Царь Василий представлялся Божьим избранником, которому была открыта истина о самозванце. Взойдя на престол, он должен был стать гарантом сохранения православной веры и прежнего могущества Русского государства. В грамоте в Пермь были приложены отрывки из писем Лжедмитрия к папе римскому, кардиналам, Ю. Мнишеку и другим лицам, которые должны были убедить пермичей в том, что самозванец собирался разорить Веру и Отечество.
Желая самым наглядным образом воздействовать на умы простых людей, В. И. Шуйский повелел своему приятелю и помощнику М. И. Татищеву написать некое сказание, рассказывающее об обстоятельствах появления Лжедмитрия, его воцарении и свержении. В помощь ему был дан целый штат подьячих и писцов. Источниками стали всевозможные грамоты, расспросные речи и документация приказов. В итоге довольно быстро появилось «Сказание о Гришке Отрепьеве», которое стало рассылаться по церквям для публичного прочтения. Характерной особенностью сказания было то, что в нем не только подробно рассказывалась история беглого чудовского монаха Гришки Отрепьева, но и прославлялся Василий Шуйский; сначала он был представлен невинным страдальцем от злобных происков Бориса Годунова, потом — любимцем воинства, «славным и премудрым боярином и воеводой». Очень образно представлена несостоявшаяся казнь Василия, его «мужество и крепкостоятельство» за правду. Главной заслугой князя названа «борьба за веру, поскольку он наипаче всех бояр радел и промышлял о православии». Яркими красками в сказании описано свержение Лжедмитрия: во главе восставших москвичей князь Василий въехал в Кремль, помолился в Успенрком соборе, потом вскочил на коня и, «вопиюще гласом великим: «Отцы и братья, православные христиане! Постражем за православную веру! Побеждайте врагов христианских!» — бросился к царскому дворцу. Расправа над самозванцем была скорой и окончательной. Естественно, на самом деле такого быть не могло. Как известно, на первом этапе заговорщики действовали тихо и скрытно, чтобы ничем не выдать своих намерений.
Обилие грамот и различных писаний, созданных в конце мая 1606 года, просто поражает. Удивляет и несколько отличающаяся интерпретация всего происшедшего в Москве. Несомненно, Василий Шуйский предпринимал все возможное, чтобы убедить население страны в обоснованности свержения «царя Дмитрия» и законности своего воцарения. Однако его усилия часто оказывались малоэффективными. Многие возмущались, что поддержанный всем народом и венчанный «царь Дмитрий» свергнут, а «шубник» Шуйский «без воли всей земли» сел на престол в необычайно короткие сроки. В народе Василия стали называть «самоизбранным царем». Настроение населения западных областей умело подогревал польский король Сигизмунд, который зорко следил за ситуацией в соседнем государстве. Видя, с какой легкостью взошел на московский престол сначала Лжедмитрий, потом — Василий Шуйский, он понял, что нрав русских людей очень переменчив. Умелая агитация давала шанс любому претенденту получить заветную корону.
При таком положении дел возникала возможность и у него самого, потомка Ягайло, который был сыном русской княжны и был женат на русской княжне, стать московским монархом. К тому же Сигизмунд был из рода государей, занимавших долгие годы польский и шведский престолы. Но прежде следовало окончательно расшатать трон Василия Шуйского и подорвать доверие к нему подданных. Авантюра с новым Лжедмитрием была для этого подходящим оружием. Поэтому король закрыл глаза на то, что происходило в Самборском замке, и не стал отвечать на грамоты из Москвы, в которых содержалось требование разоблачить Михалка Молчанова и даже давалось описание его внешности, нисколько не похожей на Григория Отрепьева. К тому же Сигизмунд был очень недоволен тем, что больше тысячи его подданных были убиты в ходе Московского восстания, знатные шляхтичи оказались в тюрьмах (Марину Мнишек с отцом отправили в Ярославль, ее брата — в Кострому, князя Вишневецкого — в Нижний Новгород), а послы надолго застряли в Москве. Василий Шуйский, видимо, в первое время не знал, как оправдываться за убийство польских гостей и что делать с Мариной и ее родственниками, поэтому не отпускал домой польских дипломатов без разрешения всех проблем.
Словом, Василий Шуйский оказался в очень трудном положении; чтобы поскорее узаконить свое воцарение, он решил 1 июня венчаться «шапкой Мономаха». Его даже не остановило то, что в стране не было патриарха, который, по устоявшейся традиции, осуществлял эту церемонию (грек Игнатий был взят под стражу, а нового главу церкви еще не успели избрать). Сохранившийся текст Чина венчания Василия Ивановича свидетельствует о том, что проводить церемонию было поручено новгородскому митрополиту Исидору, его помощниками стали ростовский митрополит Филарет и крутицкий — Пафнутий. В своей речи Исидор объяснил права Василия на престол его происхождением от Владимира Святого, крестившего Русь. Эпитеты в адрес царя он почерпнул из Чина венчания Бориса Годунова: «Богом возлюбленный, Богом избранный, Богом почтенный и Богом нареченный». Правда, в самом акте избрания Василия не было ничего такого, что указывало бы на его богоизбранность, в отличие от Бориса. К тому устраивались крестные ходы с самыми почитаемыми иконами и крестами, и само его наречение произошло в Смоленском соборе Новодевичьего монастыря, т. е. в исключительно святом месте.
Чтобы окончательно разоблачить всех Лжедмитриев, царь Василий решил показать народу останки настоящего царевича. Для обретения его мощей в Углич была отправлена очень представительная делегация. Ее возглавляли митрополит Филарет, которого прочили в новые патриархи, боярин И. М. Воротынский и П. Н. Шереметев. При вскрытии гробницы Дмитрия было обнаружено, что его останки не истлели, сохранилась даже одежда и сапожки. Все это, по мнению православного духовенства, свидетельствовало о святости царевича. Уже 3 июня гроб с нетленными мощами торжественно встречала вся Москва во главе с царем Василием. Гроб был помещен на красивой повозке. Однако взглянуть на останки было позволено только царю, Марфе Нагой и боярам с высшим духовенством. Остальные присутствующие были вынуждены довольствоваться тем, что Василий с Марфой воскликнули: «Мы видим истинного юного Дмитрия, убиенного в Угличе. Целы даже орешки, которыми он играл перед гибелью». Сведущие люди, конечно, очень удивились этим словам, поскольку когда-то тем же Василием было заявлено, что Дмитрий перед смертью играл «в ножички» и во время припадка эпилепсии сам им покололся. Но эту версию новое правительство предпочло окончательно забыть. Самоубийца стать святым никак не мог.
Раку с мощами Дмитрия установили в Архангельском соборе, где верующие могли к ней подойти, но только с разрешения священника. Сразу стали распространяться слухи, что многие болящие исцелились после прикосновения к останкам святого. Некоторые, правда, этому не верили, считая, что слепые и хромые были специально подкупленными людьми. По указанию царя было написано Житие царевича Дмитрия, в котором Борис Годунов официально объявлялся цареубийцей. Эта версия очень устраивала тех, кто предал и убил Федора Борисовича и его мать, царицу Марию Григорьевну. Для оставшихся в живых Годуновых она окончательно закрывала путь к
