— Иными словами, — промолвил Ричард Олсен, — все решает толпа.
Шериф Нельсон нахмурился.
— Это христиане, — сказал он. — Они не станут портить ваш лес.
— Независимо от их религиозных убеждений, — возразил Олсен, — они представляют опасность для экосистемы. Они угрожают состоянию леса.
— К тому же, — добавил Ричард Дивайн, — хотя вы и не располагаете средствами для защиты нашего права собственности, у этой девушки они определенно есть.
Жестом инспектора манежа, представляющего артистку, которой предстоит сунуть голову в пасть льву, он указал в сторону Энн. Пока шли дебаты, та стояла, натянув капюшон и потупив взор, но теперь она подняла глаза на фактотума компании, румяное старческое лицо которого оттенял венчик ухоженных серебристо-седых волос.
— Это вполне в ее силах, — сказал Дивайн, перехватив взгляд Энн. — Несколько слов в мегафон — благоразумных, взвешенных слов — и вопрос решен. А если она не согласится сотрудничать, арестуйте ее, как только она ступит на мост. Таким образом, шериф, мы уладим все проблемы.
— И заодно спровоцируем мятеж, — ответил Нельсон. — Вы представляете, что здесь начнется, если я арестую эту девчонку и на глазах пяти тысяч почитателей потащу ее в полицию?
— Не говоря уж о реакции прессы, — вставила Кэролин.
Ричард Дивайн принялся растирать пальцы. «Должно быть, у него артрит, — подумала Кэролин, — а для артрита нет ничего хуже холодного ноябрьского утра в сыром, дождливом лесу».
— Зря вы не взяли перчатки, — заметила она. — Кашемировые перчатки на меху.
— Это не повод для шуток. У меня артрит. Я уже немолод.
— Мы будем молиться за вас, — тихо сказала Энн. — Чтобы вы не страдали от артрита.
Дивайн насмешливо фыркнул.
— Молиться о моем артрите? — спросил он. — Отличная идея!
Где-то далеко в лесу, в задних рядах, запела большая группа паломников. В этих звуках было нечто неземное, чарующее, словно их издавал ветер или хор лесных нимф. Энн вглядывалась в даль, пытаясь разглядеть поющих. Мелодия звучала так тихо, что было трудно определить, исполняют ли невидимые певцы торжественный гимн или погребальную песнь. Но ее слабый отзвук достиг своей цели. Казалось, этот хор дриад или ангелов был предназначен лишь для ушей Энн.
— Меня зовет Матерь Божия. Она ждет меня. Умоляю, позвольте нам пройти.
Ричард Дивайн с шумом подул на свои ладони, издав резкий, свистящий звук.
— Простите, что вы сказали?
— Пречистая Матерь благословила вас и избрала ваш лес, чтобы явиться людям. Она взывает к вам.
— Кто вы такая, чтобы с ней беседовать?
— Никто. Обыкновенная девушка.
— Почему вы считаете, что я пойду вам навстречу?
— Я умоляю вас именем Пречистой Матери, нашей радости, нашей жизни и нашей надежды.
Энн сделала шаг вперед и положила свою маленькую ладошку на правую руку Дивайна.
— Она подобна свету в лесу, — сказала Энн. — Как луч надежды в темном, дремучем лесу. Пресвятая Дева, Матерь Божия взывает к вам. Взывает через меня.
Ричард Дивайн двумя пальцами убрал ее руку с таким видом, точно это была маленькая ящерица.
— Перестаньте. Я уважаю вашу… искренность. И ваш религиозный пыл. Но, на мой взгляд, это просто психическое отклонение. Не хочется вас обижать, но, может быть, вам стоит показаться психиатру? Полагаю, он сумел бы вам помочь.
— Вы говорите оскорбительные вещи, — сказала Кэролин. — Вы должны немедленно извиниться перед Энн.
Шериф Нельсон бросил на нее уже знакомый ей взгляд: «Помолчи!» Этот взгляд был исполнен такого отвращения, что, несмотря на сложность ситуации, которая требовала безраздельного внимания, Кэролин невольно принялась размышлять о своей женской привлекательности, пытаясь понять, как повел бы себя шериф, если бы она была хороша собой. В этом отношении у Энн было неоспоримое преимущество — ее незаслуженная красота. Безупречная кожа, изящные, точеные ноги, маленькая, упругая грудь. Все это досталось ей по наследству, без каких-либо усилий с ее стороны. Кэролин всегда мечтала быть красивой, понимая, что подобное желание является унизительным, мелочным, жалким, неуместным и бесконечно постыдным. «Я уродина, — подумала она, — и это мне очень мешает. Ну, не совсем уродина. Но не хорошенькая. Жизнь — несправедливая штука».
— Нам нужно что-то решать, — сказал шериф, — да побыстрее, потому что эти люди собираются перейти ручей.
— Так решайте, — сказал Ричард Дивайн. — Мое терпение лопнуло. Вы здесь закон.
— Мы не на Диком Западе, — покачал головой шериф, — и я не закон. Я лишь обеспечиваю его соблюдение. Вернее сказать, обеспечиваю, когда могу. Но при сложившихся обстоятельствах это не в моих силах. Если вы обратитесь с официальным заявлением, поставите соответствующие запретительные знаки, четко определите свою позицию и при этом сделаете всё заблаговременно, да, в таком случае, вероятно, мы можем заставить людей придерживаться установленных правил. Вероятно. Обещать не могу. В прошлом вы всегда позволяли людям свободно перемещаться по своей территории, в частности разрешали охотиться на оленей. Если вы предупредите людей, что ситуация изменилась, полагаю, нарушение границ может послужить основанием для ареста. Но вы должны сделать заявление. Разместить запретительные знаки. И дать людям время привыкнуть. Полагаю, мы могли бы уложиться в двадцать четыре часа. Разумеется, придется провести большую предварительную работу. Люди должны понять: тому, что было раньше, пришел конец. И почувствовать, что вы говорите серьезно. Вдоль границы ваших владений следует установить таблички «Проход воспрещен». Думаю, двадцать четыре часа — вполне разумный срок.
— За двадцать четыре часа они сровняют наш лес с землей, — возразил Ричард Олсен.
— Не знаю, — сказал шериф. — В крайнем случае, посадите новые деревья. Если дело в этом. Всегда можно посадить новые деревья.
— Деревья — это деньги, — сказала Кэролин. — На самом деле их волнует только одно — деньги. Деревья здесь ни при чем…
— Помолчите! — оборвал ее шериф.
У Дивайна действительно оказался при себе сотовый телефон, который был еще меньше, чем ожидала Кэролин. Ричард Дивайн отошел в сторону ярдов на двадцать и принялся один за другим набирать разные номера. Разговаривая, он расхаживал взад-вперед по берегу ручья, бурно жестикулировал, потирал виски, прикрывал глаза и морщился. После долгих переговоров он раздраженно сунул мобильный телефон в карман и направился к шерифу, по пути споткнувшись о корень.
— Он сказал, что Компания Стинсона согласна на предложенный срок, двадцать четыре часа, и позволяет паломникам продолжить свой путь.
Кэролин, не мешкая, подняла мегафон:
— Мы готовы двигаться дальше! — объявила она. — Теперь вы можете перейти ручей по мостику, при этом я попрошу вас, во-первых, соблюдать осторожность, а во-вторых, оставить свою лепту в ведерке для пожертвований. На мосту вас ждут два помощника Энн, которые готовы принять ваш вклад в строительство новой церкви Божией Матери.
— Это будет следующим шагом, — сказала она Дивайну. — Для начала вы дадите нам двадцать четыре часа. А потом мы построим на вашей земле церковь. Вот что ждет вас впереди.
Поднявшись на мост, Кэролин величественно огляделась.
— Простите, — сказала она женщине, что оказалась рядом, — не могли бы вы остаться здесь и проследить за сбором пожертвований на будущую церковь? — После чего она обратилась к остальным паломникам: — Я попрошу освободить место для Энн. Перед встречей с Пресвятой Девой ей нужно сосредоточиться.
Вместе с Энн Кэролин царственной поступью перешла ручей. Стоящие на берегу паломники расступились, пропуская их вперед, а два охранника-добровольца приблизились к ним ровно настолько, чтобы не мешать их беседе, не предназначенной для чужих ушей. С ветвей свисали распятия, четки, бумажные розы, какой-то умелец вырезал перочинным ножом деревянный крест и повесил его на дерево, свив из полосок кедровой коры примитивное подобие веревки. Вдоль тропы, пришпиленные к бревнам, воткнутые в мох, придавленные камешками и шишками, виднелись клочки бумаги с просьбами; некоторые из записок были упакованы в прозрачные пакеты для сандвичей, другие — в конверты, третьи сложены в виде фигурок оригами, четвертые украшены орнаментом и рисунками. Двое паломников собирали все эти послания и складывали их в пластмассовые ведра. На пнях и бревнах стояли статуэтки Матери Спасительницы, Черной Мадонны, Девы Марии Лурдской, Девы Марии Фатимской, агнцев и Иисуса-младенца Пражского. Повсюду горели свечи, лежали медальоны и вставленные в рамки фотографии и репродукции: улыбающийся Папа Римский, Тереза Авильская, Иисус в терновом венце.
— Ну и ну, — изумилась Кэролин, — настоящие лесные тотемы. Надо же было додуматься притащить сюда все это барахло!
