изменилась завывающая песня. – Выпусти меня!
– Успокойся.
– Выпусти меня! Выпусти!
– Успокойся.
– Я хочу выйти! – голос достиг совсем неприятно высокой ноты.
– Успокойся. Хочешь голос сорвать?
– Я хочу выйти!
– Успокойся или мне надоест это повторять.
Девочка тонко и протяжно завыла, но характер всхлипов указывал на то, что она пытается совладать с собой. Кажется, я верно сделал, что сварил ей успокоительное зелье.
– Пришла в себя?
– Да.
Ответ мало походил на что-то спокойное, но хотя бы прозвучал осмысленно.
– Ты ведь понимаешь, почему здесь?
– Я не заболела! Я здорова!
– Тогда ты выйдешь отсюда.
– Выпусти меня!
– Через неделю. Тебе надо подождать семь дней.
– Я не хочу сидеть здесь, – снова начала подвывать она. – Не хочу!
– Ладно, – внезапно пришла мне в голову идея. – Я сейчас схожу за книгой. И если ты сможешь пересказать нужный отрывок из неё наизусть, без заминки, то я сразу же выпущу тебя. Подходит предложение?
– Хорошо, – воодушевлённо произнесла Элдри.
– Тогда садись на кровать. Поешь, попей. Я скоро.
– А ты точно вернёшься?
– Точно. Ты же мой Шершень, я не могу тебя оставить.
– Шершень? – удивлённо захлопала она ресницами, но вместо разъяснений я всего лишь сказал:
– Честное слово. Я вернусь.
– А куда вы? – тихонечко вклинился в нашу беседу послушник.
– То есть? Искать библиотеку.
Долго искать библиотеку мне не пришлось, но позволить вынести из читального зала выбранную мной книгу старик‑библиотекарь ни за что не захотел позволить. Он твёрдо стоял на своём, а потому я, подтвердив собственную догадку о том, что больше никого в помещении нет, умертвил его чередой нажатий на определённые точки. Старик лишь удивлённо округлил глаза, когда осознал, что сердце перестало биться. А я придал его телу как можно более естественную позу и, не торопясь, вышел из библиотеки… с книгой, разумеется.
***
Суеты из-за смерти библиотекаря не возникло. Его седая борода была достаточно длинной, чтобы списать всё на промысел милосердной богини. Так что во время рисования портретов Энкаймы я преспокойно размышлял как получить необходимое для вакцины сырьё. Никто мне в этом не мешал и особенно совесть. Но, увы, за два дня ничего подходящего я так и не придумал. А там, на рассвете третьего утра, заболел мальчишка, с которым Элдри совершала вылазку. Слухи об этом разлетелись молниеносно. И я не только ощутил воцарившееся паническое настроение – чума проникла внутрь храма, но и сам источал его. Мне крайне не хотелось испытать на себе, что такое бубоны!
«Главное – оставаться спокойным, – советовал я самому себе. – Соблюдение элементарных санитарных правил позволит тебе не заразиться».
Постепенно равновесие ко мне вернулось. Возможно, этому способствовала концентрация на положительных мыслях. Возможно, дополнительный слой ткани на повязке, закрывающей мои органы дыхания. Я много чего предпринял в намерении обезопасить себя. Единственное, что ещё мне требовалось для спокойствия, так это справиться о здоровье Элдри. А, точнее, я желал убедиться, что ему ничего не угрожает. Поэтому, когда настало время обеда, я в очередной раз понёс девочке еду, но вовсе не с целью её накормить. Открыв заслонку, я не узелок с едой ей отдал и не спросил ничего об успехах в чтении. Нет, вместо этого я прижался к окошку и попытался увидеть изменения в детском теле. К сожалению, они обнаружились. Я так старался, что магическое зрение всё же уловило перемены. То, что они не проявились более ярко, было по всей видимости данью концентрированному общеукрепляющему отвару, которым я обильно потчевал девочку. Отвар основательно вмешался в ход развития болезни, но пара суток, от силы трое, и то, что знал пока только один я, стало бы явным.
«Треклятье!» – мысленно чертыхнулся я.
– Ура, ты пришёл ко мне! – между тем прыгала от радости Элдри, и стерегущий её жрец с улыбкой заметил.
– Молитвами Энкайме девочка избежит злой участи. Она бодра, это добрый знак.
– Да. Добрый, – через силу проговорил я, но приподнять уголки губ в ответ не смог и это окончательно меня расстроило.
Я долго тренировался и искренне гордился, что довёл ответную улыбку до автоматизма. Однако на этот раз мною владело не привычное равнодушие, а глубокая тревога. Мне следовало торопиться с созданием вакцины. Если я хотел защитить своего Шершня от собственной оплошности, то не должен был терять ни секунды даром!
«Великая Тьма, я же высокоинтеллектуален, совершенен, безупречен! Как можно было оступиться на полнейшей ерунде, как какому-то… дураку?» – при этом жалил меня внутренний голос, и он подстегнул меня отойти от двери и заняться делом.
– Морьяр, ты куда? – донеслось до меня издалека. – Куда ты уходишь?
– Я вернусь, Элдри. Скоро!
«Скоро», – повторил я про себя. Мне очень хотелось, чтобы это было так. Настолько хотелось, что я заставил свой мозг работать с героическим усердием и в результате мой ослабленный недавней простудой организм от чрезмерного напряжения к вечеру вновь выдал высокую температуру. Правда, я мало обратил на это внимание. Мой разум едва воспринимал сигналы реальности и отнюдь не из-за жара, а по другой причине – он был полностью сосредоточен на одной единственной цели.
И это имело свои последствия.
Когда проходила вечерняя трапеза, я действовал на одном только подсознании и с трудом понимал среди кого сидел. Обстановка вокруг была крайне сходна с тем, к чему я привык, будучи неофитом. Тусклое освещение, затхлый воздух, едкий запах благовоний, длинные скамьи, одинаковая мрачная одежда, скудная еда, лишь изредка нарушаемое молчание…
– Вы выглядите очень подавленным, Морьяр.
Сквозь туман в голове я попытался сконцентрироваться на лице подсевшего ко мне человека, но у меня не получилось.
– Надеюсь, с вашей девочкой ничего плохого не произойдёт, – продолжило говорить размытое пятно, через ткань левой руки которого просвечивали крошечные зелёные червячки. Они беспрерывно копошились, пожирая плоть, и, удлиняясь, вскоре бы поглотили всё тело. – Иначе мне придётся корить себя за то, что я стал орудием смерти. Не стоило въезжать в город, не выяснив, отчего в дневное время наглухо закрыты ворота.
Слова расплывались. Я их слышал, но не воспринимал в тот момент. Моё сознание поглотили построения химических формул. Единственное, что я видел чётко в реальном мире, так это несуществующих едко-зелёных червей! И то, что ткань мешала мне рассмотреть их, заставило меня с раздражением ухватить жреца за руку. А затем я под всеобщее ойканье резким движением разрезал рукав рясы Артура ножом, который лежал рядом со мной на столе.
– Гангрена. Чёрная плоть.
– Нет, сын мой. Вы ошибаетесь, – проблеял враз побледневший Артур и здоровой рукой отодвинул вновь положенный мною на столешницу нож подальше от себя. – Я поранился, когда
