немецкой экспансии. Интересно, что там учился, а потом, претендуя на место, читал пробную лекцию Карл Шмитт, причем было это в 1916 году, как раз когда Зиммель там преподавал. Но никаких свидетельств о каком-то знакомстве или встречах Зиммеля и Шмитта я не находил. В Страсбурге Зиммель занимал кафедру социальной педагогики (в чем я тоже вижу перекличку с карьерой Дюркгейма), он успел написать об этом лишь одну книгу. В конце жизни он вернулся к социологии в небольшом труде, который (я еще скажу об этом) принято называть «малой социологией».
Когда Германия потерпела поражение, Зиммель оказался в оккупационной зоне, отрезанным от всех, смертельно больным. Он вел себя стоически, посвятив остаток сил завершению большого философского труда, который на русский язык плохо переведен как «Созерцание жизни». Ему не повезло: его сын, служивший в армии военврачом, не успел доехать и попрощаться с ним. Но повезло ему в другом отношении: он не дожил до разгрома университета. Французы его не просто закрыли, но разогнали, и потом из солидарности земельные университеты Германии предоставляли места преподавателям, изгнанным со своих мест. Но это было уже позже. Умирал Зиммель долго и тяжело, к тому же в одиночестве – все его друзья остались в Германии. То, на что он, с его точки зрения, положил жизнь, разлеталось – великая европейская культура погибла. И открывался новый этап в истории Европы, который, как он понимал, будет совершенно другим. Он умирал, как писал он сам, без учеников, без последователей, поэтому был убежден, что не создал никакой школы. Зиммель писал, что «разлетится мое наследство по кусочкам, не оставляя ни одного прямого наследника». Конечно, он не мог предугадать, что будет дальше, – а дальше было еще хуже. Сначала его жена, как потом и жена Вебера, занялась изданием его сочинений. Она была, кстати, как и Марианна Вебер, не просто интеллигентная женщина, но сама плодовитый автор. Она могла с умом распорядиться тем, что осталось. Дела шли сначала неплохо. Слава его была огромна, его труды повлияли на мыслителей более молодого поколения. Кое-кого из них он успел отметить. Он приветствовал появление первого тома книги Шпенглера «Закат Европы», и Шпенглер этим очень гордился. Он успел отдать должное книге Ханса Фрайера, будущего крупнейшего консервативного социолога Германии и известного философа истории. На обложке его книжки «Антей» 1917 года напечатана коротенькая рецензия Зиммеля. Он, хотя и не зная этого, оказал влияние на молодого Хайдеггера. Он действительно был очень важной фигурой для Германии. Но потом, с середины XX века, началось угасание интереса к нему. Во времена нацизма в Германии все стало определенно: Зиммель – еврейский по крови автор, а на публикацию авторов-евреев наложен запрет. Последствия этого чувствовались очень долго. Традиция чтения Зиммеля прервалась. Помните, я говорил, что в США Рудольф Хеберле пытался пробудить интерес к Тённису? Ему не многое удалось, но Хеберле сам социолог, он знал, что делать. А сын Зиммеля, военный врач, уехал с семьей из Германии, спасаясь от нацистов. Потомок Зиммеля живет сейчас в Соединенных Штатах, я видел его на социологическом конгрессе в Билефельде, он очень похож на деда, не отдает себе отчета в его величии и занимается статистикой. Была у него еще внебрачная дочь, она стала участницей сионистского движения, переселилась в Палестину и там погибла в результате несчастного случая в начале сороковых годов. Бумаги Зиммеля пропали, архив Зиммеля погиб безвозвратно. Его пытались на законных основаниях вывести за границу, в последний момент он был конфискован СС, украден по сути бандитами: не для уничтожения, а чтобы пустить на аукцион с молотка, но что-то не сложилось. Несмотря на огромные усилия, которые были затрачены в 70-е, 80-е и 90-е, ничего не нашли, от Зиммеля осталось очень мало переписки. То есть остались личные письма, а не то, что можно было бы найти в его бумагах.
Посмертные судьбы немецких социологов складывались во многом в зависимости от того, что происходило с их сочинениями в Соединенных Штатах, и, конечно, не в родственниках Зиммеля корень проблем. Работы Зиммеля были хорошо известны в США при его жизни. Он интенсивно переписывался с Альбионом Смоллом, отцом-основателем американской социологии. Еще в конце 90-х годов XIX века Смолл публиковал важную работу Зиммеля в недавно созданном «American Journal of Sociology». Пару раз речь шла о том, что его пригласят преподавать в США. Один раз еще в конце XIX века, а второй раз – перед мировой войной. Может, он и уехал бы из Страсбурга, кто знает. Были знаменитые американцы… Прежде всего, вспоминается Роберт Парк, который у него учился в Берлинском университете. Чикагская школа, какой мы ее знаем, никогда бы не сформировалась, если бы не влияние Зиммеля на Парка. Но большая социологическая теория, grand theory, если использовать несколько сомнительный термин Миллса, парсонсовская теория, обошлась без Зиммеля, причем обошлась самым неприятным образом. Парсонс в конце 20-х годов учился в Германии, прекрасно знал сочинения Зиммеля, писал о нем в своей диссертации, посвященной проблеме капитализма в немецкой научной литературе, и когда создавал свой magnum opus, который стал каноном социологической классики, «The structure of social action», сначала написал про Зиммеля, а потом вычеркнул. И во всей этой огромной книге о Зиммеле нет ничего. То есть нет такого классика, не о чем говорить. Есть письмо Парсонса Джеффри Александеру, написанное незадолго до кончины; он признается, что конкурировал с Говардом Беккером, представителем зиммелевского направления в социологии, поэтому и замолчал зиммелевскую линию. Дональд Левин приводит большую цитату из этого письма, которое находится в архиве Парсонса в Гарварде. Я его процитирую:
«Относительно немногие даже сейчас отдают себе отчет в том, что позиция [Зиммеля] использовалась как стартовая для построения теории социальной системы, с моей точки зрения, фундаментально ошибочной. Это началось в Германии с большой книги Леопольда фон Визе „Bezieungslehre“. Она появилась, примерно, в то время, когда я был студентом в Гейдельберге… Она в каком-то смысле вошла в моду, но тему подхватил покойный Говард Беккер. Беккер ее встроил в большую книгу, которая представляла собой адаптацию позиции Визе и вышла в свет под заголовком „Визе-Беккер“. Действительно, несколько лет Беккер и я соперничали за лидерство, знакомя эту страну с немецкой социологией. Если я замалчивал Зиммеля, то Беккер еще более радикально преуменьшал значение Вебера»[114].
Сам Левин еще в конце 50-х годов написал знаменитую работу про Парсонса и Зиммеля и много способствовал возрождению интереса к Зиммелю в Америке. Он,
