– С довольствием как?
– Так что полный порядок.
– Вот и сделай, старина, мне удовольствие, – почти сутки не ел.
Фельдфебель, всю службу занимавшийся именно таким заряжанием, обрадованно крикнул куда-то в пустоту:
– Ковригин, котелок! – и пояснил: – Он у меня самый шустрый, что схочешь, враз достанет...
Тотчас, будто из-под земли, появился небольшой рыжеголовый солдатик с котелком, в котором позвенькивала ложка.
– Чего расшумелся? Громко знаешь, что гремит? – встретил его фельдфебель с показной строгостью.
– Понял, Гаврилыч! – радостно взвизгнул тот и исчез в мгновение ока. Скоро он появился с котелком, наполненным дымящейся кашей, поверх него лежала большая краюха хлеба.
– Вот, ваше благородие, извольте откушать, – сказал Гаврилыч, – а ежели с устатку хотите чем запить, то могу из манерки плеснуть для здоровьица...
Болдин отказался, попросил только накормить и его денщика.
– Про то не извольте беспокоиться, ваше благородие, – заверил его Гаврилыч, – он уже два котелка опроворил, татарский народ до нашей расейской каши очень злой.
Когда Болдин насытился, на него навалилась такая усталость, что ни о чем думать уже было нельзя, тем более что приказано было выходить на рассвете. Немногие оставшиеся часы он проспал как убитый, а при побудке обнаружил у своего ложа чистую рубаху – так заботливый Гаврилыч приготовил нового командира к смертельному бою.
Персы не ожидали столь раннего выхода русских, нашим войскам удалось без помех спуститься с гор и преодолеть большую часть Аштаракского ущелья. Только тут казачья разведка донесла о скоплении вражеских войск, и шедшему впереди Крымскому полку пришлось принять на себя первый удар противника. Подполковник Головин приказал выдвинуть вперед артиллерию, чтобы прорвать заслон противника, вздумавшего запереть выход русских из ущелья. Болдин со своей батареей поспешил во главу колонны.
Путь был тяжелым, пушки прыгали по камням, едва не опрокидываясь, от лошадей валил густой пар, трещали оси передков и зарядных ящиков, случалось, артиллерийские повозки опрокидывались и загромождали путь, тогда их безжалостно отодвигали в сторону, и они тотчас же становились хламом. Наконец указанный рубеж был достигнут, и Болдин приказал развернуть батарею фронтом к врагу. Во время перестроения персы сделали несколько залпов, земля впереди заклубилась, вспучилась буграми, визгливо засвистели осколки. Однако наших расчетов это не смутило, они уверенно заработали, перебрасываясь отрывочными командами:
– Хобот вправо! Стоп! Заряжай! Бомбой!..
Их огонь, оказавшийся не в пример точнее, вынудил неприятеля отойти и укрыться за небольшим бугром. Но эта первая победа не принесла больших выгод: чем более вытягивалась колонна русских войск из ущелья, тем сильнее подвергалась неприятельскому огню и наскоку вражеской конницы. Красовский приказал не замедлять движения и отрядил на поддержку крымцев один из пехотных полков. Сам же, возглавив другой полк, стал защищать колонну от нападения сзади. Ему пришлось лично водить в штыки ту или иную роту, чтобы дать остальным возможность уйти вперед.
Стоял кромешный ад, всюду слышались взрывы, свистели пули. Болдин еще никогда не испытывал такого страшного напряжения. Страх быть раненым или убитым давно прошел, вокруг него один за другими падали люди, смерть стала привычным, обыденным явлением и уже не пугала. Бесила кажущаяся безысходность, из-за гибели лошадей приходилось то и дело менять упряжь, тащить пушки на руках до полного изнеможения, а озверевшее солнце нещадно палило, принося излишние страдания. Люди изнемогали, многие падали у своих орудий, равнодушно отдыхая под градом пуль и осколков.
И это было только началом. Персы предприняли массированную атаку. Сотни всадников устремились на нашу колонну, их сабли сверкали в солнечных лучах, как молнии, и каждому казалось, что все они нацелены прямо на него. Поневоле тело сковывала оторопь, а внутри поселялся непреодолимый страх. Но так продолжалось лишь мгновенье, пересилив себя, Болдин подал команду:
– То-овсь! Прямой наводкой, по кавалерии, пли!
Раздался оглушительный залп, находящаяся поблизости пехота дополнила его дружной ружейной трескотней, и в приближающейся лавине всадников то здесь, то там образовались пустые промежутки. Новый залп оказался еще более удачным: первый ряд наступающих пал, точно скошенный, на него из облака пыли налетел второй ряд. Люди и лошади смешались в одну кучу, образовав судорожно копошащийся вал. Он пополнялся все новыми всадниками, наши пушки продолжали стрелять, им вторили ружья, но поверженные ряды персов непрерывно пополнялись новыми, и было такое впечатление, что им нет конца.
Упоенный ходом боя, Болдин перестал ощущать время и стал казаться себе механическим существом, способным только на то, чтобы подавать команды. Он стоял рядом с орудием, фейерверкером которого был тот самый разбитной и вездесущий Ковригин. Его яркая рыжая голова все время мелькала в пыли и сизой пушечной гари, создавая у Болдина ощущение несокрушимости своей, ставшей уже родной батареи. Он подавал команды, и орудие послушно отзывалось, изрыгая из раскаленного чрева очередное смертоносное ядро. И вдруг это ощущение прошло, после его очередной команды последовала тишина. Болдин подскочил ближе, Ковригин сидел неподвижно, прислоняясь к щитку и, похоже, даже не ощущал его жара.
– Ты что, ранен? – затеребил его Болдин.
Тот поднял воспаленные глаза.
– Еще покуда нет, вашбродь...
– Так какого?!
Ковригин повел глазами в сторону двух лежащих зарядов:
– Это все, это когда персы подойдут ближе...
Болдин оглянулся и, увидев поблизости Равильку, как всегда несущего свою охранную службу, послал его за новыми зарядами. Тот в мгновение ока исчез из вида. И спустя некоторое время появился, чумазый, сверкая глазными белками.
– Вот, бачка... – за ним, кувыркаясь в воронках и прыгая на камнях, тянулся на пристяжке картечный ящик.
Ковригин мигом пришел в себя и дико вскричал:
– Стой! – Потом уже к Болдину: – Вашбродь, остановите своего князя, погибать зазря неохота...
Пришлось остановить ретивца. Как бы то ни было, но пушка опять ожила и стала отзываться на команды Болдина. И продолжалось это до тех пор, пока прямо перед ним не вырос огромный столб вражеского разрыва и Болдина засыпало землей. Более он уже ничего не помнил.
Но русский отряд все еще жил и, хотя нес огромные потери, продолжал движение. Генерал Красовский появлялся на разных участках, ободряя войска своим присутствием и подвергаясь смертельной опасности. Лошадь под ним была убита, он пересел на другую, неприятельская граната осыпала его осколками и ранила в руку. Разорвавшийся прямо перед ним снаряд убил вторую лошадь и раздробил ему правую ключицу. Один из офицеров подвел генералу свою лошадь, но тот уже не мог сесть сам. Его кое-как взгромоздили, и он, едва придя в себя, поскакал к егерям, отражавшим очередной наскок озверевших сарбазов. Персы, увидев генеральскую форму, окружили его и были готовы торжествовать победу. Красовский с трудом отбивался своей тонкой шпагой. К счастью, пробившийся к нему рослый гренадер призвал на помощь находившихся недалеко казаков. Полусотня донцов бросилась на врага и спасла генерала.
