Слабым же оправданием Карла служит ожидаемая им поддержка переметнувшегося к нему в лагерь гетмана Мазепы, который так же, как и Петр, дожидался исхода сражения, где шведы победить просто обязаны — ведь у них солдат в десять раз больше (ополченцы не в счет — это полубезоружная необученная толпа).
Но эта «толпа» все же была русской (малоросской), а потому и билась с врагом насмерть, ничуть не уступая русским солдатам, сражавшимся с ними плечом к плечу. В единстве сила, а потому и враг был не только остановлен, но и разбит.
А полностью подкосивший силы шведского воинства штурм крепости продолжался исключительно из-за редкостного упрямства самого авантюрного полководца тех времен — Карла XII.
Только через два месяца, поняв наконец всю вопиющую беззубость своего противника, а также его необычайную измотанность при затянувшемся штурме, увидев отсутствие у шведов пороха и сильный недостаток иного снаряжения, отбитого до этого под Лесной Шереметевым, Петр, отбросив свое извечное желание к ретираде, на этот раз все же решается выступить:
«Со стороны его противников все способствует этому: в конце июня у них истощились боевые припасы, и они остались без артиллерии и даже почти без какого бы то ни было огнестрельного оружия, принужденные сражаться только холодным оружием. Накануне решительного сражения они оказываются без вождя: во время рекогносцировки на берегах Ворсклы, разделявшей две армии, Карл, как всегда опрометчивый и без нужды подвергающий себя опасности, был ранен пулей. «Пустяки, в ногу…» — сказал он, улыбаясь… Но по возвращении в лагерь он потерял сознание, и тотчас, рассчитывая на моральное значение этого происшествия, Петр решился перейти Ворсклу…[62]
Прошло, однако, еще десять дней в ожидании нападения, на которое русские не осмеливались. Карл предупредил их…» [16, с. 339].
То есть даже в полностью безвыходной ситуации своего давнего соперника, когда и командовать тот своим безоружным и крайне истощенным воинством из-за ранения уже более не мог, Петр снова был не готов к каким-либо решительным действиям.
Чем же он занимался все это время?
«Петр I во главе русской армии (42,5 тыс. человек) расположился в 5 км от Полтавы. Перед позицией русских войск расстилалась широкая равнина, ограниченная лесами. Слева находился перелесок, через который проходил единственно возможный путь для наступления шведской армии» [149, с. 41].
Почему шведы могли сунуться только лишь через этот самый злосчастный перелесок?
Так ведь лезть безоружным, с пустыми пороховницами, напролом через широкое поле было бы, с их стороны, уже полным безумием. На открытой местности сблизиться на ружейный выстрел им не предоставлялось возможности. А как обойти по полю без потерь выставленные неприятелем пушки?
Потому Петр с армией, втрое большей количественно и вооруженной до зубов, решил обрубить шведам даже и эту самую последнюю надежду — сойтись с его армией врукопашную:
«Петр I приказал на этом пути построить редуты (шесть в линию и четыре перпендикулярно). Они представляли собой четырехугольные земляные укрепления со рвами и брустверами, располагались один от другого на расстоянии 300 шагов… За редутами находилась конница (17 драгунских полков) … Замысел Петра I состоял в том, чтобы измотав шведские войска на редутах, нанести им затем сокрушительный удар…» [149, с. 41].
Вся эта трусливая ретирада с окапыванием против втрое слабейшего и имеющего на вооружении лишь холодное оружие противника нынешними историческими источниками поименована как: «…тактическое новшество Петра…» [149, с. 41].
Так ведь всемером от одного безоружного да еще и за редутами прятаться — это и действительно: новинка.
И это все притом, что: «…Карл пришел с малочисленным войском, и трудно было ему дополнять его из далекого своего отечества, а Петр явился с ратью, вдвое превосходившею силу его соперника. Войско Петра безпрестанно увеличивалось…» [51, с. 659].
То есть уже в самих историях историков указывается на то, что войско Петра, бывшее вдвое большим, постоянно пополнялось. Шведы же еще продолжали атаковать Полтавскую крепость. То есть их число постоянно уменьшалось, появлялось множество раненых. Так что, соотношение сторон, что логически следует из историй этих самых историков, было уже как минимум 3:1. Но Петр все еще чего-то выжидал.
Так на что свалить исторической науке это трусливое выжидание?
На то, что наш «великий», будучи слишком в коленках жидковат, требовал все новых дополнительных пополнений:
«Готовясь к битве, Петр откладывал ее со дня на день до прибытия 20 000 калмыков…» [51, с. 659].
То есть тройного перевеса ему было все ж маловато: он ждал еще подкреплений.
И лишь полная инициатива предводителя шведского войска, давно разгромленного малочисленным полтавским гарнизоном, подвела черту под его гегемонистскими планами по отношению к России. Лишь упрямое желание Карла XII вступить в единоборство со своим трусливым соперником довершило это самоубийство, кажущееся теперь столь странным:
«Сражение было просто бешеной схваткой, в которой славные остатки одного из самых удивительных войск, когда-либо существовавших на свете, без оружия, без вождя, без надежды на победу, окруженные врагами и подавленные их численностью, борются некоторое время только для того, чтобы не покинуть своего короля. Через два часа Карл сам покидает поле сражения…» [16, с. 340].
Безоружные шведы, судя по всему, были просто расстреляны в упор. Вот каковы их потери, доказывающие полное отсутствие какой-либо хоть малой надежды этого воинства, вооруженного лишь холодным оружием, при вступлении в противоборство с количественно, как минимум, трехкратно их превышающим свежим войском неприятеля, вооруженным до зубов:
«Шведы потеряли всего более 9 тыс. убитыми… потери русских войск составили 1345 чел. убитыми…» [118, т. 6, с. 435].
То есть произошел расстрел остатков безоружного войска легендарного предводителя, окончательно спятившего от любви к своему собственному «гению». Но, может, Карл, слишком хорошо зная «храбрость» своего оппонента, просто ни на секунду не усомнился, что этот редкостный трус, в данном вопросе никем еще не превзойденный (впоследствии воспетый Лажечниковыми как великий метатель неких «гранад»), и на этот раз, по милой своей давно освоенной привычке, все равно сбежит? Ведь повезло ж ему на этого отъявленного труса уж в куда как не менее безвыходных ситуациях: под Нарвой и под Гродно.
Но двухмесячный безуспешный штурм Полтавы подточил боеспособность шведского войска. Из-за полученных при неудачных штурмах Полтавы ранений более трети шведского войска в сражении участия принять не могло:
«Общая численность армии Карла XII, по шведским источникам, достигала 27 тысяч человек, из которых непосредственное участие в сражении приняло около 17 тысяч человек» [35, с. 23].
А подошел-то Карл к Полтаве, между прочим, в составе 40-тысячной армии!
То есть шведы оставили под стенами этого слишком для них злого города 13 тыс. убитыми и 10 тыс. ранеными, которые ко времени Полтавского сражения еще не успели вернуться в строй.
На что надеялся противник, оставив на подступах к маленькой русской крепостце более двух десятков тысяч мертвецов и калек?! Куда ему было лезть на армию, большую этого малюсенького гарнизончика в десятки раз?!
«Русские (Петр I) — 60 000 человек (без иррегулярных войск), 102 орудия» [53, с. 70].
А с иррегулярными, стало быть, так и все 80 000! И это — как минимум. То есть Петр имел здесь пятикратное над своим врагом численное превосходство!
Но Карл был просто уверен в ставшей уже давно привычной поистине нечеловеческой, какой-то просто патологической животной трусости Петра. Лишь она одна была просто обязана вернуть Карлу уважение Европы, поверженной им ниц.
И вот многократно превосходящей противника армии Петра, вместо вполне понятной в данном случае для шведов ретирады, было вдруг навязано это нигде не виданное по безумству и самоуверенности столь теперь выглядящее непонятным сражение:
«Против четырех шведских орудий были выставлены восемьдесят два русских (а по другим данным сто двенадцать)» [15, с. 385].
По другим данным и у шведов было не четыре орудия, а только два. Но ведь даже и те — без пороха…
Таков расклад сил этого странного единоборства.
Но Петру повезло, а то бы опять сбежал: совершенно случайно Карл получил серьезное ранение.
Так что исход этого сумасбродного поступка шведского короля был заранее предрешен. Но Петр и здесь до самого конца оставался верен себе. Сам помышляя лишь о бегстве, пытался изобличить в этом же и все свое вполне достойное своего «гения» творение — очень уж ненадежное эрзац-воинство:
