из домика вышла и сама королева, которая решила лично поблагодарить группу за такой поступок. «Я назвал себя и представил Дона и Фрэнка, – вспоминал Таунсенд, – а она сказала: «Спасибо вам большое. Простите за эту небольшую сцену, но, как вы знаете, такое случается в любой семье. Ну а теперь… Что я могу для вас сделать?»
Снимая восьмой эпизод первого сезона, Питер Морган представил все так, что к впечатляющей королевской ссоре привело напряжение от долгой и утомительной поездки. «Вся эта поездка – чистый цирк, – жалуется Филипп. – Безобразный балаган. Нас возят из города в город, будто танцующих медведей». Действительно, за два месяца путешествия по Австралии королевская чета преодолела, по некоторым данным, 2 500 миль по железной дороге, 900 миль на машине и 10 000 миль[37] на самолете. Они прослушали 200 речей (сама Елизавета выступила 102 раза) и не менее 162 раз вставали при исполнении государственного гимна. Отдыхая меньше одного дня в неделю, своей постоянной работой они внесли колоссальный вклад в создание той «сверкающей нити», которая соединяла с метрополией сердца австралийцев, оставшихся верными своей исторической родине. Но нет ничего удивительного в том, что когда Лох Таунсенд вывел королеву и ее мужа из домика попозировать с ожидавшими их коалами, то королевской паре было трудно изобразить даже вымученные улыбки.
9. «Убийцы». Портрет художника в старости
«Изобразите меня херувимом или бульдогом?» – обращается Уинстон Черчилль в начале девятой серии к художнику Грэму Сазерленду. В конце ноября 1954 года парламент поручил тому написать портрет этого великого человека в честь его восьмидесятилетия. Неоднозначное название данного эпизода («Убийцы») относится к коллегам Черчилля, которые используют преклонный возраст премьер-министра как повод для его отставки, так что приезд Грэма Сазерленда с его карандашами и фотоаппаратом прибавляет к группе потенциальных «убийц» еще одного человека.
Февраль 1946 года, Майами-Бич, штат Флорида, США. Уинстон Черчилль поглощен написанием картины маслом. «Я не знаю ничего, – написал он однажды, – что, не напрягая тело, могло бы так же полностью захватить сознание». Но встреча с художником Грэмом Сазерлендом захватила его сознание совсем по другой причине…
Этот нервный этюд, датируемый примерно 1920 годом, – единственный известный автопортрет Уинстона Черчилля, выполненный в стиле, который можно назвать «раздумья». Больше к такому стилю он не возвращался. Черчилль хотел получать от своей живописи удовольствие, а не боль, и писал солнечные пейзажи. Обычно это происходило во время отпусков, которые он проводил в экзотических зарубежных странах. Со временем такие произведения стали его визитной карточкой.
Будет ли этот популярный современный художник, столь же очаровательный, сколь печально известный безжалостным описанием слабостей своих героев, сдерживать свою кисть, когда дело дойдет до изображения физической дряхлости больного государственного деятеля? «Итак, вы будете писать лестный портрет или реалистичный?» – спрашивает Черчилль. И Сазерленд уклончиво отвечает: «Мне придется выбрать одного мистера Черчилля из множества… Я замечал, что люди редко понимают, кто они такие».
Итак, дуэль начинается…
Черчилль: «Хочу заверить вас, что соблюдать точность необязательно».
Сазерленд: «Почему? Точность – это истина».
Черчилль: «Нет. Для точности есть фотоаппарат. Живопись – это высшее искусство…»
Словесное состязание художника и натурщика становится все более острым еще и из-за того, что сам Черчилль был художником немалого таланта и энтузиазма и творил на протяжении почти сорока лет… 1915-й стал годом провала Дарданелльской операции, направленной против турок. В этом провале обвинили Черчилля, который был тогда первым лордом Адмиралтейства. Это привело к его позорному уходу из правительства Герберта Асквита и началу одного из печально известных периодов депрессии, которую сам Черчилль называл «черная собака». Депрессия накатывала на политика и в другие трудные периоды его жизни. «Мое беспокойство было огромно, и у меня не было никаких средств снять его, – писал он позже. – Я страстно верил в свои идеи и убеждения, но имел очень мало возможностей претворить их в жизнь… И тогда мне на помощь пришла муза живописи». Живопись стала утешением опального экс-министра, а случайная встреча с друзьями-художниками вдохновила его раздобыть все необходимое для написания картин маслом. Полный набор – масляные краски, мольберт, холст и кисти – стал подарком от неизменно поддерживавшей его Клементины. А главное, он никогда не оглядывался назад.
«Я не знаю ничего, – однажды заявил Черчилль, рассказывая о своем творчестве, – что, не напрягая тело, могло бы так же полностью захватить сознание». Как однажды заметила его давняя подруга Вайолет Бонэм Картер, работа Черчилля с кистью была единственным занятием, которым великий оратор всегда занимался в полной тишине. «Я пишу ежедневно и целыми днями, – сообщал он своей дочери Мэри после сокрушительного поражения на выборах в 1945 году, – и загнал беспокойство и разочарование в глубокую тень». С годами стареющий государственный деятель все больше времени проводил за мольбертом, который стал его главным утешителем и успешно конкурировал с бренди и сигарами. По словам его внучки Эммы Соумс, Черчилль как-то сказал родным, что «хотел бы провести свой первый миллион лет на небесах, занимаясь живописью». «Если Черчилль спас Британию во время Второй мировой войны, – отмечает Эндрю Марр в своем интереснейшем документальном фильме Би-би-си о Черчилле и его более чем 500 картинах, – то мы можем смело сказать, что именно живопись спасла его».
Прекрасным примером яркой и смелой манеры Черчилля – и его умения показать потрясения, которые происходят под спокойной, на первый взгляд, поверхностью, – стала картина «Пруд с золотыми рыбками в Чартуэлле». Черчилль написал ее в саду своего дома в Кенте, когда стал лидером оппозиции. Это произведение демонстрировалось на выставке Королевской академии, которая проходила летом 1948 года. К теме пруда он возвращался часто. Так, мы видим, что он пишет пруд в начале девятого эпизода сериала, а позже в том же эпизоде Питер Морган показывает нам Грэма Сазерленда, который, как художник, высоко оценивает умение Черчилля изображать воду и называет причину, по которой, на его взгляд, Черчилля так привлекает эта тема.
«Под безмятежностью, изяществом и игрой света на поверхности, – говорит Сазерленд в сериале, – я вижу искренность и боль, ужасную боль. Сама композиция наводит на мысль, что вы хотели показать нам то, что кроется за мягкими тонами, где-то далеко, на глубине. Настоящее отчаяние. Прячущегося Левиафана. Морское чудовище». Черчилль утверждает, что предположение Сазерленда неверно, и пытается настаивать на том, что изображение пруда привлекает его просто
