Стоя в кругу света, точно на сверкающем диске, она приветливо простерла руки. Она была одета в белое, самый красивый цвет. Чистая и прекрасная, сияющая и бесплотная, с милосердным и в то же время загадочным выражением лица, она смотрела на этот мир, пребывая по ту сторону жизни, по правую руку от Бога.
— Радуйся, Мария, полная благодати, — прошептала Энн.
— Не бойся, но призови тех, кто верует в меня. Мой сын гневается. Скажи им об этом. Через меня они должны возродить служение Господу.
— Да, Пресвятая Дева.
— Пусть они несут Его слово другим. А я удержу руку своего сына, что под силу только матери.
— Да, Пресвятая Дева.
— Алчные должны стать щедрыми и бескорыстными, и тогда придет конец бедности.
— Да, милосердная Матерь Божия.
— Я вернусь еще раз, обещаю тебе, дочь моя. Помни, ты должна построить церковь. Тебе следует заручиться поддержкой своего священника.
— Позволь мне сказать, Пречистая Матерь. Всего секундочку. Прости меня. Я никто. Я всего лишь одна из твоей паствы. Но множество людей просили меня обратиться к тебе, помолиться за них, попросить, чтобы ты заступилась за них, Матерь Божия. Сидни Маллен, которая больна лейкемией. И другие. Их сотни. Помоги им в час нужды.
— Я знаю, о чем ты думаешь, дочь моя. Не бойся, я с тобой. Я твоя Мать. Копни землю. Делай то, что я говорю. Копни эту священную землю.
Энн послушно кивнула. Она отбросила в сторону клок мха и запустила руки в черный перегной, от которого пахло опавшей листвой и смертью. Крохотную ямку тут же заполнила вода, черная вода с запахом тлена. Скорее даже грязь, чем вода, что-то вроде болотной слякоти. Когда Энн подняла глаза, Матерь Божия уже исчезла. Рядом, опустившись на колени, стояла Кэролин.
— Этого следовало ожидать, — сказала Кэролин. — Ваш брат всегда находит святую воду.
У дорог были номера и не было названий. Было время, когда не было даже номеров. Однако прежде чем Управление лесной охраны присвоило им номера, в ходу у местных жителей была своя система обозначений. Для Тома шоссе FS171 было Южной развилкой, 171D к востоку от него называлось Мелкий Ручей, на юго-западе, там, где начиналось 1711, находилась Горная Переправа, к югу от 1711А — Делянки на Крутых Холмах, известные также как Лесосека на Холмах. Дорога была такой извилистой и длинной, что люди заезжали сюда нечасто. От Крутых Холмов к делянке номер два вела подъездная дорога без номера, которая выходила к развилке. Налево тянулась гусеничная колея, которая заканчивалась тупиком. Дорога направо вела к площадке для разгрузки бревен, где в восемьдесят шестом году Том заготавливал лес, работая на трелевщике, — одиннадцать ребят, кран для укладки древесины и огромный погрузчик. Лесосека в чаще, на пути в никуда. Когда-то Том охотился здесь на чернохвостого оленя. Разбивал лагерь в лесу — иногда один, иногда вместе с Грегом Крузом, своим товарищем по охоте. Круз был дважды женат и дважды разведен. Имел от двух бывших жен пятерых детей. Одетые в камуфляжные куртки, они с Грегом сидели на бревне у костра, потягивали пиво и болтали о разной ерунде, вроде запаха хот-догов и преимуществ больших сисек. Вокруг была выжженная вырубка в шестьдесят акров — дело рук Тома. Пни, черная ольха, клены, груды сучьев и щепок, оставшихся после лесозаготовок, обрывки канатов, жестянки из-под пива, заросли кипрея, крушины и папоротника, из кабины грузовика Круза неслась запись группы «Линирд-скинирд»: «Дайте мне сделать три шага, мистер, всего три шага до двери…» «Она пахла… как дешевая шалава», — сказал Круз. Тому не хотелось поддерживать разговор, но проще было ответить. «Ты замечал, — сказал он, — что, когда становишься старше, перестаешь ощущать запахи?» «Видно, от самого начинает разить дерьмом, — откликнулся Круз, занятый своими мыслями. — И эту вонь уже не отмоешь, как у скунса». «А зачем отмывать? — спросил Том. — Нюхай весь день напролет». «Шалава, — сказал Круз. — Хорошее слово. Или это не слово?» «Какая разница! — сказал Том. — Уткнись в нее носом и радуйся».
На вырубке сохранились следы их стоянки. Два куска арматуры над кострищем. В куче сырой золы Том узнал свои смятые банки из-под пива — поблекший от непогоды «Будвайзер». Грег Круз. Куда подевался Грег Круз? Они не виделись больше года. Том затянул болты, закрепив тент грузовика, распаковал вещи, разложил на матрасе спальный мешок и улегся, слушая, как дождь стучит в окошко из стеклопластика у него над головой. «По крайней мере, — подумал он, — у меня есть работа. А может быть, уже и нет. Кому нужен тюремный охранник, за спиной которого полно всевозможных правонарушений? Ладно, поживем — увидим». Он понимал, что его могут уволить прямо сегодня, хотя вряд ли у Нельсона дошли руки доложить о нем в такое горячее время. Так что в сложившейся ситуации были и свои плюсы: едва ли Нельсон станет обращать внимание на мелкие проступки, пока Норт-Форк наводнен приезжими. Том повозился в спальном мешке и повернулся на бок. Наверное, Пин уже донес Нельсону насчет матраса, а Элинор сообщила про тент. И что с того? Что из этого следует? Прежде всего, Пин не сможет сдавать домик, пока не закажет новый матрас. Об этом Том как-то не подумал. Дополнительные расходы и потенциальные убытки. Хотя, возможно, индусы рассуждали иначе: «Это цена, которую мы должны заплатить, чтобы избавиться от этого несносного типа, нет худа без добра, зато теперь он не будет трепать нам нервы». Что ж, они по-своему правы. Да, Том сбежал, он потерял голову и вел себя неразумно, но зато теперь он мог вздохнуть свободно. Больше никто не будет его оскорблять. Это было приятно. Так-то лучше. Он вылез из машины, открыл кабину и достал револьвер и ружье двенадцатого калибра. Он положил их по правую руку от себя и попытался уснуть.
Когда-то, так же положив рядом ружье, он лежал в этом пикапе вместе с Томми. Они отправились на родео в Восточную Монтану, просто так, ради развлечения. Тому хотелось отвезти туда сына. Там он увидит клубы пыли, думал Том, разъяренных мустангов, хромых наездников с красными шеями, и, может быть, перемена обстановки сделает свое дело. Но родео не заинтересовало Томми, а, когда всадники принялись заарканивать бычка, он сказал, что ему скучно, и они пошли в закусочную и купили сосисок с соусом «чили» и лимонад. После этого они катались на чертовом колесе, которое вызвало у Томми что-то вроде вялого любопытства: он разглядывал травянистые луга внизу и усыпанное звездами небо над головой, — а потом отправились на площадку, где дети катались на игрушечных автомобильчиках, толкая друг друга бамперами, и автомобиль Томми все время кто-то толкал, но он не мог понять, как ударить кого-то самому, хотя Том, стоя у края платформы, все время давал ему советы. Вокруг было полно пьяных. Неподалеку расположились лагерем индейцы, и Томми завороженно смотрел, как, описывая круги, они танцуют в головных уборах из перьев, а старики со сморщенной, выдубленной солнцем кожей играют в кости. Томми было просто не оторвать от индейцев, он хотел послушать, как они поют и бьют в свои барабаны. Том не возражал. Они стояли и смотрели, пока у Томми не начали слипаться глаза. Ему было одиннадцать лет, за день его лоб обгорел, а к подбородку прилипли кусочки сахарной ваты. Через шумную ночную толпу они вернулись назад, к пикапу. На стоянке было полно домов на колесах и прицепов для перевозки лошадей; люди сидели на раскладных стульях, выпивали, слушали громкую музыку и наблюдали, как освещенные прожектором смельчаки на эластичном канате прыгают с вертолета. Многие привезли с собой собак. Уходя, они привязали своего пса, дворнягу по имени Джек, к заднему бамперу, оставив ему миску с водой, и, когда они вернулись в два часа ночи, Том покормил его остатками сосисок и хлеба, а потом они с Томми забрались в пикап и устроились там на ночь, открыв заднее пластиковое окошко тента, потому что было лето и ночь была теплой.
Кругом шатались пьяницы и разный сброд, все они кричали и буянили, со стороны индейского лагеря доносилось пение и бой барабанов, и Том услышал, что кто-то дразнит их собаку. Прислушавшись, он догадался, что это два индейца — их можно легко отличить по выговору, они дразнили Джека, и Том решил, что не намерен им это спускать. «Пусть эти ублюдки убираются ко всем чертям, не для того я горбачусь целыми днями в лесу!» Он слегка подтолкнул локтем Томми и, когда тот проснулся, шепнул: «Смотри!» Он вставил два патрона в магазин ружья — по одному на каждого ублюдка — и резко распахнул заднюю дверь. От неожиданности индейцы в ужасе застыли на месте. В ту же секунду Том с сухим, отчетливым щелчком дослал патрон в патронник и сказал: «Отойдите от собаки».
Они повиновались. Немедленно. Не говоря ни слова. Казалось, они провалились сквозь землю. Томми сидел, тяжело дыша. «Папа, — сопя, сказал он, — разве так можно?» «Они дразнили Джека, — сказал ему Том. — Не позволяй никому себя дразнить. Надо уметь ставить людей на место».
