И вновь пошел он своей тропиночкой назад, как Христос на Голгофу. А через два дня — вновь у меня. И свежее послание: уж, поскольку не что хочешь, а где приказано, и не по желанию, а по месту жительства (это докторицы уже поняли для себя), то просим сообщить, КТО должен выдать больничный лист и лечить больного — хирург или терапевт? Так, между собой уже тянут жребий, поскольку наружу отпихнуть не удалось.
— Обе вы должны, черт бы вас побрал! Обе!! Соедините свои мозги! Немедленно дайте больничный лист (ах, задним числом это так страшно, такими несчастьями для врача чревато… Потому они и перепихивают друг другу). Но делать уже теперь нечего. Так выдайте же больничный лист и больного, будьте вы прокляты, лечите, наконец!
Телефона у них не было, и мы энергично переписывались.
Вечером того же дня меня вызвали в милицию. В КПЗ сидел мой пациент с вывихом в правом плечевом суставе. Как выяснилось, он с моей бумагой попал к терапевту, а та до последней капли крови все же адресовала его к хирургу. И не удивительно: за время этой игры ставки непомерно возросли, выдать больничный лист задним числом — дело нешуточное… Но тут, на этом месте, терпение у больного лопнуло, нервы его не выдержали, и он ринулся бить врача смертным боем. И в азарте вывихнул себе руку. Появилась милиция, составили протокол. Однако брать больного в КПЗ с вывихом они не хотели и отвели арестованного в соседнюю комнату к хирургу, чтобы вправить сустав. Но хирург, которая никогда в жизни своей не вправляла вывихи, и на этот раз тоже его не вправила. Она сказала: «Что я вам, травматолог, что ли?». В результате всех этих обстоятельств меня пригласили в КПЗ, и я встретил здесь своего давнего пациента, и несчастный получил, наконец, долгожданную медицинскую помощь.
А городская больница, между тем, обрастала новыми, совсем молодыми врачами — неопытными и небитыми. К бумажкам своим они относились несерьезно, легкомысленно. С Буревичем не считались. Сексуальная красавица Коленкина ему и вовсе дерзила, и точеные свои ручки упирала в бока, и острым соском из под крепдешина подрагивала, дразнилась. А маэстро по шахматам вундеркинд Гарик Соломкин устраивал ему какие-то комбинации с конфузами на конце. И я, черт возьми, эпиграммы на него писал. И веселились мы, и фрондировали, и хохотали от избытка юности, соков и мускулов. А он в темном рентгеновском кабинете однажды Лене Голику простонал по-волчьи:
— Ле-е-ня, когда-а-а я-я-я вхожу-у-у оди-и-ин в кабине-е-е-ет, я-я-я хо-очу-у-у взя-я-ять руко-о-о-й оголее-е-нный ка-а-а-бель. Хва-а-а-тит, хва-а-а-тит, хва-а-а-тит с ме-е-ня-я-я аа!..
Глаза его остановились тогда в безумии, широко открылись, и слезы текли по щекам и капали на учетные документы.
Господи, да что же мы делаем друг с другом! Давно уже нет Буревича. Царство ему небесное. Он тоже был мучеником. Они тоже страдальцы! А что делать?
Кубик Рубика…
Благовест прозвучал, однако, как раз тогда, когда никто уже и не надеялся, и с колокольни совсем неожиданной. Один расторопный корреспондент из «Литературной газеты» увидел случайно в поликлинике громадное учетное полотнище и полюбопытствовал: к чему бы это?
Вооружившись мандатами и командировкой, этот замечательный человек пошел по цепочке.
— Вам лично нужны эти документы? Они помогают вам в работе? Вы их как-то используете? — спросил он у врача на приеме.
— Нет, — ответил доктор, — они мне совершенно не нужны.
— А кому они нужны?
— Они нужны заведующему поликлиникой, мы ему сдаем их каждый месяц.
Корреспондент идет к заведующему:
— К вам поступают ДЕСЯТКИ полотнищ с цифрами. Вы их обрабатываете? Анализируйте? Вообще, они вам нужны?
— Нет, конечно, — ответил заведующий.
— А что вы с ними делаете?
— Я их сдаю главному врачу объединения.
— А что он с ними делает?
— Спросите у него…
— Ну что ж, и спрошу, — говорит корреспондент и ставит ногу на следующую ступеньку.
Но и главный врач полной ясности в эту проблему не вносит: СОТНИ аккуратно заполненных простынь он отправляет в горздравотдел. «Идем дальше», — произносит корреспондент в старой манере бывших присяжных поверенных.
— К вам приходят ТЫСЯЧИ громадных учетных документов, — говорит он заведующему горздравом. — Интересно, как вы с ними справляетесь, как анализируете, какие выводы делаете?
— А мы не делаем, мы их в облздрав по почте отправляем, там занимаются…
Корреспондент устремился в область.
— К вам поступают ДЕСЯТКИ ТЫСЯЧ учетных документов. Они вам нужны? Что вы с ними делаете?
— Нам они, безусловно, не нужны, — сказал облздрав, — мы их в Москву отправляем, в министерство.
— Ладно, — сказал журналист и заказал билет в Москву.
В те годы министром здравоохранения была строгая женщина. Но под влиянием редакционных мандатов тугие министерские двери тотчас открылись перед любознательным журналистом, и он задал свой вопрос в самой последней инстанции.
— К вам поступают МИЛЛИОНЫ громадных учетных документов. Как вы с ними справляетесь? И вообще, что вы с ними делаете?
— Обратитесь, пожалуйста, к моему заместителю по упрлечпрофпомощи, — сказала министр.
А упрлечпрофпомощь тоже ничего не знала. То есть даже понятия не имела об этих бумагах и в жизни своей их ни разу не видела. Журналист не пожалел командировочного времени. Он тщательно опросил практически все министерство, и ни один человек об этих бумагах даже не слышал. Но куда же они делись, черт возьми! Они же миллионами идут сюда — от Кронштадта до Владивостока… Эшелоны бумаг… Это же не иголка. Журналист поехал по вокзалам, посетил почтовые экспедиции, какие-то сортировочные пункты. И вот на далеком отшибе один железнодорожник обратил внимание нашего следопыта на длинный приземистый пакгауз, который денно и нощно охранял часовой с винтовкой и примкнутым штыком. Сюда, по словам железнодорожника, один раз в году сваливают бумаги, после чего ворота запираются и тайну бумаг надежно стерегут ВОХРы. Могучие мандаты, однако, сработали и на этот раз: ворота открылись. В тени пакгауза миллионными лохматыми глыбами, в паутине и в мышином помете слежались мучительно сосчитанные, аккуратно записанные, орошенные слезами и потом учетные полотнища. От Кронштадта до Владивостока… А поскольку этот пакгауз был не резиновый, то ежегодно перед новым пополнением старые бумаги выгребались, отвозились на пустырь и там сжигались. А на свободное место ложились новые миллионы…
Круг замкнулся. Блистательная командировка закончилась и увенчалась, а материалы и факты пошли по инстанциям и появились в печати. Тогда грянула Коллегия, и рухнула Тьмутаракань! Приказом Министра исчезли навсегда поганые учетные полотнища, запрещено было заводить и придумывать произвольные формы, формочки, таблички, вопросники, справки… Истории болезней разрешили писать не каждый день! Густые бумажные тучи редели и рассеивались прямо на глазах. И первое теплое солнышко ласково скользнуло уже по нашим запавшим глазницам. Бабушки-послушницы комментировали событие в один голос. Задумчиво и проникновенно, не сговариваясь, повторяли они одну и ту же многозначительную фразу: «А мы всегда говорили, что правда в конце концов победит…»
И все это сделал скромный журналист из «Литературной газеты». Я непростительно забыл имя и фамилию этого прекрасного человека, и поэтому скажем о нем условно, веселыми стихами Корнея Чуковского:
Спаситель Петрограда
от яростного гада
ДА ЗДРАВСТВУЕТ
ВАСЯ ВАСИЛЬЧИКОВ!
И вот здесь, на этой мажорной ноте, мне, пожалуй, пора уже прощаться с воспоминаниями молодости и вновь возвращаться в наши дни. Так одним росчерком 25 лет как и не было. Какая же связь? Некоторые мои знакомые так даже упрекают за многократные нарушения хронологии, за непрерывные перемещения во времени: туда — сюда, сюда — туда.
Ах, дорогие друзья, координата времени — довольно-таки почтенная ось, но ведь и не единственная. И в нашем N-мерном пространстве — сколько их координат, осей, векторов и прочих важных направляющих? И почему бы не использовать, например, такую ось-координату, которую я сейчас и представляю вашему вниманию. Вот она.
А. Вознесенский
ПРАВИЛА ПОВЕДЕНИЯ ЗА СТОЛОМ
Уважьте пальцы пирогом,
в солонку курицу макая,
но умоляю об одном —
не троньте музыку руками.
Нашарьте огурец со дна
и стан справа сидящей дамы,
даже под током провода —
но музыку нельзя руками.
Она с душою наравне.
Берите трешницы с рублями,
но даже вымытыми не
хватайте музыку руками.
И прогрессист и супостат
мы материалисты с вами,
но музыка иной субстант,
где не губами, а устами…
Руками ешьте даже суп,
