Две Б а р ы ш н и из свиты вводят Я н у л ь к у, одетую в белое бальное платье. Снег вовсю валит в окно. Снежные хлопья долетают до эльзиной постели. Зловеще воет ветер.
Я н у л ь к а. Мама! Водки! Я страшно промерзла на снегу. Хочу лупить по мордасам, сажать на кол — сама уж не знаю, чего еще. Магистр — просто сказочный принц.
Направляется к матери и пьет из бутылки, стоящей на полу. Физдейко восхищенно оглядывается, ожидая знаков одобрения.
Ф и з д е й к о (бьет себя по ляжкам). Моя кровь! Моя кровь! Ей-богу! Все Физдейки такие были.
Я н у л ь к а. Вы не представляете, какой это чудесный человек — Магистр. Настоящий рыцарь прежних времен. В самом деле — история поворотилась к морде задом и жрет своей собственный... хвост. Чудеса, да и только. Я могла бы сразу его обольстить, но не хочу. Я чистая девочка, и он, ужасающий дух, — смотрится в меня, как в волшебное зеркальце, где предмет виден со всех сторон.
М а г и с т р. Воистину я познал в самом себе такие глубины, о которых и не подозревал. Вернее — завершил тончайшую отделку фундамента моего искусственного «я». Но об этом позже.
Ф. П л а з е в и ц. А ты уже продумал это досконально, господин граф? Я бы не советовал. Я сторонник взгляда непосредственного — чистого понятийного вздора.
М а г и с т р. Нет, не продумал и не собираюсь. Слишком уж много чудес произошло. К счастью, я познакомился с твоей дочкой раньше, чем с тобой, любезный Физдейко. Этот глубоко обоснованный этикет для нас разработал наш бесценный Глиссандер. (Мальпигиус кланяется.) Однако неутоленная жажда странности влечет меня к мирам, о коих нынешнее человечество забыло... (Зажимает себе рот рукой в железной рукавице.) Что я такое вымолвил? При дамах? О Боже, какой конфуз. (Дер Ципфелю.) Also, mein lieber[69] польский чародей, вели принести своих уродцев. С ними будет веселей. (Дер Ципфель выходит.) Терпение. Предупреждаю: говорить я буду без обиняков. Этот поэтический импродуктив, бедняга Мальпигиус (указывает на Глиссандера) заключил мои хаотичные и необузданные словесные фантазии в незыблемую форму. При всей произвольности понятийных связей, смею утверждать...
Ветер глухо воет.
Ф и з д е й к о. Ах, Готфрид, говори же наконец. Не обещай, а говори! У меня и так от ожидания все нутро болит, а сколько еще впереди.
М а г и с т р. Сейчас — пусть только принесут уродцев. Этикет должен соблюдаться. (Д в о е Б о я р вносят огромный ящик из грубо тесанных досок. Тут же двое других вносят второй ящик. Ставят ящики слева и справа от экрана. Следом появляется Д е р Ц и п ф е л ь.) Если можно, чуть больше света, княгиня. Прошу вас, включите лампу. (Эльза нажимает кнопку. Свет заливает сцену.) Нищета — капитальный фоновый эффект для моей программы. Не думайте, что я пьян. А теперь, князья озверевшей Литвы, вскройте ящики с уродами.
Бояре взламывают ящики со стороны зрительного зала. Отбив доски сверху и по бокам, придерживают крышки, ожидая дальнейших приказаний.
Я н у л ь к а. Это — единственное, чего я немного опасаюсь.
Ф и з д е й к о. Я тоже. Но коли Магистр велит — ничего не попишешь. Однако даже от детских сказок я на старости лет не уберегся. Все-то я должен пережить. В детство я, что ли, впадаю, черт подери? Боюсь, как дитя малое.
М а г и с т р. Бояться нечего. Ведь с нами благородный Дер Ципфель, Великий Чародей и распорядитель самых адских на свете сеансов. Ему случалось обуздывать и не таких чудовищ.
Д е р Ц и п ф е л ь. Так точно, сударь. (Боярам.) Оторвите крышки, старые медведи, и вон отсюда!!
Бояре отрывают крышки под скрежет гвоздей и с воплями дикого ужаса убегают, толкаясь в дверях. Из ящиков раздается птичий клекот. Свищет ветер. Снег валит в окно.
Г е р ц о г и н я (подходя). Ах, что за милые уродцы! В них зачарована тайна нашего умопомрачительного будущего. Это наши талисманы, амулеты наших победоносных искусственных духовных конструкций.
М а г и с т р (слегка дрожащим голосом). Я сам их впервые вижу. Новое государство: самое дикое варварство в сочетании с высочайшей культурой — вот непреложная аксиома грядущей реальности. Нет культуры без дикости — по контрасту.
Я н у л ь к а (падает на колени, ломая руки). Как я боюсь, как я боюсь!
У р о д ы на своих подставках выползают из ящиков; движутся как переставляемые флаконы.
М а г и с т р. Если и рядом со мной ты будешь бояться, моя малютка, я обижусь по-настоящему. А ведь нам без тебя не бывать. Ты одна, словно некий дьявольский клейстер, соединяешь нас всех в новое существо искусственной реконструкции жизни на высотах непознанной метафизической мощи.
Ф. П л а з е в и ц. Похоже, это ничего не значит, но сказано крепко.
Я н у л ь к а (стоя на коленях). Как я боюсь, как я боюсь!
У р о д I (без правой руки; скрипучим голосом). Прошу поставить нас поближе к печке. Нам холодно.
М а г и с т р (обращаясь ко всем). Шевелитесь, лодыри! Помогите уродам. Живее!
Физдейко, де ля Трефуй, Герцогиня и Глиссандер помогают Уродам придвинуться ближе к печке. Дер Ципфель подходит к оконцу и вставляет его обратно в проем. Печка пышет багровым жаром сквозь неприкрытую дверцу — с такой силой, что затмевает электрическую лампу. Светятся все щели. Когда Уроды перемещаются за кроватью, Эльза начинает тихо постанывать: «Аа, ааа», затем все громче и наконец издает дикий вопль, внезапно оборвавшийся.
Э л ь з а. А! А! А! А! Ааа! Аааа!!!! А!!!!!!!!
Ф. П л а з е в и ц (подойдя к ней). Ну — по крайней мере один труп есть. Моя дочь скончалась от страха.
Ф и з д е й к о. Сейчас их станет больше. У меня сердце замирает от ужаса, хотя я знаю, что все это — какой-то розыгрыш.
Печь еще сильнее пышет жаром из всех щелей.
Я н у л ь к а (дико кричит, вскакивая с коленей). Смилуйтесь надо мной!!!
Магистр подбегает и затыкает ей рот железной рукавицей, другой рукой поддерживает за талию.
М а г и с т р (твердо). Тайна вошла к нам. И словно древние люди, мы вновь объяты вечной и непостижимой глубиной всебытия.
Ф. П л а з е в и ц. Вот как — всеобщая относительность? Варварство как усиливающий фон плюс искусственные чудовища? Деформация жизни! Теперь все ясно. Такой ценой вы себе подчиняете жизнь? Это как с искусством: за счет деформации и диссонансов — новые формы?
М а г и с т р. Нет. Об этом мечтали короли Гиркании. Нет, категорически нет; варварство необходимо не как фон, а как материал. На почве дикости произрастет чудесный цветок обновленной Тайны, возможность новой религии, но не искусственной — а настоящей, как тайна моего бытия. Однако для этого мы должны трансформироваться.
Ф. П л а з е в и ц. А ежели вам дикости не хватит?
М а г и с т р. Искусственную дикость породит социализм, доведенный до крайности. Это уже случилось у нас, а рано или поздно произойдет повсеместно.
Ф. П л а з е в и ц. Без семитов вам не обойтись. Они, то есть, собственно — мы — необходимое обрамление всякой картины будущего.
М а г и с т р. Семитов у меня хватает. Я сам их пихаю повсюду. Мы вопьемся в них, как клещи, и вытянем из них все соки.
Молчание.
У р о д I I. Нам тут хорошо. Тепло.
Ф. П л а з е в и ц (Уродам). Вы что, на самом деле — знамения потусторонних сил?
У р о д I. Мы не какие-нибудь там символические фигуры. Мы реально существуем, живем, нам тепло, мы хотим есть.
М а г и с т р. Они так же реальны, как Тайна Бытия, которой не может попрать ничто — ни система логики, ни общество, ни...
Я н у л ь к а (вырываясь от него). Ни ты сам, Великий Магистр. Я люблю своих уродцев, бедных моих, милых монстриков. Я вас уже совсем не боюсь. Сейчас вас покормят.
Бежит к ним и гладит по перьям. Из глоток Уродов вырывается птичий клекот.
Ф и з д е й к о. Выходит, ради завоевания власти я должен пожертвовать и ее любовью ко мне, и ее душевным здоровьем, — я, согбенный старец на исходе дней своих.
М а г и с т р и Д е р Ц и п ф е л ь (указывая на экран, где постепенно проступает огромное изображение головы Физдейко в фантастической короне, проецируемое волшебным фонарем). Смотри туда!!!
Ф и з д е й к о. Волшебный фонарь! И без этого не обошлось. Решительно, я впадаю в детство. И боюсь, боюсь, хоть и знаю, что где-то тут спрятан проектор. (Встает с коленей.) Но я тоже наконец должен поужинать. Идемте, господа.
М а г и с т р. Я останусь тут, вместе с Янулькой, чтоб впрыснуть ей в психический скелет отраву страшных тайн. Известной доли зла, обычного подлого зла, не избежать даже при нашем размахе.
