Дабы не провоцировать прогресс у бриттов с фрицами, Димон перенес события в будущее. Человечество к тому времени расселилось по вселенной, а земля стала одним большим музеем. В первозданном виде сохранялись лишь несколько десятков городов, в т. ч. Кронштадт. Тем самым Димон снял проблему декораций.
Идея фильма незамысловата.
Псевдоразумным крабам, которых земляне в хвост и в гриву гоняли по всей галактике, удалось просочиться в земной океан и там расплодиться. Крабами их называли за внешний вид. На деле это были коллективные насекомые по типу термитов, которых природа наградила способностью обороняться с помощью некоторого энергетического луча. Уничтожать все живое и перемещаться в пространстве они могли только объединившись в рой, а поодиночке были вполне себе безобидными и даже съедобными созданиями.
Справиться с ними было не сложно, но войны давно переместились в космос и у причала древней базы ВМФ остался единственный подводный крейсер — носитель малых лодок-истребителей. В команде седой командир и его ветераны. Из десяти подводных истребителей только один имел пилота, точнее пилотессу — дочь капитана.
От безысходности подводные истребители укомплектовали пилотами из воздушно-космических сил Российской империи. Молодые летуны свысока посматривают на морячков-старичков. К Маше отношение неоднозначное, зато подчеркнуто пренебрежительное у заводилы — Кирилла Звонцова. Однако тренировочное подводное пилотирование показало — своей «Муреной» девушка владела лучше любого лейтенанта ВКС.
Выход в море. Картины из жизни глубин. Капитанская дочка обнаруживает рой, завязывается бешеная схватка. Форсируя машины, крейсер несется в торпедную атаку. Маша отчаянно маневрирует, ей на помощь бросаются остальные пилоты, но силы не равны.
Попав под удар энергетического луча, истребитель пилотессы медленно опускается на дно, а взрывы торпед закрывают поле брани. Маша, конечно, не гибнет — в последний момент ее спасает Кирилл. Одним словом, любовь-морковь и сопли во всю морду.
Сюжет примитивен до тошноты, даже Федотов высказал свое «фе», мол, отчего бы не отснять экранизацию по Жуль Верну, местные будут тащиться.
Бунт надо было давить на корню, а зачинщика повесить на рее.
— Старый, ты, наверное, фильмы снимал, — елейным голосом начал «главреж».
— Как бы да, — с гордостью ответил знаток сюжетов.
— О как! И много?
— Ну, кукольный фильм был, пластилиновый, потом в школе…, — заметно снизил патетику «известный киношник», — зато много наснимал на свой панасоник. Для истории, — реабилитировался «известный кинодокументалист».
— Будешь консультантом по мультикам! — рубанул правду матку бывший морпех. — Таких специалистов здесь днем с огнем не сыкать. Плачу сто рулей в день, только, ты мне ответь, Старый, какие экранизации тебе приглянулись?
— «А зори здесь тихие», — без запинки выдал Федотов, и с небольшой паузой добавил, — наверное, «Тихий дон», а что? — толком не родившись, вопрос повис в воздухе.
— А то! — с интонациями заботливого папани, зловеще начал Дмитрий Павлович, — Сколько страниц в повести Васильева?
— Да хрен его знает, я что, читал? — возмутился нерадивый ученик.
— Эт точно, что хрен его знает. Ничего-то ты, Старый, в этом деле не понимаешь, слушай сюда. Книги и кинофильмы, есть взгляд на события с разных ракурсов, их мешать — замучаешься в гальюн бегать…
Из разъяснений будущего кинодраматурга следовало, что удачными получаются только экранизации небольших произведений. В идеале, никем толком не читанных.
Суть феномена заключалась в индивидуальном представлении читателя о каждой прочитанной сцене, о каждом герое. Взгляд режиссера физически не может совпадать с читательскими стереотипами. Потому-то все киношки о капитане Немо или о «Войне и мире», пересматривают только мазохисты.
— Тем более, Старый, если за съемки возьмутся такие неумехи, как мы с тобой, — самокритично подсластил морпех. — Помощь от тебя приму, но командовать парадом буду я! — поставил точку Дмитрий Павлович. — И да, чтобы ты понимал, я с детства не перевариваю мозгоклюйство, типа капитана Немо, а нам надо с первого фильма сделать заявку на наше русское кино. Все сразу не получится, но успех я тебе обещаю.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Справедливости ради, надо отметить, что полными неумехами переселенцы не являлись. В свои четырнадцать лет Федотов действительно снимал пластилиновые «мультики» восьмимиллиметровой кинокамерой, и, как это ни странно, кое-то у него получалось, особенно если не торопился. Прочитал, купленную в книжном магазине книгу, о технике любительской съемке. Дите иной эпохи, Дмитрий Павлович, сразу начал с цифровой камеры и какое-то время тусовался в любительской студии.
В итоге, «мультяшные» сцены с летящими в пространстве планетами выглядели величественно, а уносящиеся к ним истребители, уменьшались до микроскопических размеров, подчеркивая космические масштабы. То, что планеты сделаны из школьных глобусов, а истребители из пластилина, зрителям невдомек. Дабы макеты предательски не подрагивали, Борис посоветовал в каждый реквизит впихнуть побольше свинца. Помогло, но «планетарные глобусы» потяжелели до полпуда.
Подбирая музыку, Зверев наткнулся на рок-оперу «Юнона и Авось». После адаптации, песня моряков сама просилась в фильм.
Первая сцена. Текст диктора: «В конце XIX века русский ученый Эдуард Константин Эдуардович Циолковский произнес пророческую фразу — земля колыбель человечества, но нельзя вечно жить в колыбели». Под неспешное повествование циклопическое колесо космического корабля с фотонными отражателями, проплывает мимо Сатурна. Отчетливо видны кольца планеты и завихрения в атмосфере.
«В космосе человечество встретило не только друзей, но и врагов» — с этим текстом диктора, картина резко меняется. Вражеские корабли, Грохот энергетических орудий, шипение лазерных лучей и взрывы вражеских линкоров. И не важно, что лазеры не шипят, а грохота взрывов в пространстве нет и быть не может — зритель должен видеть привычное. Из чрева наших кораблей вырываются стремительные истребители. Это феерическое действие подчеркивается ритмом ударных в сопровождении скрипки, кларнета и заполошной скороговорки:
Авось! Матерь богородица, спаси и помилуй,
парус новорожденный в бурях проведи,
пожелай, как водится, чтобы нам под килем
было восемь футов голубой воды.
Во всем ощущается бешеный вихрь русской атаки, которая сменяется отдыхом после боя.
Снимая по ходу шлемы, летуны направляются в бар, но… окружающая действительность вновь таинственным образом меняется. Те же лица вокруг длинного стола в одеждах русских моряков времен русско-турецких войн. У большинства повязки со следами запекшейся крови. Намек более чем прозрачен. Все это сопровождалось решительным мужским сольфеджио:
Вместо флейты подымем флягу,
Чтобы смелее жилось,
Чтобы, смелее жилось.
Под российским небесным флагом
И девизом «авось»,
И девизом, «авось»!
Нас мало и нас все меньше,
А самое страшное, что мы врозь.
Но сердца забывчивых женщин,
Не забудут «Авось»,
Не забудут «Авось!»
Цель первой части — познакомить зрителя с миром будущего и показать молодых лейтенантов, которым предстоит переквалифицироваться в подводников.
Второй пошла сцена — знакомство летунов с командиром крейсера. Музыки нет. Слышен скрип обуви, едкий шепоток молодых лейтенантов ВКС и крики чаек. Ощущение промозглой кронштадской сырости. Такой натурализм театру не под силу.
В фигуре командира ничего величественного, но несколько фраз с колоритом Андрея Краско заставляют летех осознать — перед ними настоящий командир, у такого не забалуешь.
Последняя сцена в море. Хищный корпус скользящего в глубинах крейсера, впереди фронтом пятерка подводных истребителей. В иллюминаторе жители глубин. Зрителю невдомек, что грозные твари — всего лишь «загримированные» стерлядки и угри из елисеевского магазина, а тычущаяся в иллюминатор зубастая акула сделана из резины.
