Несмотря на сгущающуюся темноту, Рим засыпать не собирался. На его улицах, освещаемых факелами, кипела жизнь. Эквиций с трудом пробился сквозь довольно плотную толпу обывателей, сгрудившихся на мостовой, чтобы поглазеть на молоденькую и удивительно гибкую танцовщицу. Римляне обожали зрелища, и чем скандальнее, тем лучше. Эквиций сомневался, что христианским проповедникам удастся отучить их от этой пагубной привычки. По его мнению, Рим следовало просто сжечь, дабы навсегда избавить мир от языческой проказы. К сожалению, епископ Симеон думал иначе. Почтенному старцу не хватало жесткости, а возможно, и жестокости, чтобы противостоять растлевающему влиянию языческих жрецов. Простые римляне, даже отрекшиеся от старых богов, продолжали как ни в чем не бывало участвовать в сатанинских, по сути, мистериях. О родовитых и богатых мужах и говорить нечего. Для этих крещение стало еще одним способом втереться в доверие к императору. Поменяв веру, они грешили еще с большим усердием, чем даже в прежние языческие времена. Похотливые загулы следовали один за другим. Пьянство приняло невиданные масштабы. И женщины Рима, даже самые почтенные и родовитые, ни в чем не хотели уступать мужчинам. А ведь епископ Симеон именно на женщин делал главную ставку. Ему почему-то казалось, что римские матроны более восприимчивы к христовой вере, чем их мужья. Возможно, под сенью христианских храмов так оно и было. Женщины слушали проповедников и роняли слезы умиления. Но стоило только римлянкам ступить за порог святилища, как они тут же превращались в блудниц. И ночью в Риме по-прежнему царила Венера, а не Христос. Как жаль, что благочестивый Симеон то ли действительно этого не видел, то ли не хотел видеть. Взять хотя бы ту же Ефимию, вдову патрикия Варнерия, которую епископ считает едва ли не самой послушной и христолюбивой овцой своего стада. Знал бы он, чем эта потаскуха занимается по ночам. Эквиций собственными глазами видел варвара, проникшего в ее дом. И если верить старому знакомому Эквиция рабу Фракийцу, то варвар ублажал распутную матрону до самого утра. И именно эту блудницу один из высших чиновников империи Федустий берет в жены! Справедливости ради следует отметить, что сам начальник схолы агентов тоже далеко не свят. Ведь он не только знал о тайном визите варвара к своей будущей жене, но и способствовал их встрече. Это какой же низостью надо обладать, чтобы подкладывать под другого мужчину любимую женщину! И этот человек называет себя христианином! Нет, Рим должен пасть. Он должен быть разрушен, ну хотя бы теми же варварами. Ибо приобщиться к новой вере римляне могут только через страдание, если, конечно, выживут после погрома.
Эквиций так увлекся собственными мыслями, что прозевал появление из-за угла двух ражих молодцов. Бывший раб открыл было рот для крика, но, увы, не успел издать ни звука. От сильного удара по печени у него перехватило дух, а потом последовал еще один удар, не менее болезненный, по шее. На какое-то время Эквиций даже потерял сознание, а когда очнулся, звать на помощь было уже некого. Дом, в который его приволокли, был под завязку заполнен людьми. Точнее, самыми отъявленными разбойниками. К сожалению, никого из них бывший раб не опознал, хотя в годы молодые, да и много позже отнюдь не чурался предосудительных знакомств.
– Давненько мы с тобой не виделись, Эквиций, – прозвучал над головой пленника знакомый голос. – А ведь за тобой, если мне не изменяет память, остался должок?
Эквиций даже зубами скрипнул от ненависти. Должок, действительно, был, это он готов был признать, вот только оплатить его должен был высокородный Фронелий, будь он трижды проклят.
– Обрати внимание, светлейший Руфин, на этого старца и его благообразный вид. Стороннему наблюдателю может показаться, что он в своей жизни мухи не обидел. А ведь на этом негодяе столько пролитой крови, что волосы на голове встают дыбом даже у меня, старого солдата, прошедшего с мечом едва ли не полмира.
Эквиций оправдываться не стал. Что было, то было. Он уже покаялся в грехах своей буйной молодости и получил прощение. Вера в Спасителя искупает все, и в своем праве на райские кущи бывший раб и недавний живодер нисколько не сомневался. Тем более что далеко не все бесчинства он вершил по своему произволу, очень часто за ним стояли благородные мужи, в частности отец сиятельного Труллы, говорящим орудием которого он был. Вот кто заслужил геенну огненную полной мерой. Сынок-то будет много жиже своего отца. Тем не менее и Трулла заслужил свою жалкую участь, и его скорую смерть Эквиций не собирался записывать на свой счет.
– У тебя, старик, есть только один шанс дожить до утра, – пристально глянул на бывшего раба Руфин, – тебе следует быть откровенным со мной.
– Готов служить светлейшему нотарию, – чуть заметно усмехнулся Эквиций. – Вот только грех за грядущее кровопролитие ты должен взять на себя.
В принципе, Эквицию было все равно, чья жизнь оборвется сегодня ночью, молодого Руфина или уже пожившего Федустия, комита Фронелия или сиятельного Труллы. Легкое сожаление он испытывали лишь по поводу сына своего старинного приятеля. Но и Пордака был для него всего лишь ставкой в игре, предложенной не столько нотарием Руфином, сколько дьявольскими силами, стоящими за ним. Главной заботой Эквиция были спасение собственной жизни и души. Ни тем, ни другим он не собирался поступаться ради кучки негодяев, погрязших в язычестве.
– Ему можно верить? – покосился Руфин на Фронелия.
– Он продаст всех, если ему это будет выгодно, – брезгливо поморщился комит.
– Ты подтверждаешь, что нас на вилле Гортензия ждет засада? – спросил молодой патрикий. – Хочу сразу предупредить тебя, Эквиций, одно слово лжи – и ты покойник.
– Вас ждут не одна, а сразу две засады, – ласково улыбнулся Руфину старик. – Под рукой у комита Федустия находятся пятьсот легионеров и триста агентов. Под рукой префекта Телласия – триста городских стражников-вагилов. Еще пятьсот клибонариев под командованием трибуна Марка ждут сигнала, чтобы вмешаться в кровавую свару.
– Это ты разжег аппетит сиятельного Труллы? – спросил Руфин.
– Не стану отрицать, – пожал плечами Эквиций. – Так было угодно комиту Федустию и префекту анноны Пордаке, а я был всего лишь орудием в их руках.
– Ефимия знала о готовящейся засаде? – вмещался вдруг в разговор один из варваров, окружавших Руфина. И хотя говорил он на ломаной латыни, его все же можно было понять.
У Эквиция появилось сильнейшее желание солгать, но он сумел совладать с соблазном. О варварах Руфина по городу шел слух как о самых отчаянных колдунах, способных не только двигать игральными костями, но и проникать в человеческие мозги. Вот и этот рыжеволосый молодец, с зелеными пронзительными глазами, был явно одержим дьяволом.
