тебе завтрак приготовила. Если не хватит, то вся кухня в твоем распоряжении. Бери и ешь всё, что хочешь. Мойва для батончика, как всегда, в нижнем ящике морозилки. Но много ему не давай.
Задумчиво перебрала её ключи пальцами, затем решительно сжала в ладони.
– Хорошо, – согласилась я, наконец. – Но я после обеда приду. Там же потом никаких процедур не будет?
– Только вечером. Но я тебя в коморку свою спрячу.
– Спасибо.
Встала со стула, бросила ещё один взгляд на спящую маму и в сопровождении Антонины Сергеевны покинула палату, вернув ей халат. Бахилы выбросила в мусорку на улице.
Антонина Сергеевна жила на соседней с больницей улице. Дорога до ее дома заняла всего несколько минут по морозному осеннему ветру.
В квартире было тихо, тепло и уютно. Только персидский Батончик встретил меня криком, а затем громким мурчанием, когда узнал.
Антонина Сергеевна приготовила для меня не просто завтрак, а целый банкет. Даже пирог с персиками, который я, мелкая, когда-то у неё хвалила и жевала за обе щеки.
Но сегодня аппетита не было. Я смогла впихнуть в себя только половину омлета и сладкий чай.
Затем организм сказал, что он хочет вздремнуть хотя бы пару часов.
Выцарапала линзы из глаз. Уже было больно моргать от их столь долгого присутствия в моих глазах.
Умылась и устроилась под вязанным пледом на диване в гостиной. Следом за мной пришёл мурчащий, как трактор, кот, который вероломно забрался под плед и улегся головой мне на руку, сразу уснув.
Сама не заметила, как уснула следом за ним.
Зато пробуждение вышло весьма заметным, когда я, распахнув глаза, обнаружила в квартире абсолютную темноту. В дверь кто-то звонил.
Скинув плед, метнулась в прихожую, открыла дверь и наткнулась на Антонину Сергеевну в её неизменном зеленом берете.
– Разбудила? – виновато спросила она.
– Да. И спасибо вам за это, – стала я торопливо собираться в больницу.
– Ясенька, не ходи туда, – пыталась меня остановить женщина, как-то особо жалобно глядя.
– Завтра рано утром я уезжаю обратно, так что мне нужно договориться с мамой о том, где и когда я её встречу в своем городе. Может, уже квартиру нужно будет снять или работу ей начать подыскивать… – рассуждала я на ходу, всовывая руки в рукава куртки.
– Ясенька… – потянулась ко мне женщина.
– Спасибо вам, Антонина Сергеевна, – обняла я ее порывисто и сразу отпустила, боясь причинить дискомфорт. – Вы самая лучшая на свете.
– Моя девочка, – поймала она меня и снова притянула к себе. – Уезжай отсюда прямо сейчас. Не ходи ты в эту больницу…
– Так надо, – успокоила я её улыбкой. – Всё хорошо. И еще раз спасибо вам за всё.
Вышла из квартиры и быстрыми шагами дошла до больницы.
К счастью, до окончания посещений больных оставалось ещё семь минут. Потом можно было отсидеться в коморке и снова вернуться в палату к маме.
Накинув халат и бахилы, поднялась в двадцать четвертую палату.
Открыла дверь.
Мир в одно мгновение почернел и раскололся, стоило мне увидеть маму с букетом в руках и стоящего рядом с ней скалящегося отчима, который тоже не ожидал меня здесь увидеть.
– О! – первым опомнился отчим. – Славка, и ты здесь?!
Но я его не слышала. Всё моё внимание было занято мамой, которая, уткнувшись носом в дешевый букет, поспешила сменить улыбку на уродливую маску стыда.
– Ты проходи. Чего встала? – продолжал отчим строить из себя доброжелательного заботливого папашу и мужа. – В ногах-то правды нет, да?
Игнорируя его, продолжала смотреть на маму, которая не торопилась с объяснениями. Она вообще никуда не торопилась, понюхивая белые хризантемы, которые для меня всегда служили знаком того, что ими старательно прикрывают вчерашнюю кровь и синяки.
– Славка…
– Заткнись! – выплюнула я резко.
Отчим осёкся. Стиснул челюсти, но предпочел промолчать, бросив настороженный взгляд на мамину соседку по палате.
Он будет молчать. Он ничего не сделает, пока рядом есть кто-то еще, кроме него, меня и мамы. Он знает, как понравиться людям. Знает, как казаться гораздо лучше, чем он есть на самом деле. И он точно знает, что сейчас ему лучше промолчать, прикинуться жертвой и сделать вид, что ублюдок тут только я.
Он всё знает. И знает, что опять выиграл.
На глаза навернулись слёзы, но дать им свободно катиться по щекам я не могла. Не сейчас. Не тогда, когда на меня смотрят две пары глаз, плюс еще одна пара, делающая вид, что гадает сканворд.
Сжимая ручку двери, дальше которой не смогла двинуться, вела молчаливый диалог с мамой, которая не задерживала на мне внимание подбитых глаз дольше, чем на пару секунд.
– Ты едешь? – спросила я, глядя в упор на её лоб, завешанный медными волосами.
Мама покосилась заплывшими глазами, походившими на узкие щелки, на отчима и только потом посмотрела на меня. Натянула улыбку, больше похожую на спазм мышц лица, на губы и робко произнесла:
– Доченька, понимаешь…
– Едешь или нет? – отрезала я жестко.
Мама вздрогнула. Снова покосилась на отчима, но теперь стыд в ее глазах сменился на страх.
– Куда это вы собрались, девчонки? И без меня? – ухмылялся урод. Но глаза его не улыбнулись ни на секунду. Так он запугивал нас, напоминая, что в квартире мы окажемся с ним один на один и он уже не будет с нами столь мил, как сейчас при свидетелях.
– Снять побои, подать на тебя заявление в полицию и свалить из этого города, – отчеканила я каждое слово, словно вколачивая в крышку его гроба гвоздь за гвоздем. – Ты с нами?
С лица его стекла краска. Губы превратились в тонкую белую нитку. Грудь слишком очевидно и часто заходила под тканью застиранной футболки. Запах перегара в палате усилился в разы.
– Ясенька, – вклинилась мама, нервно хохотнув. Бросила взгляд на даму со сканвордом, сильнее смяла букет в руке и, наконец, снова посмотрела на меня. – Ну, что ты, в самом деле?! Ну,
