мама заявит, то последствий ему не избежать. Улики налицо. С этого момента он становился образцовым семьянином: цветы матери в палату или домой (если до палаты не доходило), драгоценности, даже готовил сам. Делал всё, что угодно, ради того, чтобы мама вновь поверила в то, что это больше никогда не повториться.
Но это повторялось снова и снова. Ожидаемо.
Порочный круг, день сурка: три-четыре месяца затишья, а затем взрыв грязного зловонного вулкана, который попадает только по женщине и ребенку, что всегда находятся под рукой, которой удобно замахнуться.
Склонилась вперед, уперлась локтями в колени и запустила пальцы в волосы, взлохматив их.
Нужно забрать её. У меня есть немного накоплений. Нам хватит на аренду квартиры месяца на четыре. К тому времени, если мы будем обе работать мы сможем накопить на аренду еще на несколько месяцев вперед. Затем, возможно, при постоянном стабильном заработке обеих мы сможем взять ипотеку и выплачивать. Я получу образование, полностью посвящу себя работе, дохода станет еще больше. Да, не золотые горы, но и уж точно не та яма с дерьмом, в которой мама купается до сих пор, а я вырвалась только месяц назад.
План хороший, но… Нужно ли всё это маме? Может, она сейчас очнется и вообще не узнает ни меня, ни себя. Откуда мне знать сколько раз и чем она получила по голове этой ночью…
Время тянулось, сдавливало виски и окунало в панику и страх, пока мама не собиралась открывать глаза. Лишь раз шевельнула головой, громко сглотнула и на этом её движения прекратились. Она всё ещё спала.
Женщина в гипсе за моей спиной возмущенно пыхтела, но, к счастью, молчала. Не знаю, как бы я отреагировала на еще один ее выпад. И знать мне это, совершенно точно, не хотелось.
Дверь в палату открылась. Кто-то тихо зашёл.
– Ясенька, – позвал меня знакомый голос. На плечи мягко легли ладони Антонины Сергеевны. Слегка повернула голову, чтобы дать понять, что я её чувствую и готова выслушать. – Я сейчас домой поеду. Давай со мной. Мать твоя, всё равно, до утра проспит. Тебе тоже нужно поспать и отдохнуть с дороги.
– Спасибо, Антонина Сергеевна. Я останусь здесь, если меня не выгонят, конечно.
– Не выгонят. Сейчас девчонки заступают, я им сказала, что ты тут под мою ответственность. Знаю же твой упертый характер, – мягко потрепала она меня по плечу. – Но, если что, я буду тебя ждать. Можешь приходить в любое время дня и ночи. Я и Батончик всегда тебе рады.
– Спасибо вам, Антонина Сергеевна. Передавайте привет Батончику, – не уверена, что старому персидскому коту нужны мои «приветы», но так, вроде, прилично отвечать.
– Ну, ладно, Ясенька. Я домой. Обязательно приходи, – отпустила она мои плечи и, судя по удаляющимся шагам, направилась к выходу из палаты.
– Ты чего это?! – возмущенный вопль женщины в гипсе ударил по ушам. – Знаешь её, что ли, Сергеевна? И откуда?
– А ты-то куда лезешь, замша Малахова? Молчи, гадай сканворд, чеши гипс и не лезь ни в своё дело, – пришпилила её к месту Антонина Сергеевна. – Узнаю, что приставала к девчонке, выселю домой, чтобы твой хахаль сломал тебе вторую ногу.
– Пошла ты, – буркнула та в ответ, а я не смогла сдержать гадкую ядовитую усмешку.
«Понавыходят замуж за алкашей» – цитата из женщины в гипсе, которая в своем глазу бревна не разглядела…
Дверь за Антониной Сергеевной закрылась. В палате снова стало тихо и пусто. Мать всё ещё спала. Спустя несколько часов, когда женщина в гипсе сходила в уборную и напоследок пошуршала сканвордом, громко и демонстративно выключив свет во всей палате, стало совсем тихо. Только сопение с двух кроватей нарушило тишину.
Поглядывая то на маму, то в окно, встретила робкий рассвет. Голова ужасно гудела. Желудок, который последний раз видел еду больше суток назад, лип к позвоночнику. Нужно бы поесть, но о еде даже думать не хотелось. По крайней мере, пока не станет ясно, что именно произошло с мамой и помнит ли она вообще, что с ней произошло прошлой ночью.
Наконец, наметились первые движения: мама медленно повернула в мою сторону. Поморщилась.
Наверное, попыталась разлепить свои подбитый глаза.
Молча наблюдала за ней, ожидая вердикта – узнает или нет?
С трудом, но она открыла один глаз. Растеряно осмотрелась. Даже в одном её глазу было видно, сколько страха в её душе.
Взгляд остановился на мне. Глаз, кажется, стал немного шире.
– Яся? – выдавила она сипло.
От её, и без того бледного, лица отлила краска. Губы побелели и затряслись. Единственный видящий глаз, забегал по обстановке вокруг.
– Его здесь нет, – сказала я твёрдо и маму это быстро успокоило.
– Откуда ты узнала? – виски её разрезали мокрые блестящие дорожки слёз.
– Мне позвонили. Сказали привезти твои вещи и документы, – в глазу напротив снова отразился неподдельный животный страх. – Я не ездила туда, – снова успокоила её.
Отчего-то весь страх за мамину жизнь и благосостояние отступил, когда она открыла глаз. Мне уже не хотелось её касаться и утешать. Тело словно само установило между нами дистанцию, когда я скрестила руки на груди.
– Разбойники? – спросила я, выгнув бровь. – Серьёзно, мам? За что на этот раз?
Она поджала губы, опустила взгляд на руки, перебирающие одеяло. Молчание затянулось, мои нервы истончались с каждой секундой.
– Не скажешь? Теперь и от меня будешь всё скрывать и говорить, что это не он сделал, а ты сама упала? Последний идиот в этом городе давно знает, кто тебя так бьёт. Уж мне-то не ври про разбойников.
– Вот видишь, – улыбнулась она невесело и криво. – Ты сама всё знаешь и понимаешь.
– За что на этот раз?
– Я хотела перевести тебе немного денег. Спросила у него… – всхлипнула мама. Подбородок её задрожал, грудь сотряслась от беззвучного плача.
– И зачем, мам? – сжала я пальцами переносицу. На несколько долгих секунд прикрыла глаза, созерцая цветные разводы нефтяных пятен. – Я же говорила, что он не позволит. Или ты думаешь, он прикола ради, едва я получила паспорт, отправил меня работать?
– Но
