свою свободу, такая пылкость сбивает его с толку. Нетрудно догадаться, что иногда он был бы не прочь ослабить тиски и что встреча с хорошенькой женщиной не оставит его равнодушным.
И Гибер иногда ускользает: он пускается в путешествия. Он не стал скрывать от Жюли, что у него уже давно есть любовница, мадам де Монсож, и обещает порвать с ней, но это пустые, ни к чему не обязывающие слова. Жюли двадцать раз напоминала ему об этом обещании. Он признает свою вину, успокаивает ее и снова ограничивается обещаниями. Подозрения и жалобы растут, как сорняки. Жюли старается смириться с его потребностью к периодическим исчезновениям, но просит его писать регулярно и часто. Кто-то говорит ей, что видел его в Париже, тогда как она полагает, что он в провинции, и в ее душу закрадывается беспокойство. Он часто бывает у графини де Буффлер, и она начинает бить тревогу. Гибер оправдывается, но это лишь усиливает ее страхи. Ревность омрачает ее самые большие радости, но она все еще пытается скрывать грусть, потому что никто не должен знать об их связи. Образ Мора, брошенного и умирающего, вызывает у нее чувство стыда. Она винит себя, старается взять себя в руки и обратить свою любовь к Гиберу в дружбу и, будучи честной, задает ему вопрос: «Я уже не знаю, что я вам должна, не знаю, что даю вам. Я знаю, что ваше отсутствие давит на меня, и не могла бы объяснить, что хорошего мне дает ваше присутствие. Какая ужасная ситуация! И удовольствие, и утешение — все становится ядом! Скажите мне, что делать. Как вновь обрести покой?»
Постепенно Жюли начинает все же прозревать. Она замечает, что ее любовник суховат, ветрен и даже пуст; в его светской жизни ничего не изменилось: он «с энергичностью белки» добивается успеха, продолжает видеться с мадам де Монсож и уклоняется от вопросов и разговоров на «горячие» темы. Никакая рутина, никакие договоренности не защищают любовников; существует лишь природный импульс, но достаточно ли лишь сил природы, чтобы обеспечить страстную и длительную связь? Изменяет ли он ей во время своих отлучек? В их близость проникло недоверие; она с горечью понимает, что любовь для него лишь «издержки возраста», иначе говоря, способ провести время. Он наконец порвал со своей старинной возлюбленной, но наносит ей так называемые дружеские визиты и по-прежнему услужливо и неловко расхваливает ее; на этот раз Жюли выходит из себя и устраивает ужасную сцену. Гибер и не думает ее утешать, отвечает презрением; скрывается, увиливает от свиданий, без предупреждения исчезает из Парижа; она сходит с ума от беспокойства; он не бросает, но и не удерживает ее. Вместо любовных излияний она встречает холодность и непонимание: «Вы причинили мне острейшую боль, способную глубоко ранить честную душу. <…> Я прекрасно знаю, что не найду в вас утешения, в вашей душе нет ни нежности, ни чувств…»
Жюли, независимая женщина редкого интеллекта, чей салон привлекает величайшие умы современности, — теперь всего лишь растерянная жертва; она испытывает стыд и ярость, оттого что любит пустого человека, но не в ее власти разорвать эту тираническую связь. Она раскаивается, но и Гибер не бесчувственный человек. Бури в их отношениях сменяются нежным игом, более желанным, чем райские удовольствия. На этот раз Гибер отсутствует по уважительной причине: он уехал в провинцию навестить родителей. Его письма вновь становятся нежными и меланхоличными; он привязан только к ней, она занимает все его мысли. Однажды утром он врывается к ней, и она падает в его объятия; все протесты затухают: «Какие ужасные намерения у меня были! Не видеть вас больше! Это было бы невозможно, и вы это прекрасно знаете». Минутная слабость уничтожила все попытки обрести разум, ей стыдно вновь и вновь проваливаться в забытье. Любовь-ненависть, страсть против страсти. Конец 1774 года ужасен: оплакивает любовь Мора, чувство вины потихоньку разрушает ее, Гибер продолжает быть неверным хозяином ее сердца. Все это изнурило ее, и она заболела; в письме, которое она датирует «всеми мгновениями своей жизни», она упивается любовью, неотделимой от страдания; ее мучает чахотка: «Друг мой, я страдаю, я люблю вас, я жду вас». «Я люблю вас так, как следует любить, сверх меры, безумно, отчаянно». Любить, ждать, мучиться, молчать — такова участь ее «огненной и страдающей души».
«Я жду, я хочу, чтобы вы женились»
Жюли с детства знает горький вкус несчастья. Она не стремится ни к счастью, ни к мирному союзу, предложенному Даламбером. Одна лишь страсть делает ее живой, но страсть — это болезнь. Когда она узнала, что Гибер снова увиделся с мадам де Монсож и провел с ней всю вторую половину дня и весь вечер, пока она, Жюли, ждала его, ее ревность разгорелась с новой силой; ей не приспособиться к этим лживым отношениям, только решительный разрыв может ее спасти. «У меня одно желание, одна потребность — никогда больше вас не видеть наедине. Оставьте меня. Не рассчитывайте на меня больше». «Друг мой, избавьте меня от несчастья любить вас». Она ловит каждый свой вздох и не скрывает чувств, ложь и лицемерие для нее — страшное предательство, и жалкие оправдания любовника кажутся ей очередным издевательством. Ее решение на этот раз кажется бесповоротным. Для чего продолжать, если «по вечерам кажется, что назавтра лучше бы не просыпаться»?
После этого вся ее жизнь сводится к отчаянному усилию животного вырваться из капкана. Жюли знает, что просит у любовника невозможного: как она может удержать этого еще молодого мужчину, соблазнительного, вызывающего всеобщее восхищение, который в свете буквально нарасхват? После двух недель молчания она немного успокоилась и, вглядываясь в себя, снова взялась за перо: «Я пришла в себя, я судила себя и вас, но обвиняю только себя». В этих строках есть потребность в искуплении, но и гордыня героини; она — Федра, страстная любовница, такой любви, как ее любовь, не знал никто, и фатальность, внутренняя неизбежность удручает ее. Так, когда Гибер сообщил ей, что родители хотят, чтобы он женился, она готова к жертве, к мукам даже, при условии, что он не будет ей лгать и что их любовь останется незапятнанной: «Скажите мне, что любите другую; я этого желаю, я этого хочу». Он осторожно — и, вероятно, из жалости — говорит, что это будет брак по расчету, практически навязанный ему семьей, и на их союзе этот брак практически не отразится. Она не подозревает, что любовник уже дал согласие, что, отсутствуя у нее, он
