— Молодча-а-га!
— Герой!
— И апалеты свои не пожалел, снял!
Особенно понравился «генерал» Пинигину, сказалось привитое годами раболепие, преклонение перед воинской субординацией и высоким начальством. На лице его отобразилось почтительное выражение, он крутнулся на каблуках, скомандовал:
— Взво-од! — И голос у Пинигина зазвучал по-вахмистерски зычно, отрывисто, а правая рука его машинально взметнулась к папахе, — Смирно! Равнение направо!
Янков просиял, губы его раздвинулись в самодовольной улыбке: он понял, что казаки принимают его за настоящего генерала, и это льстило самолюбивой натуре лихого вахмистра.
Поздоровавшись с казаками, Янков отвел Пинигина в сторону, пояснил ему:
— Я командир Первой Забайкальской казачьей дивизии Янков.
И опять вахмистерскую руку словно пружиной подкинуло к папахе, а в голосе сплошное уважение и преданность.
— Слушаюсь, товарищ комдив.
— Так вот, пойдем буржуев шерстить, контрибуцию с них стребуем. Твое дело вести казаков за нами и, в случае кого из них арестуем, отвести его на станцию, сдать военному коменданту. То же самое деньги, какие с них получим, сопровождать в банк. Понятно?
— Так точно, товарищ комдив!..
— Действуй!
Пятью минутами позже по Софийской улице топали казаки во главе с вахмистром Пинигиным. Сбоку их по тротуару шагал Янков и члены комиссии.
Столоначальник бывшей городской управы Кирюхин еще спал, когда к нему пожаловали незваные гости.
Пока побледневшая, насмерть перепуганная горничная бегала за хозяином, казаки с любопытством осматривали большую, богато обставленную гостиную. Все им здесь было в диковинку: и много-свечовая хрустальная люстра, и паркетный пол, и пушистые ковры, и большая, в золоченой раме картина, где изображалась охота на львов.
— Вот как люди-то живут, — вздохнул Перцев, — один занимает эдакую домину! Да тут наших казачьих семей десять поместилось бы, не меньше.
Янков, улыбаясь, подкрутил усы, ответил:
— Ничего-о, вот как установим повсеместно советскую власть, сами в таких домах заживем.
— Ну уж это ты, Михайло Иванович, загнул, даже и не попарил.
— Ничего не загнул, а так оно и будет. Повыгоним буржуев к чертовой матери, а в ихние хоромы сами закочуем.
— А хозяйство куда: коней, быков, коров?
— На черта тебе тогда будут быки да коровы.
— Хлеб-то сеять надо будет.
— Машины будут за все отвечать. Тогда все будет по-новому, по-ученому: хозяин ишо где-то там в поле, а хозяйка глянет на часы и уж обед ему готовит, стол накрывает, двенадцать стукнуло, и он тут как тут, на машине приехал. Пообедал, снова в поле, восемь часов отработал — и баста. Поужинал, оделся по-городскому, тросточку в руку, папиросу в зубы и с женой под ручку — марш в тиятру. А ежели дома, то газету почитает, а либо книгу, а то и другими умственными способностями займется, вот как.
— Прямо-таки как в некотором царстве, в некотором государстве…
— А ты што думал…
В это время в гостиной появился хозяин: высокого роста, начинающий лысеть брюнет лет сорока пяти. Быстро окинув казаков взглядом, он приветствовал их легким поклоном головы и, назвав себя, спросил;
— Чем могу служить?
Янков взял из рук Попова тетрадь со списками обложенных контрибуцией, полистав ее, нашел.
— Кирюхин Сергей Маркович, контрибуции с вас нет, та-ак. Где служили?
— В городской управе, столоначальником по гражданской части.
— А почему теперь не на службе?
Хозяин, приподняв плечи, недоуменно развел руками:
— Гм… не служу… во-первых, потому, что городская управа перестала существовать, и я, так сказать, поневоле остался не у дел. А во-вторых, мне, в числе других чиновников, предоставили… э-э-э… за выслугу лет отпуск.
— Сколько получал жалованья?
— Жалованья? — поморщившись, переспросил хозяин. — Гм… получал сорок пять рублей.
— И за полгода вперед получил, да ишо и за месяц наградных? Ну-ка, Попов, подсчитай: по сорок пять рублей, сколько будет за полгода? — двести семьдесят. Так вот, гражданин Кирюхин, двести семьдесят целковых золотом гони обратно, сейчас же! Попов, пиши ему квитанцию.
Брови столоначальника полезли на лоб, испуг и удивление отобразились в глазах.
— Позвольте, — начал он и, приосмелев, багровея лицом, заговорил громче — Как же так, по… по какому праву?
— А вот по какому! — Янков сунул руку в карман бекеши, извлек оттуда отпечатанную на машинке бумажку, сунул ее Кирюхину — Читай!
Тот с дрожью в руках, хмуря брови, пробежал бумажку глазами и, досадливо крякнув, вернул ее Янкову. Он еще раз обвел казаков колючим, злобным взглядом, холеное бритое лицо его покрылось вишневым румянцем. Но, понимая, что сопротивление тут бесполезно, повернулся спиною к Янкову и в сопровождении Перцева вышел в соседнюю комнату.
Вскоре оба вернулись обратно, и столоначальник высыпал на стол восемнадцать золотых империалов царского чекана. Попов пересчитал деньги, положил их в сумку, выписал квитанцию, а Янков, улыбаясь, подмигнул хозяину:
— Давно бы так, а то што да почему. — И уже совсем миролюбиво, даже ласково утешил его: — Не горюй, хозяин, мы ить не одного тебя растребушим, а всех ваших переберем. Да и жалеть-то тебе тут нечего, деньги эти не твои, а народные, и незачем было зариться на них.
Кирюхин не отвечал; меняясь в лице, то бледнея, то краснея, он сел на диван и, нервно похрустывая пальцами, глядел куда-то в сторону.
— А мой тебе совет, — не унимался Янков, — не серчать на советскую власть, а служить ей верой и правдой…
— Пойдем, Михайло Иванович, — торопил его Перцев.
До самого вечера ходил по Чите Янков с комиссией и с казаками, многих в этот день «обрадовал» он своим визитом. Бледнели, сердито крякали и охали именитые купцы. Злобой наливались холеные лица коммерсантов и крупных чиновников, когда приходилось им раскошеливаться, выкладывать на стол так легко приобретенные золотые пятерки, пятнадцатирублевые империалы и толстые хрустящие пачки керенок.
Глядя на такое богатство, казаки переглядывались между собой, перешептывались:
— Деньжищ-то у одного человека какая уйма!
— Не по-нашему!
— Сколько быков продать надо бы, чтобы заиметь столько!
— Хоть бы с нами поделились!
— Разевай рот шире!
Попов и Перцев несколько раз уносили в банк крупные суммы денег, чеки на перечисление с одного текущего счета на другой. Двоих, не согласившихся уплатить контрибуцию, арестовали, отправили под конвоем к военному коменданту, а в домах их произвели тщательный обыск.
К вечеру было собрано более миллиона керенками и романовскими ассигнациями контрибуции и восемьдесят пять тысяч золотом незаконно полученного чиновниками жалованья. И все это полностью было сдано в банк.
— Хорошо поработали, — ликовал Янков, — ишо денек-два, и вышибем всю контрибуцию с буржуев и золото, какое эти хапуги растащили. Будут у власти нашей, советской, денежки, буду-ут, не будь я Мишка, Ванькин сын!
Глава III
На другой день кроме казаков, присланных по наряду из 2-го Читинского полка, Янков взял с собой пятерых своих, и среди них любимого ординарца Спирьку Былкова. Рябой, губастый, с зелеными глазами, Спирька считался в 1-м Верхнеудинском полку последним человеком. За мародерство, пьянство и другие художества Спирька был самым частым гостем на гауптвахте. Его посельщики рассказывали, что у себя в станице Спирьку дважды пороли старики розгами на сходке за пьяные дебоши и кражи и однажды водили его по селу с украденным хомутом на шее. Янкову Спирька понравился тем, что умел он угождать начальству и в любое время раздобыть для него и выпивки и закуски. За это Янков и приблизил к себе Спирьку, сделав его своим ординарцем.
Ноздри у Спирьки хищно раздулись, затрепетали, а зеленые глаза загорелись жадностью, когда увидел он целую кучу золотых монет, которые припертый к стене чиновник выложил на стол. Пока Попов выписывал хозяину квитанцию, пересчитывал деньги и складывал их в сумку, Спирька глаз не мог оторвать от золота и уже раскидывал умом, как бы поживиться от такого богатства. Он стал выжидать удобный момент, чтобы заговорить о своем замысле с Янковым, и момент этот вскоре же подвернулся. Шли по Ингодинской улице. Попова Янков отправил с деньгами в банк, Перцев что-то приотстал и, разговаривая с вахмистром Пинигиным, шел вместе с казаками.
Былков решил действовать, заговорил, до шепота понизив голос:
— Товарищ комдив, неужто себя-то обидишь?
Янков нахмурился, строго оглядел Спиридона с головы до ног:
— Ты это о чем?
— Товарищ комдив, — Спирька оглянулся на Перцева и, нагло улыбаясь, продолжал, — как же это, быть в воде и не замочиться. Десяточка два таких золотушек как бы нам пригодились. А власть ничуть не обеднеет, ежели мы лишнего буржуйчика для себя потрясем.
