надышнего твоего приезду… Уж пятый месяц.2
Ни свет ни заря ввалился в хату отец. Старый Думенко с виду был уже не тот, каким его знавали хуторяне, не один десяток лет. Вечно согнутая в работе спина теперь распрямилась, будто выше стал ростом. Вместо латаного зипуна на плечах суконный казакин, сборчатый в поясе, на ногах яловые крепкие сапоги. Изменился и обличием. Темные волосы выбелились, поредели, сивой куделью прилегли на затылок; выгорела, выцвела и борода, ковыльным веником прикрывая грудь.
Перекрестился Макей на икону, облобызал служивого, внучке сунул что-то из кармана.
— С благополучным прибытием, сынок.
Оглядывая два крестика и погоны на гимнастерке, висевшей на спинке стула, спросил сытым басом:
— Хвались, до чего дослужился? Царские, гляж>, еще милости. А новые власти не отличили ничем?
Взбивал Борис помазком пену в стакане; усмехаясь глазами, крутил нечесаной головой:
— Не за что новым властям отличать.
Отец прошелся по горенке, оглядывая ее, будто впервой. Борис видел в зеркало его озабоченное лицо, сдвинутые брови. Не одно желание повидаться привело в ранний час; что-то тревожило его изнутри, подмывало спросить, не давало смирно посидеть.
Войдя со двора, Махора попросила свекра раздеться.
— Не, не, сношеница… Рассиживаться нема времени. Лазарь на ветряке один. Неуправка. Другой день казаки с Полстяного ночуют, не смелем. Ветру бог не давал. А сегодня вот с восходом разгуливается вроде…
Присел на край лавки, к самому локтю сына.
— Как же оно новые власти думают жисть строить, а? Ни чул? Вроде ты из ихних краев…
Борис выбрил щеку; утирая лезвие бритвы об ладонь, ответил:
— Насчет общей жизни, батя, не скажу. А что касаемо атаманов — крышка им.
Макей колупал затвердевший, как копыто, мозоль.
— Чем это они им помешали, атаманы?
Убрал Борис ногу с распорки табурета; всей ступней встал на пол, чтобы унять вспыхнувшую дрожь в коленке. Скоблил подбородок, не отвечал нарочно. Батько пришел выведать настроение — не забыл летний разговор. Старому уже тогда были не по нутру его речи о том, что революция, скинувшая царя, ничего, кроме высоких слов, мужику не дала. Как было засилие казачьей верхушки тут, на Дону, так и осталось. Постращали по станицам царскую полицию, а атаманов даже не затронули. По его, Борисову, надо было разделить землю между казаками и иногородними, дать всем одни гражданские права. Это — революция! Стоило огород городить. А так что? Шило на мыло поменяли: был Николай, стал Керенский.
— Уравнять, значит?.. — Макей повесил голову. — А как же я уравняюсь с Гвоздецкими? Али, скажем, с Хо-лодченко? У их — ни кола ни двора. У меня — ветряк, фиголь деревянный, а?
— Не всем же, батя, к старости невесты с таким приданым попадаются…
Борис хотел свести в шутку, но отец обиделся.
— Гляди, спервоначалу завернули Советы круто… А там, как и те, временные… Расплодють своих помещиков, буржуев всяких… И заживем по-старому да по-бы-валому.
Не вытерпел Борис; промокая рушником остатки мыла возле ушей, на висках, заметил:
— Не тешьте себя, батя, понапрасну.
Сошлись на переносицё густые брови у Макея. Разбирая пальцами колечки бороды, высказал потаенное, наболевшее:
— Рази Советы хлеб из цельного зерна пекут… Так же на мельницу возют!
Приметил в глазах сына усмешку, нахохлился — зря проговорился. Не поймет его, не поддержит. Такой же он, как все, кто возвращается со службы: раскаленный, будто сковородка, плюнь — шипеть станет.
Так Макею уходить не хотелось. Досадить чем-то паршивцу надобно; топчась, заговорил нарочито спокойно:
— Нам-то горевать не из чего… Советы — где? Да казаки рази допустють их до Дону? Не-е… Не бывать такому. Вона силища какая под Новым Черкасом… Ого! Спробуй сунься.
— Это верно, батя… Прицел дальний у казаков. Все дивизии свои с фронта загодя доставили обратно. Мужики еще головы клали на Пинах да в Закавказье, а их уже сымали с позиций да отправляли в Россию…
Суть не слишком понятна Макею, но голос у сына вроде без зла, сдержан. Охолонул старый, решил выведать его планы:
— Сам-то ты как думаешь пребывать?
Борис чистосердечно признался:
— Не знаю, батя. За букарь браться — отвык. Погляжу там… Может, по своей части, конной… Наездником на какой-нибудь конный завод.
— Что верно, то верно, отвык ты от земельки. А в наездники ежели… Это опять к панам на поклон, — поплям-кал губами, высказал издавна вызревшее — Скажу тебе по совести, как батька… Не загружай голову легкими хлебами, нема их на свете, легких… Все дается горбом. Прибивайся до меня, как Ларион. Хозяином станешь. Не забывай года мои. А кому оно останется? Будем вместе, одним хозяйством. Землицы гулевой у казаков много. Бери — не хочу. Боле сотни десятин подымем на ту весну, ей-богу. Не отбрасуй и ветряк. Золотое до-нушко.
Борис собрал бритвенное имущество, закутал в тряпицу. Кусая губы, дослушал отца, не перебивал. Кликнул дочку; повесил ей на плечо рушник, легонько подтолкнул: ступай, мол.
