было наполнено жизнью. Крошечные существа, копошащиеся в грязи; растения в почве; плющ и кудзу, карабкающиеся по руинам; пугливые существа, прячущиеся в норах; хищники, крадущиеся в темноте; люди в своих домах — все они пожертвовали крошечной частицей магии, хранящейся в их телах. Это причинило им боль, магия была драгоценна, но все же они дали мне ее, потому что я попросила.
Я перестала тонуть.
***
— … ВОЗВРАЩАЙСЯ И скажи ему, что если он думает, что может диктовать мне, кого я могу лечить, а кого нет, я ухожу, — сказал Дулиттл. — И я не вернусь, пока ад не замерзнет.
Я открыла глаза. Палата все еще была слабо освещена. Голова все еще болела, но я была на плаву.
Рядом с Дулиттлом стояла женщина, ее лицо было скрыто. Кэрран прислонился к другой кровати, как темная тень. Его руки были скрещены на груди. Его глаза светились бледно-золотым. От него исходила угроза, и воздух в комнате был густым и напряженным.
— Царь Зверей говорит не это. Закон гласит, что альфа в отставке не может находиться в Крепости во время переходного периода. Вот почему я принесла эту бумагу. — Женщина протянула бумагу Дулиттлу. — Это поправка к кодексу законов Стаи, которая дает вам право лечить пациентов, не являющихся членами Стаи, в учреждениях Стаи, если вы решите, что их состояние требует неотложной помощи.
— Это больница. Мне не нужно ничье разрешение, чтобы лечить пациента. — Дулиттл взял бумагу и прочитал ее.
Женщина посмотрела на Кэррана.
— Кэрран.
Лицо Кэррана было мрачным.
— Триша. Как ему удалось протащить это? Совет такого не потерпел бы.
— Они не знают, что это для тебя, — сказала Триша. — Они начали заседание как раз перед тем, как ты пришел сюда, и Джим упомянул об этом в соответствии с законом о сотрудничестве, обосновывая это тем, что, если в пределах Стаи есть раненый оборотень, не всегда может быть достаточно времени, чтобы соблюсти все приличия. Он связал это с дополнением к пограничной политике, и они пропустили поправку, не взглянув на нее внимательно.
— Умно, — сказал Кэрран.
— Всё Джим, — сказала Триша, как будто это все объясняло. — Никто, кроме личной охраны, не знает, что вы здесь. В конце концов, это выйдет наружу, но Совет покинул Крепость, поэтому мы купили вам еще несколько часов. Как она?
Я закрыла глаза. Мне не хотелось быть в центре внимания прямо сейчас.
— Отдыхает, — сказал Кэрран.
— Насрин! — Я услышала, как Дулиттл вкатился в коридор. — Мне нужно твое мнение по поводу этой статьи…
— Что ты будешь делать, если она останется парализованной? — тихо спросила Триша.
— Я буду заботиться о ней, — сказал Кэрран.
Он будет. Я знала, что он будет. Я открыла глаза.
— У моей тети паралич нижних конечностей, — пробормотала она. — Это чрезвычайно сложно. Мы могли бы оставить ее здесь для тебя… — Она осеклась. — Прости.
Прям вовремя. Может, она еще возьмет один из моих ножей и пырнет его, раз пошла такая пьянка.
Дулиттл с бумагой в руке прикатил обратно.
— Мы подписали это.
Кэрран взял бумагу из его рук и отдал Трише.
— Джиму нужно было что-нибудь еще? — холодно спросил Кэрран.
— Нет. — Триша поняла, что ее отсылают. — Удачи.
Она развернулась и вышла.
Кэрран долго смотрел на закрытую дверь.
— Все в порядке, — пробормотал Дулиттл успокаивающим голосом. — Пойдем. Давай нальем тебе чаю…
Кэрран покачал головой.
— Побудь здесь, — сказал Дулиттл, катясь к двери. — Я сейчас вернусь с чаем.
Дверь за Дулиттлом закрылась. Мгновение ничего не происходило, а затем поза Кэррана изменилась. Напряжение сковало его позвоночник и плечи. Он выглядел как человек, загнанный в угол, в меньшинстве и раненый, смирившийся со своей судьбой, но твердо решивший стоять на своем. Его лицо было нейтральным, как маска, но его глаза говорили о многом. Они были полны боли и страха.
Ох, Кэрран.
Ситуация пыталась согнуть его, а он не привык сгибаться. Он не знал, как бороться с ней, но какая бы тревога ни бушевала в нем сейчас, она медленно побеждала. Если она утащит вниз, то раздавит. Вся его мощь, воля и взрывная сила ничего не значат, и он понимал это. Он выглядел как мужчина у смертного одра того, кого любил.
Этим тем была я. Я заставила его попасть в нее.
Я даже не привлекла его с самого начала. Я была эгоистичной задницей, но каким-то образом то, что я делала, заставило этого мужчину глубоко и безоговорочно полюбить меня. Он знал обо мне такие вещи, которые я до смерти хотела бы сохранить в секрете. Я доверяла ему больше, чем кому-либо в своей жизни. Я имела значение для него. Он страдал, и я хотела, чтобы это прекратилось. Я хотела видеть его счастливым. Я так сильно любила его.
Я хотела сказать ему, что если бы он догнал Тришу и привел ее сюда, чтобы я ударила ее за него. Мне удалось произнести одно слово.
— Сука.
Он оттолкнулся от кровати, на которую опирался. Все признаки беспокойства исчезли с его лица. Он заставил себя придать лицу нейтральное выражение. Мой Царь Зверей.
— Подойди, — прошептала я.
Он подошел к моей кровати.
— Ближе…
Он наклонился ближе.
Это потребовало всей моей воли. Я подняла руку и ударила его в челюсть. Это был самый печальный удар на свете. Мои пальцы едва коснулись его щетины, а затем моя рука ослабла и рухнула на кровать.
Кэрран моргнул.
— Ты выглядел грустным, — объяснила я.
— Это ты так пытаешься меня подбодрить?
— Что ты… собираешься… с этим делать? — спросила я. — Ваша Немощность?
Он коснулся указательным пальцем моего лба. Его голос был охрипшим.
— Жму и не выходит надирательница задниц.
— Я лишь на пять минут оставил вас одних, а вы тут колотите друг друга и играете в «надирательниц задниц», — сказал Дулиттл откуда-то из комнаты. — Я ожидал этого от тебя, Кейт, потому что у тебя нет здравого смысла, но ты-то, Кэрран, не такой. Хулиганите в больнице. Пей чай. — Дулиттл сунул стакан Кэррану.
Кэрран послушно взял стакан и осушил его.
— Чай был обманкой, — тихо сказала я ему.
Он кивнул.
— Он пичкает чай успокоительным.
Получается он знал и все равно выпил его.
— Какое успокоительное действует на… оборотня?
— Я не знаю. — Лицо Кэррана расслабилось. Он сел на мою кровать, двигаясь очень осторожно. — Он мне не скажет.
— Ему оно нужно, — сказал Дулиттл. — Он не спал с тех пор, как ты здесь.
— Ты получаешь чай через капельницу, — сказал мне Дулиттл.
— Больше никакого чая. Он сводит меня с ума и печалит.
— Я был бы
