Так постепенно приходил и хирургический опыт, и будничный житейский, уходили иллюзии, формировался характер. И с каждой новой волной я держался увереннее и тверже.
Станислав Буревич организовал конференцию, на которой предъявил мои подытоженные грехи. Здесь были неряшливые амбулаторные карты, больничные листы с помарками и нарушениями, прегрешения по линии ВКК, опоздание (информация из сортира!), и даже ПРОГУЛ! Это когда я бросил прием и побежал оперировать мою молдаванку с заворотом. И как это он все ловко изложил, и каждый факт бумажной подкрепил, и бабушки-послушницы согласно кивали головой, и президиум, как всегда, уже наливался, и быть бы мне битому. Да заходит тут красавица-молдаванка с букетом и в белом платье, как ангел-хранитель (а в те годы цветы врачу еще неподсудны были), и благодарит она меня всенародно, и руки мне целует, и плачет чистыми слезами. Все растрогались — и бабушки, и президиум. И снова я жив-здоров!
С этой молдаванкой мы договорились, конечно, заранее по типу: явление Христа народу. Умысел здесь был, но ведь все правда. Я не заслужил, что ли? Да и выхода не было: чем прикрываться?
Впрочем, злой канцелярский дух (не персонифицированный, а именно Дух — всеобъемлющий, категория Духа), он все же наказал меня, хоть и совсем с другой стороны. Началось это резко и драматично: к приемному покою на бешеной скорости подкатила окровавленная машина неотложной помощи, кровь была на радиаторе и на крыльях. А по бокам от кабины стояли два милиционера и каждый держал в руке пистолет, а другой рукой держался за окошко, чтобы не упасть. Из машины вытащили старуху и мужчину. У обоих было перерезано горло. Очень сильное кровотечение. Счет — на секунды! Мечусь между ними юлой, останавливаю кровь. Но старуха быстро умирает — не успел я здесь. А молодой человек еще жив. Кровотечение у него остановлено, и я тащу его в перевязочную. Здесь разворачиваемся по быстрому, сестра набирает стерильный инструмент на поднос и становится рядом со мной, как официантка в ресторане. Под местной анестезией я зашиваю глубокую резаную рану на шее, и дело идет хорошо, уже заканчиваю. Вторым планом машинально бормочу:
— Ничего, ничего, голубчик, все в порядке, сейчас пойдешь в палату, сейчас отдохнешь…
И в это мгновение больной вдруг резко подымается и со страшной силой бьет меня кулаком в лицо. Сваркой засветились мозги, в мутном оранжевом свете падает перевязочная сестра, поднос выбит из ее рук, и хирургические инструменты обратным дождем сыпятся на наши головы. Бокс! Я кидаюсь на пациента, ложусь на него, своим телом прижимаю его к перевязочному столу, хватаю руки. Сила у него адская. Это ж надо, сколько крови потерял! Руки удерживаю, но он пытается откусить мне нос, и я изгибаюсь на нем, как на сковородке.
— Зови людей! — кричу сестре. — Быстрее!
Она уже пришла в себя, пулей бежит в конференц-зал, а там какие-то итоги подбивают — собрание, ее не пускают. Взревела она, взвыла. Сообразили они и кинулись. Зав. гор-здравом прибежал — Володя Мурик. Ну, этот десантником всю войну от Сталинграда до Берлина. Он моего пациента разом прикрутил — встать мне с него позволил, а другие его за ноги держали.
Лицо мое изувечено, и мне интересно, почему это произошло. Оказывается, мой больной — шизофреник, несколько месяцев назад был выписан из областной психбольницы с улучшением. А в справке-сопроводиловке психиатр написал: «В случае ухудшения состояния — немедленно повторная госпитализация». Это ухудшение началось, нужно было срочно уложить больного. И тут возникла проблема, как его доставить в областную психбольницу? Как проехать 40 км по асфальту? Никаких особых условий для перевозки больного еще не требовалось: пациент тогда был спокоен, сдержан и лишь временами заговаривался. Его можно было посадить в такси и спокойно довезти. Но в таком случае родственники несли расходы, они должны были бы оплатить стоимость проезда. Во избежание этого родные, близкие и друзья пациента пошли искать правду и справедливость. Они написали заявление в цехком с просьбой выделить машину ветерану труда шизофренику такому-то для перевозки его в областную психбольницу. Цехком, естественно, отказал, отметив в уголке заявления, что машины у него нет, и направил заявителей в следующую инстанцию. А те, в свою очередь, переадресовали в скорую помощь, которая подробно описала на последнем, еще неисписанном месте, что снять машину с линии и отправить ее в дальний и долгий рейс в другой город она, скорая помощь, не может именно потому, что она скорая. Другие резолюции были кратки, энергичны, однако понять, откуда они и кто отказал, было нельзя, ибо шли они по уже писанному, как бы вторым слоем. Эта бумажка попала как раз к зав. горздравотделом Володе Мурику, и он успел наложить на нее последнюю резолюцию. И теперь, когда руки его освободились, а больного уже повязали и унесли, он вытащил из кармана злосчастное заявление, и мы его внимательно рассмотрели. Остальное рассказали милиционеры, которые остались в приемном покое и только пистолеты запрятали в кобуру. И вот что выяснилось.
Пока заявление шло себе тернистыми канцелярскими путями, состояние больного продолжало ухудшаться. Во время очередного бритья он вдруг вскочил с намыленной щекой, бросился в хлев и перерезал горло свинье. Потом кинулся обратно в дом, запер двери на ключ и перерезал горло собственной матери. За маленьким племянником гонялся с окровавленной бритвой вокруг стола. Обезумевший мальчишка выпрыгнул через окно на улицу, а шизофреник бежал за ним, пытаясь догнать, весь в крови, как исчадие ада. Появились милиционеры, вытащили пистолеты. Только этот сумасшедший на оружие не реагировал, а стрелять они не решались. Начали ловить его баграми и веревками. Тогда он перерезал горло себе.
Все эти потрясения благоприятно повлияли на психику больного. В больнице он быстро стабилизировался, огромная резаная рана на шее затянулась, и мы отправили нашего пациента в психбольницу в область. Машина теперь сразу нашлась.
Вообще потом, когда уже нечто случается, все как-то сразу и находится. А до того, как случится, и концов не сыщешь. Я эту мысль неоднократно высказывал Буревичу на очередных с ним собеседованиях. Поначалу мне казалось, что таких убедить можно. Хотя он все равно свое гнул и на параграфы ссылался. Прихожу я к нему с больным и прошу разрешения выдать ему больничный лист и вообще лечить. А больной не из нашего района, и Буревич отказывает:
- Его врачи пусть его и лечат, — говорит он, — по месту жительства пусть…
А этот парень живет и работает на какой-то шахтенке, и весь район так и называется «Шахтенка». И там у них две докторицы — одна хирург, другая терапевт. У них коровы, куры, хозяйства. Никуда они оттуда не ходят и давно уже заиндевели, в собственном соку засахарились, совсем одичали. Сейчас прислали парня пешком за 7 километров с почечной коликой на консультацию «для исключения рака». А у него были приступы по дороге, и он на траве катался, корчился (шел же балкой по тропиночке). Я написал диагноз, исключил рак, и отправился бедняга назад. А через два дня — снова у меня (опять балочкой по тропиночке). Теперь докторицы пишут примерно в таком духе: раз вы поставили диагноз, то напишите и схему лечения этого заболевания.
Я написал подробно, как лечить почечную колику. А больной умоляет: «Да полечите меня сами, доктор, не отдавайте к ним, они же не волокут… что я, не вижу?».
Опять к Буревичу: разрешите же, черт возьми, больничный лист и лечение, парня пожалейте!
- Вот пусть они и жалеют…
— А толку что? Парню ведь все хуже.
— А пусть они и отвечают…
И пошел опять бедолага, сотрясаемый коликой, по балочке, по тропиночке назад на шахтенку. А через два дня снова у меня с очередным посланием. Теперь докторицы поставили вопрос иначе: раз вы ему диагноз установили и лечение определили, то извольте же и больничный лист ему выдать.
По этому случаю Буревич великолепным почерком на изящном канцелярите лично разъяснил непутевым докторицам, что больной лечится не где захочет, а где приказано. А приказано по месту жительства. И только сложные заболевания можно посылать выше, но не куда кто захочет, а куда опять приказано, и оформить для этого нужно: то-то, то-то, то-то, то-то и то-то!
И вновь пошел он своей тропиночкой назад, как Христос на Голгофу. А через два дня — вновь у меня. И свежее послание: уж, поскольку не что хочешь, а где приказано, и не по желанию, а по месту жительства (это докторицы уже поняли для себя), то просим сообщить, КТО должен выдать больничный лист и лечить больного — хирург или терапевт? Так, между собой уже тянут жребий, поскольку наружу отпихнуть не удалось.
— Обе вы должны, черт бы вас побрал! Обе!! Соедините свои мозги! Немедленно дайте больничный лист (ах, задним числом это так страшно, такими несчастьями для врача чревато… Потому они и перепихивают друг другу). Но делать уже теперь нечего. Так выдайте же больничный лист и больного, будьте вы прокляты, лечите, наконец!
