232. БЕЛОВЕЖСКАЯ ПОВЕСТЬ
1
В поздний вечер в пуще брезжилОтблеск чистый, небывалый…В день осенний в БеловежьеЦвет небес зелено-алый.
Грозный год тридцать девятыйШел с военными громами,Орудийные раскатыНе смолкали над лесами.
Даль холодная закрытаВся завесой огневою.Загремели вдруг копытаЗа опушкою лесною.
Торопился первый конник,Мчался тропкою заречной,Был в фуражке он зеленойСо звездой пятиконечной.
Мчался он тропой лесноюМимо сумрачного яра,Весь покрытый желтизноюАзиатского загара.
Ехал полем и лощиной,То — оврагом, то — пригорком,Политрук Еманжелинов,Дали меря взглядом зорким.
Вместе с ним — поляк усатый,В тех лесах давнишний странник,Знаменитый провожатый,По прозванью Кшинский Янек.
Трубный зов большой тревогиВ дальний путь зовет сурово…Янек Кшинский по дорогеО былом напомнил снова.
Мчался он тропой лесною,Натянувши повод туго,Беловежской стороною,Заповедною округой.
Он рассказывал преданьяО годах давно минувших,Как, бывало, гулкой раньюРжали кони на конюшнях,
Про охоты, про облавы,Как трясиной шла дорога,Как гудели переправыЗвоном буйвольего рога.
Хороши такие речи,Да не время им, пожалуй;Как настанет в пуще вечер,Всюду отблеск небывалый.
Где ни едешь — лесом хвойнымИль кустарником ползущим,—Всюду, всюду неспокойноВ поздний час в старинной пуще.
Кто в лесах сейчас таится?Кто стреляет по проезжим?Кто с вечернею зарницейЗатаился в Беловежье?
2
Перекопана поляна…Нужно здесь поехать шагом…И тогда-то к ним нежданноВышел зубр из-за оврага.
Как осколок ледниковыхДревних дней с их тишиною,По полянам васильковымПроходил он к водопою.
Он прошел, такой огромный,И горбатый и мохнатый,С шерстью грязно-буро-темнойИ отменно бородатый.
Зубр ушел, на конопляникПоглядев в ненастный вечер;Улыбнулся Кшинский ЯнекИ сказал, расправив плечи:
«То в годах далеких было…Трубы пели на откосе…Русский молодец ДанилаПолюбился польке Зосе.
Как играться ихней свадьбе —Над лесами горе встало:Ходит рыцарь по усадьбе,Ест наш хлеб и наше сало.
Убивает, грабит, топчет,Стала пуща полем ратным,Пробивает мертвым очиОн копьем своим булатным.
Дым пожаров стерегущий…Злого пламени завеса…Звон мечей не молкнет в пуще —Гонят рыцарей из леса.
И ушли исчадья ада,Бросив Брявки побережья,Но с собой угнали стадоИз лесного Беловежья.
Не коров, а зубров взяли,Ранней утренней пороюВсех из чащи их собралиИ погнали пред собою…
Заплетая ленты в косы,Зося так заговорила:
„Стали снегом в пуще росы…Я скажу тебе, Данила:Есть примета, дедов память, —Станут рощи нелюдимы,Снег вовек не будет таять,Будут здесь вовеки зимы,Если зубры на раздольеНе вернутся вольным стадом,Пригибая рогом кольяПо разобранным оградам“.
Намела зима сугробы,Летом снег окутал ели,На зеленые чащобыПали белые метели.
И сказал тогда Данила:
„Я у рыцарей всё стадоОтобью, а то немилоЗдесь нам жить, моя отрада“.
Он ее целует в губы,Мчится в лес по тропке белой.Не трубили в полночь трубы,Лес гудел оледенелый.
Зося три ждала недели,Глаз зеленых не сомкнула…
День пришел: сквозь гул метелиТень знакомая мелькнула.
Сразу рев раздался трубный,Словно горе позабыто,И бегут по лесу зубры,Бьют о гулкий лед копыта.
И весна за ними мчитсяИз далекого простора,Солнце яркое глядитсяВ заповедные озера.
В ту же полночь снег растаял,Лед взломался на прибрежье,И гусей крикливых стаяПотянулась в Беловежье.
И живет доныне в пущеСказ о Зосе и Даниле,Зубр есть в чаще, стерегущийВасильки на их могиле.
Те цветы вовек не вянут,Смотрят синими глазами;Если ж парни прыгать станутВ ночь Купалы над кострами,
Покраснеют, словно маки,Васильки и разгорятся;На пустынном буеракеК Брявке стадом зубры мчатся.
Это память о ДанилеИ о Зосе, и о счастье,О напеве древних былейСнова празднуется в чаще».
3
Политрук промолвил: «МудроРассказал ты мне про это.Не такого, может, зубраПовстречаем до рассвета.
Видно, в пуще ходит кто-то;Значит, встретится он с нами;Видишь, там, за поворотом,Дым клубится над кострами?
Слышишь выстрел отдаленный,Гулким эхом повторенныйНад глухою стороною?Слышишь, где-то рядом конныйСкачет просекой лесною?»
Пламя видно за оврагом.Полонил туман лощины.Осторожно едут шагомКшинский и Еманжелинов.
И густеет ночь глухая…Кто-то ходит по поляне…Пламя ярче полыхает.Голоса слышны в тумане.
И густеет ночь глухая…Кто же здесь костры разводит?Пламя ярче полыхает…Кто же тут ночами бродит?
4
Вот, укрыв коней за речкой,Политрук увидел рядомДом разрушенный, крылечко,Трех мужчин за палисадом.
Из-за старой мшистой ели,В рост огромный, исполинский,Долго пристально смотрелиПолитрук и Янек Кшинский.
Двор большой в буграх неровных…У высокого барьераЗдесь сидят рядком на бревнахДва высоких офицера.
Говорят они негромко,У панов в руках две чарки,Разгорается в потемкахГолубое пламя ярко.
Пан полковник очень толстыйС тощим паном капитаномГоворят, что-де не простоПовстречались со смутьяном.
Всё-де быть могло бы горше,Взор-де их не затуманен…
Перед ними, весь продрогший,Босиком стоит крестьянин.
Руки скручены жгутами,И в крови его рубаха;Он стоит перед панами,Смотрит им в глаза без страха.
Капитан ногами топнул,Оба пана закричали,Дескать, будут и у хлопаИ заботы и печали…
Отвечает им крестьянин:
«Лживо, пан, словечко это!Может, вашей пулей ранен,И умру я до рассвета,Только знаю, что землицаК нам пришла с большевиками.Не придется ввек томитьсяЗдесь за панскими межами».
«Ах ты, хлоп!» — паны вскричали,В сердце целясь из наганов.Только что же? ЗадрожалиРуки пана капитана.
И разжались… Выстрел грянулИз-за ели исполинской…И бежит навстречу пануПереводчик Янек Кшинский.
«Я хочу узнать подробно,Пан полковник, как случилось,Что бежали вы из Гродно?Расскажите, ваша милость…»
5
Ночь гордится звездным блеском.Под копытами — терновник.Трое едут перелеском.Зло шагает пан полковник.
Пан идет тропинкой зыбкойЗа прудом у водопоя.Едет хлоп вперед с улыбкой,Смотрит в небо огневое.
Позабыл он о печали,Не томится сердцем больше.Знает он: за мглистой дальюВстанет утро новой Польши.
От лощины до лощиныПод осенним листопадомЕдет с ним Еманжелинов,Кшинский Янек едет рядом.
Достопамятные годыВ сердце вписаны навеки.Переправы, переходы,Пущи, топи, горы, реки…
Много муки́, много горяИспытать придется людям,Но встают над миром зори:Светлый день встречать мы будем.
6
Много былей рассказалиМне в недавнюю годину.Вместе с Кшинским мы скакалиОт лощины до лощины
По тропе, где прежде зубрыМчались ночью к водопою,По тропе крутой и трудной,Беловежской стороною.
И гроза гремела лютоСредь широкого простора,И дождем прибита рута,И туманятся озера.
И вставали предо мною,Побеждая расстоянья,С беловежской стариноюЗаповедные сказанья.
В старой пуще в хмурый вечерЖгли костры сторожевые,Ширь и сладость польской речиЯ узнал тогда впервые.
Сколько мне ни жить на свете,Но до смертного порогаБудут тешить песни этиЗвоном буйвольего рога.
Слышал я их лепетаньеВ тихом плеске речи братской,Пили песен тех дыханьеИ Мицкевич и Словацкий.
Пил и я у побережийВ грозный год тридцать девятый…
Дальше ж в путь по Белой Веже,Мой усердный провожатый!
1939–1943
233. ОРЕШЕК
