Справедливости ради следует отметить тонкий расчет русского главнокомандующего и его похвальную заботу о сбережении войска. Только сравнивать эту осаду с Аштаракской битвой не имеет смысла: там враг имел 15-кратное превосходство, а здесь противника по всем статьям превосходили мы.
Теперь у персов оставался последний оплот – Эриванская крепость.
23 сентября корпус Паскевича приблизился к Эривани и разбил лагерь на кургане Муханат-тапе, в двух верстах от крепости. Его корпус и прибывшие из России подкрепления, страдающие от болезней и зноя, выглядели куда хуже закаленных кавказцев, участвовавших в Аштаракской битве, и Паскевич был вынужден умерить свое недовольство.
После рекогносцировки 24 сентября состоялся военный совет, на котором обсуждались вопросы предстоящего штурма. Паскевич решил атаковать крепость с юго-восточной стороны, поскольку там имелась небольшая глиняная прогалина, позволяющая вести осадные работы. В остальных местах этому препятствовала каменистая почва.
– Как долго продлится осада? – спрашивал Паскевич военачальников и получал разные ответы. Но более всего его устроило мнение рядового Пущина, приглашенного на совет по личному распоряжению главнокомандующего:
– В Покров день покроем и крепость.
– Быть по сему! – радостно объявил Паскевич. Покров день – 1 октября, это значит всего через неделю. Как тому не радоваться?
25 сентября открылась пробная канонада, войска заняли восточный форштадт и начали осадные работы. В следующую ночь на Георгиевском холме была заложена первая демонтир-батарея из тяжелых осадных орудий. Отсюда хорошо просматривалась вся внутренняя часть крепости. Правее, в 150 шагах, начались работы по закладке уже другой батареи, и с утра началась непрерывная канонада. Крепостные пушки энергично отвечали, но их огонь был малорезультативен. Один из первых наших снарядов попал в мечеть, другой пробил стену дворца и повредил портрет шаха. В крепости началась паника, а русские только усиливали огонь.
В ночь на 27 сентября на расстоянии 200 саженей от юго-восточного угла была заложена параллель на 20 орудий. Затем орудия еще приблизились. Саперы действовали тихой сапой, то есть не показывая наружных работ, так что неприятель обнаруживал их только к утру. В результате непрерывного огня угловая южная башня и прилегающая к ней куртина обвалились. Паскевич послал парламентеров с требованием сдачи, Гассан-хан в учтивых выражениях просил разрешения снестись с Аббас-Мирзою. «Никаких сношений, – последовал ответ, – сдайтесь немедленно или узнаете всю силу русского оружия».
Канонада продолжилась. Крепость испытывала ужасную бомбардировку. День и ночь русские пушки сотрясали стены и здания, они рушились, окутываясь густыми клубами пыли, с треском валились обломки строений, разрушались амбразуры и бойницы. В крепости началась паника, обезумевшие жители метались по развалинам, их настигали русские снаряды и заставляли ложиться в каменные могилы. Наиболее отчаянные прорывались в Гассан-хану и умоляли его сдаться, он угрозами сдерживал ропот, и не только угрозами: сопровождающие его охранники нередко обнажали мечи и сносили самым надоедливым головы. Бедняги пытались вырваться из крепости, но им это не удавалось, поскольку Паскевич приказал заложить все крепостные ворота.
По его приказу в первые траншеи наших войск были отправлены сосланные на Кавказ офицеры и все разжалованные, чтобы дать им возможность отличиться и заслужить высочайшее прощение. Стороны затихли в ожидании решительного штурма.
Пока велись осадные работы, часть войск отвлекала внимание защитников крепости фальшивыми атаками с севера и со стороны Занги. Несколько раз принимал в них участие и Болдин. Принимал неохотно, ибо профессионалы, как правило, тяготятся подобной игрушечной войной. Но судьба приготовила ему новый урок лицедейства. Как-то после очередного рейда вызвал его к себе майор Челяев и с таинственным видом сказал, что есть дело чрезвычайной важности. Из крепости от нашего доброжелателя пришло сообщение, что местные жители, напуганные предстоящим штурмом, могут открыть перед русскими войсками крепостные ворота и тем самым избежать лишних жертв. Генерал Красовский, опасаясь возможного подвоха, приказал послать в крепость доверенного человека, способного оценить истинность такого предложения, и майор Челяев решил поручить столь важное дело ему, Болдину. Он не скрыл чрезвычайную опасность поручения и сказал, что дело это сугубо добровольное и от него можно отказаться без всяких негативных последствий для дальнейшей службы. Болдин, конечно, без раздумий дал согласие. Тогда Челяев изложил план действий.
Нужно выйти к юго-западному углу крепости, из которого к реке Занге ведет закрытый ход. Он намеренно оставлен, чтобы иметь тайные сношения с нашим доброжелателем. Попав через него в крепость, нужно будет добраться до церкви, где его встретят и сведут с нужными людьми.
– Но как я узнаю нашего доброжелателя?
– Если все пройдет благополучно, он узнает вас сам. Но для начала нужно переодеться. Вам случалось бывать на восточном базаре?
– Случалось... Так, из любопытства...
– Оденете платье армянского торговца...
– Но торговать мне не приходилось, в лучшем случае покупал. Инчарджи сох? Инчарджи бибар? Почем лук? Почем перец?
– Этого более чем достаточно. Будете действовать по своему усмотрению, но осторожно и в высшей мере ответственно. От вас, учтите, будут зависеть сотни жизней... И вот еще что: на переговорах держитесь уверенно, даже нахально, персы уважают силу, в противном случае будут дерзить и начнут ставить условия. Вы им на это так и говорите: никаких условий, не то погибнете все до единого.
Проникнуть в крепость оказалось делом несложным, но очень неудобным, так как лаз был узким и идти пришлось согнувшись в три погибели. Как добраться до церкви, ему подробно объяснили заранее, правда, путь затрудняли многочисленные руины, а также множество трупов, так как у жителей не было ни сил ни времени, чтобы их убирать. Церковь оказалась полуразрушенной, пушечные ядра не различали, где вражеское логово, а где Божий храм. Да и выглядела она очень скромно, не в пример мечетям, высившимся в центре крепости.
В церкви шла служба, несколько прихожанок слабыми голосами пели молитвы и повторяли за священником призывы к Всевышнему. Болдин недолго пребывал в роли одинокого слушателя, к нему приблизилась темная женская фигура и тихо спросила: «Павел Петрович?» Он машинально кивнул, тогда фигура жестом предложила следовать за нею и покинула церковь. Павел задал ей несколько безответных вопросов, только на один – как тебя зовут? – она чуть слышно проронила: Мария, и поднесла палец к губам. Скоро они пришли к развалинам какого-то дома и спустились в подвал. Там сидел человек неясной наружности, во мраке трудно было что-нибудь разглядеть. По говору мужчина и, по-видимому, перс, так как армянскую речь Павел узнал бы. Мария стала переводить. Речь перса сводилась к тому, что перед русскими они готовы открыть ворота, только хотят знать, сколько им за это заплатят. Болдин, вспомнив наставление Челяева, решительно сказал: ни копейки! Потом добавил: вы-де на краю гибели, торговаться в таком положении не пристало. Ежели не согласны, то не будем напрасно терять времени – и сделал попытку уйти. Твердость, с какой он это проговорил, произвела впечатление, и невидимый собеседник перестал торговаться. Он пояснил, что его сторонники готовы открыть ворота под северо-восточной угловой башней, там как раз находятся их караулы. «А можно ли взглянуть на это место?» – поинтересовался Болдин. Перс несколько замялся, что вызвало естественную настороженность: только хвалился, что там большинство его сторонников, почему же не хочет провести его туда? Однако спорить не стал, просто завязал узелок на память. В конце концов они договорились о том, что наши войска приблизятся к указанному месту и сигналом зеленой ракеты сообщат о своей готовности, после чего северо-восточные ворота будут открыты. На этом переговоры закончились.
