захлопнул фрамугу. Где там. Звук еще усилился, перешел в “крещендо”.
Игнат глянул в окно. В стыке стен дома, в углу, светилось ярким светом открытое окно, из которого и выливалось это странное пение.
Странное, потому что эта часть дома давно пустовала, сдавалась в аренду, но желающих не было. И вот тебе — арендовали.
Игнат пытался рассмотреть происходящее, но его слабое зрение не позволяло, и тогда он пошел за отцовским военным биноклем.
Дело пошло на лад. Он рассмотрел совсем небольшое помещение, а в нем строй хора. Впереди была молодая, довольно растрепанная женщина. Наверное, регент. Сбоку была видна какая-то аппаратура, а за ней мрачный дядька, который руководил регистрами.
Игнат когда-то получил начальное музыкальное образование по классу виолончели, но из хора, обязательного для посещения, его отчислили. Он не умел слышать, и пел, все время сбиваясь на арию. И сильно мешал этим всем исполнителям.
Поэтому, сейчас этот хор, напомнивший ему о неудавшейся музыкальной стезе, вызывал некоторое раздражение.
Хор пел и пел, не давая передышки ни себе, ни Игнату. Фрамуга, плотно закрытая, ничуть не мешала доставать до Игнатова покоя, и сильно злило его это пение.
Что проще, Игнат достал из ящика стола наушники.
Но хор стремительно обошел эту звуковую лоцию и проник в дом, и стал размещаться в нем сильной темой из Свиридова.
Игнат сразу узнал её. Когда-то она его трогала и нравилась ему.
Гремели мужские голоса, просто в самое ухо Игнату. Он опять подошел с биноклем к окну. Стал рассматривать хоровое построение. Но мужчин скрывала глухая стыковочная часть стены.
Хор мешал почему-то думать о завтрашнем собеседовании в очередном офисе, он даже мешал играть в привычную антидепрессантную компьютерную игру.
Игнат встал из-за стола, и слушая пение, неожиданно для себя убрал все лишнее и разбросанное по комнате. Ненужное — выбросил в ведро, остальное — разложил по правильным местам.
А хор не унимался, все пел. И Игнат незаметно для себя, подошел к окну и опять открыл его. И стоял целиком у окна, захваченный звуковым этим хористым штормом.
Когда в хоре делали коротенькую паузу, чтобы отмикшировать на повторе звук, Игнат не сразу заметил, что он стал петь эту знакомую ему тему. Да как петь — он старательно вслушивался в чужие голоса и подпевал. С тихой осторожностью, чтобы не навредить этой красоте.
Игнат так увлекся своей партией, и не сразу заметил, что в комнате стоит вернувшаяся жена и с гневным удивлением наблюдает за хоровой этой сценой.
Игнату пришлось умолкнуть. И хор умолк вместе с ним.
Жена гневно и молча поставила сумку на диван. Поющий Игнат явно сбил её с толку.
— Поёшь, значит?
— Пою, — подтвердил Игнат. Вслушиваясь в тишину за окном.
Но хор больше не объявился. И Игнат стал помогать жене распаковывать увезенные так ненадолго ею вещи.
Потом они ужинали на маленькой кухне.
А Игнат все вслушивался напряженно в звуки за окном.
Хор больше не запел, не объявился.
Назавтра он тоже не объявился. Наверное закончилась аренда. Ведь была она очень дорогой, наверное.
На работу Игнат вскоре устроился, и очень даже неплохую и прибыльную.
Жена больше не уходила. И жизнь вроде бы наладилась.
Но каждый вечер Игнат вслушивался в уличный шум за окном и ждал яркого и красивого прилива сильных голосов, исполняющих нечто важное и нужное ему, Игнату. И он не убирал с подоконника бинокль — на всякий случай.
И ждал, когда зажжется свет в той угловой комнате за окном. И откроется вновь его капелла на дому. И под её подголоску всё будет иначе, надежнее и крепче.
Игнат скучал по своей робкой подпевке этому сюрпризному хору, он даже как-то подошел к фасаду этой части дома, думая увидеть там хоть какое-то объявление, объясняющее появление и внезапное исчезновение хора.
Но никаких объявлений и объяснений Игнат там не нашел. Двери входа были закрыты. И за ними была тишина.
Только на витринном окне первого этажа были нанесены большие буквы из желтой бумаги “Аренда”, а внизу — номер телефона, куда можно было позвонить для этой самой аренды.
Игнат на всякий случай записал его. И даже выучил на память.
И еще Игнат понял, что в хоровом пении обнаружилась им какая-то подлинность главной темы, которой ему так не хватало в жизни.
И это открытие его огорчило, потому что, он хорошо помнил, как его в детстве крепко ругали за плохое хоровое исполнение.
А теперь Игнату казалось, что он вполне бы справился с этим волшебным делом, и получил бы счастье от этого совместного пения, и это подтянуло бы его к главному знаменателю исполнителей, которым он скромно подпевал, стоя у своего окна. И это было похоже на молитву.
Застёжная тетрадь,
27 сентября 2022
Совпадение
Полинка возвращалась домой, шла пешком через весь город. Она жила в центре, шла долго, пока не увидела родную глазу маленькую рощу из берез, которые росли на крыше старых конюшен, кои никак не могло реставрировать городское начальство. А березки облюбовали разобранную, всю в дырах, крышу и стали жить там. И выросли в небольшие, но полноценные деревца, которые чудно жили в полном сезонном цикле и покрывались листвой весной, и роняли её по осени, пеструю рыжину которой хорошо было видно прохожим внизу.
Для Полинки рощица эта была своеобразным домашним маяком. Жильё Полины находилось сразу за поворотом. Несколько метров — и она уже оказывалась в своем дворике, маленьком и тесном. Темном и тихом. Всё чуть свободное пространство которого занимал огромный джип соседа. Авто это стояло прямо при входе в подъезд и, казалось, рычит и скалится на желающих войти.
Полина дом свой любила и пестовала, всё у нее было распределено и расставлено по своим местам. Она шагнула в комнату босиком, не стала надевать тапки.
И подошвы сразу обняло теплое дыхание паркета. Никаких ковров Полинка не стелила, она любила вот такую наготу паркета.
Полинка включила чайник, намыла руки и лицо, стала разбирать сумку.
Достала из нее пакет с фотографиями и стала рассматривать со вниманием и недоверчивой улыбкой.
Через весь город сегодня она шла от тетки своей, которая вбила в свою престарелую голову, что Полинке надо отдать старые фотографии. Тетка очень боялась, что их выбросят на помойку бессердечные соседи, когда ее не станет.
Полинка постеснялась отказать бедной своей родственнице в такой маленькой услуге, и вот теперь сидела у себя на кухне, хлебала чай из большой любимой кружки и
