Последняя книга, которую он дописывает накануне кончины, – это книга по философии жизни.
В отличие от других известных нам авторов, мы практически ни в одной работе не находим хотя бы отчасти необходимой нам строгости и доказательности. Видя название работы, никогда нельзя ожидать, как он ее начнет. Прочитав начало, невозможно предугадать, в какую сторону он свернет и к чему придет в результате. Композиционно все его сочинения необыкновенно сложны. Под конец чтение оказывается мучением из-за специфической немецкой красивости (Зиммель способен, как Толстой, написать какое-нибудь предложение размером с полстраницы). Это огромные тексты без разбивки на абзацы, без сносок, практически без спора с кем-нибудь и даже без указания источников. Вообще, не один Зиммель был такой, но себя как-то уж очень ценил. Ну не может ученый работать без сносок и споров с коллегами! Есть интересное свидетельство, которое я недавно вычитал. Риккерт в начале 1900-х, будучи уже признанным авторов, одним из самых амбициозных философов Германии, жалуется, что Зиммель ему все время дает понять, что, мол, он, Зиммель, все уже раньше и понял, и написал, так что не особенно ему Риккерт интересен. Типичное для Зиммеля: «считается что…», «имеется обыкновение утверждать…». А кто? Сравните: Тённис – три тома статей и рецензий! Да и вообще очень выверенная научная этика, внятное размещение себя в научном сообществе. Дюркгейм: начинает с рецензий и обзоров, в каждой книге разбирает чужие взгляды и свои подходы выстраивает как более результативные. Вебер бесконечно ссылается на коллег, у него есть специальные работы с анализом чужих взглядов, полемические сочинения, ссылки на тех, кто ему ближе, и так далее. Или, из позднейших, возьмите Парсонса: он переводит Вебера, он постоянно работает с чужой мыслью, кстати, как и Питирим Сорокин с его невероятной эрудицией. А у Зиммеля? Уж если он пишет о ком, то это Кант, Рембрандт, Гёте, Ницше. Он как бы ставит себя вровень с великими, не снисходя до дискуссий и цитат. Конечно, не будем к Зиммелю несправедливы. Не он один был такой, и не так все у него просто. Его надо уметь читать. Скажем, в одном важном сочинении 1908 года, мы еще о нем поговорим, он рассуждает о специфике профессионального призвания. Нет, он не ссылается на Вебера, но кто в те годы не знает, что вокруг этого понятия – нам еще предстоит о нем долгий разговор в лекциях о Вебере – развернулись важные дискуссии. Но мало этого! Зиммель так поворачивает свое рассуждение, что мне здесь вспоминается не только Вебер, но и Дюркгейм с его надеждами на профессиональные ассоциации. А ведь я знаю только малую часть дискуссий того времени, но все равно – в глаза бросается. Или, скажем, поздняя социология Зиммеля, это уже публикация 1917 года, в которой обсуждается, является ли единственной действительностью для социолога человеческий индивид, или можно говорить о развитии социал-демократии, о греках, о городах и царствах. Тут сразу несколько перекличек. Вот он вспоминает знаменитую битву при Марафоне между греками и персами. Конечно, пример не хуже прочих. Но дело в том, что незадолго до того была полемика вокруг понятия исторической возможности, в ней важная позиция была заявлена выдающимся историком Античности того времени Эдуардом Майером. Вебер существенно расходился с Майером, об этом есть у него большое рассуждение в магистральной методологической работе «Критические исследования в области наук о культуре». В свою очередь, Вебер в социологических сочинениях занял позицию «социологического номинализма», то есть делал ставку именно на индивида и его действия. Зиммель об этом знает и явно в ответ ему обосновывает свой взгляд. Таким образом, его сочинения не монологичные, не в пустоте написанные и не в пустоту обращенные. Но читать их и в этом плане трудно.
При этом позиция в текстах Зиммеля колеблется, меняется. Тут нельзя взять, ухватить мысль в полной определенности. Его за это еще в молодые годы критиковали философы старой школы. Но зато, когда в него «въезжаешь», врабатываешься, когда несколько раз проходишь по одному и тому же кругу, огромным усилием воли восстанавливаешь в памяти или на письме хотя бы отрезок его рассуждений – испытываешь необыкновенное счастье от того, как разъясняются многие интересные вещи. Так или иначе, с этим приходится мириться. Это всегда для меня большая проблема при изложении. В любом случае, мы постоянно сталкиваемся с одной и той же непростой задачей – где та ручка, за которую нужно потянуть, чтобы вытащить всего Зиммеля? И есть ли он вообще «весь Зиммель»? Где он, в социологических текстах, в философских, в текстах определенного периода или текстах более ранних и более поздних, чем тексты собственно социологические, но имеющих явное социологическое содержание? На это нет окончательного ответа. Здесь постоянно идут какие-то споры между зиммелеведами – окончательного согласия нет. Будем, значит, исходить из того, что что-нибудь лучше, чем ничего. И двинемся потихоньку дальше.
Итак, что же мы должны знать о Зиммеле? Когда-то я придумал такой подход (и до сих пор его придерживаюсь): я занялся Зиммелем потому, что он меня раздражал. Читаю, но толку никакого. Для внесения хоть какой-то ясности мы сделаем вот что. Существует совсем немного базовых понятий Зиммеля. Пожалуй, важнейшее из них (хотя нельзя сказать, что оно в центре его построений, но видно, что если бы его не было, если бы оно не работало как-то подспудно, то он не пришел бы к тому, к чему пришел) – это понятие взаимодействия. За этим понятием взаимодействия стоит, если угодно, базовая интуиция. Он некоторым образом видит мир, не только социальный, мир как таковой представляется ему миром взаимодействий. На первый взгляд может показаться, что в этом нет ничего особенного. Одно взаимодействует с другим, это нормально, что здесь такого? Но вся хитрость состоит в том, что взаимодействие важнее чем то, что взаимодействует. Если вы хотите понять, что взаимодействует, пытаетесь уловить это взаимодействующее, то вы опять проваливаетесь в бездну взаимодействий. То, что мы фиксируем как устойчивое, как какой-то предел возможного анализа, дифференцирования, для Зиммеля оказывается всего-навсего неким временным результатом, который может прекратить свое существование, если изменится взаимодействие. Взаимодействие имеет члены взаимодействия, но важно именно взаимодействие как таковое. Это для социологии очень важно. Поэтому, если вы говорите, что изучаете социальные взаимодействия, а потом в качестве некоторой незыблемой основы этого взаимодействия принимаете индивида или группы, то вы ничего не понимаете в Зиммеле. Поскольку для него несомненно, что индивиды взаимодействуют, но индивиды, какими мы их знаем, суть результаты взаимодействия. Если
