Это моя обязанность. Я твой
брат.
— Это не твоя обязанность, — отвечаю я. — Уже не твоя. И тебе нужно уйти.
Купер смотрит на меня еще какое-то время, его глаза перебегают от меня к таблеткам на стойке. Он протягивает руку, и я решаю, что он хочет взять пузырек, забрать его у меня, но брат лишь вручает мне брелок с запасным ключом. В памяти вспыхивает тот момент, когда я этот ключ ему отдала — несколько лет назад, когда только что въехала в дом. Мне хотелось, чтобы у него был ключ. «Всегда рада тебя здесь видеть», — сказала я. Мы восседали на матрасе у меня в спальне, скрестив ноги; лбы потные — мы только что закончили собирать кровать, — на полу коробки от китайской еды навынос. Лапша была жирной, на досках остались пятна. «Потом, должен же кто-то поливать растения, когда я в отъезде». Теперь я смотрю, как этот ключ болтается у него на указательном пальце. Я не могу заставить себя его взять — поскольку это будет окончательно. Отдать заново уже не получится. Так что Купер аккуратно кладет ключ на стойку, поворачивается и выходит из дома.
Я смотрю на ключ, сражаясь с желанием схватить его, выбежать за дверь и снова впихнуть Куперу в руки. Вместо этого бросаю его вместе с «Ксанаксом» в сумочку, иду к двери и включаю сигнализацию. Потом хватаю принесенную Купером бутылку, еще практически полную, наливаю себе новый бокал и, прихватив уже остывшего лосося, отправляюсь в гостиную. Там я располагаюсь на диване и включаю телевизор.
Начинаю думать о том, что случилось сегодня, и сразу же понимаю, насколько устала. Лэйси, встреча с Аароном. Недоразумение с Патриком, визит Берта Родса и мое посещение детектива Томаса, которому я рассказала все. Спор с братом, тревога в его глазах, когда он увидел таблетки. Когда увидел, как я в одиночестве пью вино на кухне.
Чувство одиночества вдруг даже пересиливает усталость.
Я беру телефон, давлю на экран, чтобы он зажегся. Собираюсь уже позвонить Патрику, но потом воображаю себе картину — ужин в люксовом итальянском ресторане, он заказывает очередную бутылку вина, взрыв хохота в ответ на предложение взять сразу две. Патрик наверняка душа компании — шутит, хлопает всех по плечу… От этой мысли мне делается еще более одиноко, и я вызываю список контактов.
На самом его верху меня встречает другое имя: Аарон Дженсен.
Можно позвонить Аарону, думаю я. Рассказать ему обо всем случившемся со времени нашего последнего разговора. Скорее всего, он все равно ничем не занят — один, в незнакомом городе… Точнее, занят тем же, чем и я; полулежит на диване в легком подпитии, между вытянутых ног — остатки еды. Палец зависает над его именем, но я не успеваю нажать — экран гаснет. Минуту я сижу в задумчивости. В голове легкий туман, мозг словно завернули в толстое шерстяное одеяло. Наконец я откладываю телефон в сторону и просто закрываю глаза. Воображая себе его реакцию на мой рассказ о том, как обнаружила Берта Родса у себя на пороге. Как он будет орать на меня по телефону, когда я скажу, что предложила ему войти. Я чуть усмехаюсь, понимая, что он станет беспокоиться. Переживать за меня. Но потом я расскажу, как избавилась от Берта, как позвонила детективу Томасу и отправилась в полицию. Я слово в слово перескажу наш разговор в кабинете у Томаса и снова улыбнусь, зная, что он мной гордится…
Открываю глаза, кладу в рот еще кусочек лосося; бормотание телевизора куда-то отдаляется, я концентрируюсь на звуке, с которым жую. На звяканье вилки о стеклянный контейнер. На собственном тяжелом дыхании. Изображение на экране расплывается, я чувствую, что с каждым глотком вина веки становятся все тяжелее. Понемногу начинают неметь конечности.
Я это заслужила, думаю я, утопая в диване. Заслужила отдых. Сон. Я устала. Очень, очень устала. День выдался долгий. Я отключаю телефон — не беспокоить! — кладу его на живот, а ужин перемещаю на журнальный столик. Отпиваю еще вина, чувствую, как капелька стекает по подбородку. Потом закрываю глаза, на какую-то секундочку, — и проваливаюсь в сон.
Когда я просыпаюсь, снаружи темно. Не понимая, где нахожусь, хлопаю глазами, потом соображаю, что лежу на диване, а между рукой и животом зажат наполовину полный бокал вина. Каким-то чудом он не опрокинулся. Я сажусь и принимаюсь стучать по телефону, чтобы узнать время, пока не вспоминаю, что выключила его. Щурюсь на телевизор — согласно титрам выпуска новостей, сейчас самое начало одиннадцатого. Черная гостиная частично освещена призрачно-голубоватым сиянием. Я беру пульт, выключаю телевизор и встаю с дивана. Гляжу на бокал у себя в руке, приканчиваю содержимое, ставлю его на журнальный столик, ковыляю наверх и валюсь в кровать.
Сразу же утопаю в мягком матрасе, и меня опять охватывает сон — или же воспоминание. Похоже на то и на другое сразу, все странным образом одновременно знакомое и незнакомое. Мне двенадцать лет, я сижу с книжкой на скамейке у окна, в спальне темным-темно, крошечный фонарик лишь слегка подсвечивает мое лицо. Глаза бегают по странице, я поглощена словами, но тут меня отвлекает звук снаружи. Выглянув в окно, я вижу вдалеке фигуру, молча шагающую через наш темный двор. Она движется со стороны деревьев на самом краю нашего участка; за ними на многие мили во все стороны простирается болото.
Я щурюсь на фигуру и почти сразу понимаю, что это человек. Взрослый, и что-то за собой волочит. Звук плывет через двор, проникает в мое приоткрытое окно, и вскоре я его узнаю — это царапанье металла по земле.
Лопата.
Человек подходит ближе; я загибаю страницу, откладываю книгу в сторону и прижимаюсь лицом к стеклу. Все еще слишком темно, чтобы различить черты. Человек уже совсем рядом, прямо под моим окном. От движения автоматически включается фонарь; я щурюсь от внезапного света, прикрываю глаза рукой, чтобы не ослепнуть. Потом убираю руку и в ошеломлении смотрю на того, кто под окном, — теперь он освещен достаточно. Но это не мужчина, как я сперва решила. Не мой отец, как должно было быть в воспоминании.
Под окном — женщина.
Она поднимает лицо вверх и смотрит на меня, будто с самого начала знала, что я здесь. Наши взгляды встречаются, и сперва я ее не узнаю. Что-то в ней кажется знакомым, но я не понимаю, что именно и почему. Разглядываю черты лица — глаза, рот, нос, — и вот тут-то все становится на место. Я чувствую, как от
