В тот день Чапа влетел в класс как всегда с шумом и треском, громко хлопнув дверью и подметая своими «шляксами» по сорок сантиметров каждая, натёртые бабкой Соколихой солярочные полы:
– Репца-а-а! Там повесили афишу настоящую! Нарисованную. В «Химиках» новый фильм «Сказ о том, как царь Пётр арапа женил»! Давайте в субботу сходим всем классом! Там Золотухин играет и Высоцкий. Я не знаю, кто такой Высоцкий, но Золотухин мне нравится!
«Играет Высоцкий?! Сам?! Почему „играет“? – Аделаида была уверена, что Чапа что-то путает. – Почему „играет“? Он же певец! Аа-а, он наверное в фильме на гитаре играет, а Чапа не так выразился. Нет, вообще-то так. Он же и сказал „играет“. Неужели правда играет и можно вот так запросто пойти, взять билет за тридцать пять копеек, усесться в кинозале и послушать, как он поёт?!».
До начала уроков ещё было восемь минут. Аделаида, забыв все мамины наставления, «с места в карьер сорвалась» и побежала через дорогу к Чапиному дому смотреть афишу.
Чапа не врал! Действительно, вот он – свеженакленный лист бумаги! Его даже пока не успели изорвать местные «хозяева земли», вырезая себе на память голову Петра Первого, или просто проделав пальцем дырку в области груди у исполнительницы главной роли. Им как бы и невдомёк, что хоть пальцем между сиськами на афише дырку проткни, хоть платье с неё сдери – под ним всё равно нету женского тела молодой актрисы, а огрызок старой и ещё более старой афиши с линялыми буквами. Ха-ха! Так, где оно… Вот оно – сказано: «Владимир Высоцкий, Ирина Мазуркевич, Алексей Петренко в фильме Алексанра Митты»! «Ур-р-ра! Ур-р-ра! Ур-р-рра!!!! Значит это правда! Только он не блондин… он какой то тёмный… фу! Так ведь в гриме же!» – Аделаида неслась к школе, еле сдерживаясь, чтоб не заорать вслух, – неужели она действительно увидит его живьём?! Его, который за Аделаидиной никчемностью, к счастью для неё же крадёт её мысли, её чувства и перекладывает всё это на совершенно конкретные и нужные слова, и её непонятная головная кашица превращается в стихи, или даже песни.
– Можно, я с классом в субботу на три часа дня пойду в кино? – сделав по возможности равнодушное лицо, спросила Аделаида у мамы в тот же вечер.
– Что хорошая картина? – мама всегда кино называла «картиной».
– Не знаю. Какой-то новый фильм. Исторический. Про Петра Первого.
– Вообще-то я люблю некоторые исторические фильмы, – задумчиво изрекла мама, – про Петра Великого, говоришь…
Аделаиде стало досадно, и она в порыве чуть не брякнула, типа, тебя ж никто вроде и не приглашает, но вслух кротко проговорила:
– Очень серьёзный и поучительный. Весь класс идёт!
– Сто раз тебе повторяла: меня не интересует, что делает «весь» класс! Меня интересуешь ты! Поняла?! И заруби себе на носу! А из учителей кто-нибудь идёт?
Оп! К этому вопросу Аделаида явно не была готова.
– Ну… – уклончиво начала она, – я точно не знаю…
– Значит, не идёт! – резко перебила мама.
У Аделаиды сердце готово было выпрыгнуть из горла:
«Не отпустит! Не отпустит! – колотилось в голове. – Что потом?! В воскресенье сменят фильм и всё! Высоцкий – не гордость советского кинематографа, как Крючков, уберут фильм и больше нигде не покажут!»
Однако маме то ли лень было её сегодня воспитывать, то ли она просто решила сделать ей подарок. Но мама, как бы делая огромное одолжение всему классу, медленно и с чувством собственного достоинства выговорила:
Ладно! Поживём – увидим! До воскресенья ещё много времени. Если никакого ЧП не произойдёт – иди!
«ЧП», однако, были маминым приоритетом. Что могло быть гарантом, что оно, это самое «ЧП» не произойдёт?! Мама их устраивала себе на ровном месте когда хотела, где хотела и в объёме, котором желала. Значит – надо было вести себя максимально осторожно, ходить по одной половице и все вопросы разрешать, мило улыбаясь, со словами «Сейчас, мамочка! Ах, как это я могла…»
Не сутулься! Убери волосы со лба! Причешись! Не опаздывай! Не вздумай к кому-нибудь зайти после сеанса! – полный набор наставлений для настоящей леди выслушивался все четыре дня с восторгом и был выслушан с контрольным восторгом в последний раз в воскресенье днём… Всё равно теперь никто и ничто не сможет Аделаиде испортить настроение! Её отпустили с классом в кино! И она уже в пути! Как раньше ходили с плакатами? «Мы идём смотреть Чапаева!» Ну, кому Чапаева подавай, а кому Высоцкого! Я иду смотреть Высоцкого!
Класс договорился собраться в садике на лавочках перед кинотеатром.
Давйте все возьмём пятый ряд! – Гивка-Чапа был, как всегда, практичен и мудр. – Это почти середина В самом переду плохо видно, надо сильно голову задирать. Давайте, скидывайтесь! Билет стоит двадцать пять копеек. Дневной сеанс со скидкой!
Одноклассники завозились в карманах. Послышался звон отсчитываемой мелочи.
Ирка, как всегда, отличилась! У неё оказался целый рубль! Ей отсчитали сдачи. Но Ирка, взяв с собой Ольку, на глазах у всех гордо направилась «попить газированной водички»: к голубому лотку со стеклянными трубками разноцветного сиропа и с толстой продавщицей в крахмальном кокошнике на причёске.
– Мне двойную! – ох, Ирка, зараза, опять оригинальничала! Аделаида смотрела на Ирку около тележки с сиропом и улыбалась.
– Ты уже отдала деньги? – Аделаида с дурацкой улыбкой блаженства на устах так и обернулась, думая, что у неё от счастья снесло крышу, и у неё начались слуховые галлюцинации.
Деньги на билет отдала, спрашиваю? Забери обратно! Папа пошёл брать билеты, – перед ней на самом деле стояла её родная мама. Совершенно реальная и осязаемая, из мяса и костей, какая была… Именно та, которую Аделаида оставила дома полчаса назад за чтением «Семьи и школы». Её можно было даже потрогать…
– Как им родители разрешают на улице газировку пить?! – даже не насладившись произведённым на Аделаиду эффектом удивления, как ни в чём не бывало продолжала мама. Она презрительно глядела вслед Ирке с Олькой и делала гримаску. – Там же стаканы нормально не моются! Чёрт его знает, кто из них пил! Ты, надеюсь, не покупаешь себе газировку на улицах? – мама строго посмотрела на Аделаиду.
Та отрицательно помотала головой, не в силах даже промычать.
– Ну, забрала деньги? Давай их сюда. Воо-он папа рукой машет. Пошли, пошли сядем, а то потом, когда все заходят, об других людей тереться я брезгую!
Они медленно, прогулочным шагом, как «две подруги», зашагали к кинотеатру. Папа стоял на ступеньках и смотрел взглядом с поволокой, как воплощается в жизнь его голубая мечта:
– Ви с мамай должни бит падругами! – Всегда говорил он.
Папа так часто это говорил, что у Аделаиды в пследнее время стало возникать подозрение, что ему самому просто захотелось несколько облегчить собственную участь, подсовывая свою законную «Наночку» Аделаиде хоть на часик в «подружки». Видно, ему очень захотелось от неё отдыхать хотя бы в то время, пока Аделаида с ней «дэлица».
Класс остался стоять перед кинотеатром возле лавочки и передавать друг другу два стакана с остатками сладкой газировки.
Мама, папа и Аделаида вошли в кинозал. Нашли свой ряд и свои места. Мама, посмотрев внимательно сперва на соседей слева, потом справа, как бы скрупулёзно следуя правилам уличного движения, усадила Аделаиду в середине, а они с отцом расположились по бокам. Это тоже было одним из городских правил: девочка всегда должна сидеть посередине. Выглядело это довольно нелепо, зато безопасно. Ведь никогда не знаешь, что в фильме могут быть за сцены, а может, там, как в той серии с французским «Фантомасом», где женщины показывали модели платья всякие и были совершенно голыми, только в лифчиках, подтяжках для чулок и трусах. А все говорили: «Комедия! Комедия!». «Вот тебе и комедия!» – тогда сказала мама. И мало ли кто сидит рядом с девочкой? Вот сидит он, смотрит на экран и видит вовсе не кино, а представляет себе, как это в лифчике и подтяжках для чулок стоит эта девочка, которая рядом с ним в кинотеатре сидит! А ещё страшнее – он может ногой на полу «задевать» её ногу!
Кстати, выход из кинотеатра после сеанса был не менее трудоёмким занятием, чем весь просмотр, когда надо всё время быть начеку, наблюдать, так сказать – не сменилась ли соседка справа на какого-нибудь соседа, и не положил ли сосед сзади голову на спинку твоего стула. Вот именно выход из кинотеатра, а не вход! Мама даже Аделаиде рассказывла такую страшную историю, как и все истории, которые она рассказывала, такую страшную, что трудно было поверить.
Такая обычная была картина, понимаешь, – говорила она проникновенным голосом, – кто-то там смертельно заболел, и вот все думали – умрёт – не умрёт. А дочка их знакомых, она твоя ровесница, сидит, смотрит на экран и плачет, и плачет… прямо рыдает вся… Мама ей говорит: «Что ты плачешь?! Не такая ведь ужасная картина! Не переживай так! Может, в конце фильма он выздоровеет!» Только потом, когда картина закончилась и они вышли из зала, и девочка маме рассказала, что, пока они сидели в кинотеатре, оказывается, около неё мужчина, который сидел, так своей ногой её ногу прижимал. Она отодвинет, он придвинется! Она отодвинет – он придвинется! Так она уже почти на краешке стула сидела! А все думали, что она из-за этой картины плакала. Что переживала очень за главного героя. Её мама потом так рассердилась, говорит: «Почему ты мне раньше не сказала?! Я бы ему показала!» Представляешь?!
