словам, она пишет ему как «лучшему другу», и из-под ее пера выходит нежное обращение «папа». Похоже, что расставание не сказалось на их взаимном доверии, пусть подчас они расходятся во мнении и спорят. Он может быть резким, угрюмым, депрессивным, а она никогда не теряет ни авторитета императрицы, ни хладнокровия; но он ей предан, и она, закрывая глаза на его «развлечения», возвращается к тону и выражениям маленькой девочки. Когда он не пишет ей в течение нескольких месяцев, она робко жалуется: «Я все это время была ни жива, ни мертва от того, что не имела известий», «Ничто меня не страшит, опричь твоей болезни», а заканчивает письмо таким признанием: «Вы принадлежите государству, вы принадлежите мне». Когда он воюет и рискует жизнью, она умоляет его быть осторожным: «Уморя себя, уморишь и меня. Зделай милость, впредь удержись от подобной потехи». Организованное им путешествие в Крым, в котором вместе с Екатериной принимают участие Иосиф II, Станислав Понятовский и принц де Линь, приносит ему титул князя Таврического.
Раздельное проживание иногда прерывалось визитами светлейшего князя в Петербург, где он иногда ненадолго занимал место в постели императрицы. Можно ли говорить о разрыве, когда у людей такое прошлое, а мимолетные любови не могут порвать связи, легко возобновлявшиеся уединением в бане? Однако отдаление друг от друга предпочтительнее для их согласия, нежели возврат к отношениям. У Потемкина постоянно меняется настроение, он амбициозен, быстро пресыщается, его обуревают черные мысли, душевные порывы сменяются апатией. К тому же он ревнив. Любовник Екатерины Зубов оказывается грозным соперником, уверенным в своей важности и в надежности своей молодости; напрасно Екатерина пытается приуменьшить его заслуги, называя «маленьким Чернявым» или «дитятей», и осыпает комплиментами отсутствующего Потемкина — он понимает, что его место занято и что он принесен в жертву на алтарь сладострастия: охваченный гневом, он галопом скачет в Петербург. Но место его действительно занято, ему приходится присутствовать при триумфе молодого соперника.
Страсти улеглись, но дружба и общие дела помогают зажить душевным ранам. Потемкин как может приспосабливается к новой ситуации: он по-прежнему получает подарки, он увенчан лаврами военных побед над Османской империей. Он фаталист, поэтому предпочитает быть великодушным: «Матушка моя родная, могу ли я не любить искренно человека, который тебе угождает». По правде говоря, он видит, что его авторитет ускользает. Прошло два года с их последней встречи с Екатериной, и, когда в январе 1791 года он пишет, что хочет «на малое время» приехать в Петербург, она просит его подождать. Может быть, из высокомерия, может быть, от самовнушения он не сомневается в ее ответе и «непременной милости». Старая любовь не умерла. Весной он вновь появляется в Петербурге во всем своем величии.
Лебединая песнь. Как во времена путешествия в Крым, гирлянды скрывают нищету. Посверкивающий бриллиантами Потемкин в конце жизни — это сатрап, изнуренный развратом, перегрузками, отчаянием и страстями. Зубов шельмует его, насколько это позволяет ему Екатерина, но царица ничего не забывает и не поддается никакому влиянию. Светлейший князь отбывает на юг для ведения переговоров о мире. В пути он заболевает, у него жар, лекарств нет; прибыв в Бессарабию, он умирает. До самого конца она ему пишет и интересуется его новостями; когда приходят его ответы, она читает их, рыдая. Он скончался в октябре 1791 года в возрасте пятидесяти двух лет; через пять лет она последует за ним.
Человеческие отношения, любовь или дружба, устояли, несмотря на напряжение и жестокость разрыва, потому что не зависели ни от секса, ни от союза интеллектов, как бы ни было прекрасно то и другое. Это были две исключительные личности в исключительных обстоятельствах: тиранические требования обоих, усугублявшиеся взаимным обожанием, совпадение чаяний и непомерных амбиций свидетельствуют о том, что связь их была очень прочна. В царствование Екатерины Россия обрела свое место в Европе; она доминировала на юге, на Черном море, и по договору 1774 года получила древнегреческую Тавриду — Крым; установила господство на части Украины, в Литве и Белоруссии, вместе с Австрией и Пруссией участвовала в разделе Польши. Советник, наперсник, возможно, морганатический супруг, Потемкин, князь Таврический, никогда — ни в веселье, ни в горести — не выпускал из виду интересов России и славу Матушки, своей императрицы.
ЖЮЛИ ДЕ ЛЕСПИНАС «ЭТО ПОХОЖЕ НА СМЕРТЬ, И ЭТО ХУЖЕ СМЕРТИ»
Пусть вас утешает то, что вы небезутешны.
Из письма Сюара [51] Жюли де Леспинас
Настоящий разрыв отношенй, ужасающее удаление друг от друга, — это потеря души; это похоже на смерть, и это хуже смерти, потому что чувствуется долго.
Письмо Жюли де Лиспинас
Зимний вечер 1774 года, ложа в опере: Жюли де Леспинас сидит на диванчике рядом с графом де Гибером в маленькой гостиной, примыкающей к большой ложе, которую она сняла. Слушая музыку, они ведут тихую беседу; их сердца и чувства под воздействием «божественного искусства» пения вибрируют в унисон. Когда спектакль заканчивается, очарованные влюбленные продолжают сидеть неподвижно: они испили «чашу восхитительного яда» и опьянели.
Они познакомились двумя годами ранее на приеме у откупщика Вателе и полюбили друг друга. Жак-Антуан де Гибер, полковник королевской армии, в то время был очень популярен в свете, все им любовались. Он написал «Исследование об общей тактике» (Essai de tactique generale), обошедшее весь Париж; Вольтер, которого он посетил в Ферне, интересуется его «гениальной работой», хотя и осуждает то, что «мужчинам почему-то постоянно необходимо убивать друг друга». Гиберу едва исполнилось тридцать лет, и его военное прошлое блестяще. Он не красавец, но крепкого сложения, у него изящные манеры и величественная осанка, в которой тонкие психологи могли бы усмотреть некоторое фатовство. Главный его талант — красноречие. Его теплые и нежные речи соблазняют, женщины обожают его, убежденные в его достоинствах. «Он мне нравится», — сдержанно пишет Жюли. Единственное «но»: порой кажется, что страсти, которые он вызывает, освобождают его от необходимости быть внимательным и обходительным, чего представительницы слабого пола ждут от галантного мужчины.
Что касается Жюли де Леспинас, то ее образ более сложен. Она была «без имени, без денег, без красоты», напишет позже Сент-Бёв, восхищавшийся при этом феноменальным успехом ее салона. В самом деле, Жюли высокая и худая, «как лошадь, везущая карету», писала о ней герцогиня де Дюра, граф де Гибер говорил, что она «вовсе не красавица»; ее живое и не лишенное шарма лицо было испорчено оспой, и в 1774 году ей уже сорок,
