Выйдя из дома, он снова увидел два мертвых тела, которые лежали, озаренные белым светом луны. Умом он понимал, что хорошо выполнил свою работу, но никакой радости от этого почему-то не испытывал. Матахатиро отвернулся и пошел вдоль ограды. Эта часть двора была засажена кустами аукубы и самшита, которые сейчас отбрасывали черные тени.
Дойдя до этих зарослей, Матахатиро вдруг услышал, что его окликнули. Чей-то женский голос отчетливо произнес: «Сударь…» В испуге он стал озираться по сторонам. Ему показалось, что этот голос он уже когда-то слышал.
— Сударь, я здесь, — из тени самшита показалась белая рука и поманила его к себе. Приблизившись, он увидел сидевшую на корточках женщину в черной одежде. Женщина сорвала с головы повязку и оказалась… О-Рин.
— Ты? — удивился Матахатиро. — Ты ранена?
— Ногу подвернула. Теперь не могу перелезть через ограду, — с виноватой улыбкой прошептала О-Рин.
Несколько мгновений Матахатиро в растерянности смотрел на нее, а затем прошептал в ответ:
— Что надо сделать? Я бы рад тебя проводить, но не могу.
— Подсадите меня на забор, и больше ничего не надо. Там меня встретят.
— Подожди, — сказал Матахатиро, — я тебя через ворота выведу.
Матахатиро присел на корточки спиной к О-Рин. Ни слова не говоря, она влезла к нему на спину и крепко ухватилась руками за плечи.
В саду послышались голоса. Наверное, это были Косити и Сароку. Впрочем, они все равно не смогли бы разглядеть Матахатиро и О-Рин, поскольку находились на другом конце сада.
Матахатиро встал на ноги и направился через заросли кустарника к воротам. Отодвинув засов, он вышел наружу. Сидевшая у него на спине О-Рин сказала, чтобы он шел налево. Затем насмешливым тоном она произнесла:
— Теперь вы знаете, кто я, сударь. Поди, не захотите больше встречаться с такой женщиной?
О-Рин неожиданно уткнулась лицом в затылок Матахатиро. От ее горячего дыхания шея Матахатиро сделалась влажной.
— С чего ты взяла, что не захочу? — ответил он.
О-Рин еще какое-то время молча сидела у него на спине, но, когда они дошли до края храмовой ограды, попросила опустить ее на землю. Дальше начинался пустырь, поросший мискантом и разнотравьем, тускло поблескивающим в лунном свете.
— Здесь? — уточнил Матахатиро.
— Да, здесь, — уверенно ответила О-Рин и, слезая со спины Матахатиро, добавила: — А теперь возвращайтесь.
Отойдя на несколько шагов, Матахатиро услышал позади стрекочущий звук, похожий на тот, что послышался ему во время боя. Тут же издалека в ответ раздался точно такой же, как будто в этот поздний час в траве начали резвиться два неугомонных сверчка.
А в это время Кураноскэ Оиси сидел за столиком в углу комнаты и дописывал наставления своим соратникам в Эдо:
1. Найдя временное пристанище в деревне Хирама, полагаю нужным сообщить всем сотоварищам по общему делу свои рассуждения о вопросах, оного дела касаемых.
2. Для решающего же часа следует всем приготовить черные кимоно-косодэ.[79] Пояс завязать узлом на правом боку. За нижним поясом следить, дабы не свисал и не распускался. К тому иметь короткие штаны, на ногах обмотки и сандалии-варадзи.
Примечание: отличительные знаки и тайные пароли будут названы позже…
В узких глазах Кураноскэ читались спокойствие и решимость. Он уже представлял себе картину того дня, когда они пойдут на штурм усадьбы Киры. Он чувствовал, что день этот не за горами, хотя окончательное решение о штурме принял только что, во время схватки с противником, покушавшимся на его жизнь. «И покуда не свершится месть, — думал Кураноскэ, — им меня не одолеть».
Это снова была О-Рин… Еще толком не разглядев ее лица, Матахатиро про себя отметил, что ему навстречу по мосту Рёгоку идет красивая женщина. Фигурой О-Рин можно было любоваться со всех сторон, настолько она была совершенна.
— Ой, это вы, сударь, — увидев Матахатиро, О-Рин остановилась, и на ее лице заиграла смущенная улыбка. По виду она сейчас ничем не отличалась от обычной жительницы Эдо.
— Как твоя нога? — спросил Матахатиро. Пятого числа одиннадцатой луны Оиси покинул Хираму и перебрался на постоялый двор Одая в квартале Кокутё района Нихонбаси. Матахатиро тоже вернулся в Эдо. С О-Рин после той ночи в Хираме он так и не встретился.
— Вашими молитвами, сударь. — О-Рин жеманно изогнулась, приняв кокетливую позу. — Нога-то прошла, да вот только постель совсем остыла. Я так надеялась, что вы хоть разок заглянете, а вас все нет и нет…
— Извини… я как вернулся из Кавасаки, сразу столько дел навалилось…
— Ах, не лгите мне, сударь, — сердито сказала О-Рин, продолжая улыбаться одними глазами. — Просто вы решили, что со мной связываться опасно. Ну что ж, я все понимаю…
— Я зайду. Очень скоро.
— Не надо. Я уже поняла, что у вас каменное сердце, — громко засмеялась О-Рин. Проходившие мимо люди в недоумении оглянулись на нее. — Это шутка. На самом деле я уезжаю в Камигату.
— В Камигату? — удивленно спросил Матахатиро. — Зачем?
— Работа. Та, другая работа… не музыку преподавать. С ронинами Асано я закончила, и теперь — новое задание…
Матахатиро молча смотрел на О-Рин. Он видел перед собой усталую женщину, которая отчего-то вынуждена заниматься таким бессердечным и жестоким делом. Внезапно О-Рин наклонилась к Матахатиро и прошептала:
— Но когда я вернусь, мы ведь встретимся, правда?
— Обязательно встретимся, — пообещал Матахатиро. Похоже, что именно такого ответа О-Рин и ждала. Она слегка поклонилась и засеменила прочь. Прислонившись к перилам моста, Матахатиро долго наблюдал за ее изящной фигуркой, пока она не затерялась в толпе прохожих, которые как всегда под конец года суетились и куда-то спешили.
Матахатиро хотелось догнать О-Рин, но он сдержался. Ни к чему это, подумал он, чувствуя, как его грудь наполняется тяжелой непреходящей тоской.
ЗА ДЕНЬ ДО ШТУРМА
1
«Надо что-то делать», — в который уже раз подумал Матахатиро, но даже не пошевелился, лежа в постели под одеялом и уставившись потухшим взглядом в закопченный потолок.
И вправду надо было что-то делать. Проснувшись утром, он похлебал жидкой рисовой кашицы, однако про обед снова пришлось забыть. Так, без обеда, он и жил уже третий день.
Запасы риса и угля подошли к концу. Разумеется, денег для пополнения этих запасов у него тоже не было. Когда нет ни еды, ни огня для обогрева, остается только спать. Правда, на этот раз он решил, пока на улице еще совсем не стемнело, сходить в контору к Сагамии. Потому и повторял себе ежеминутно, что надо что-то делать. По его расчетам уже должен был миновать час Овна.
«Хотя, наверное, опять только силы зря потрачу», — подумал Матахатиро, беспокойно ерзая в постели. От голода и холода, казалось, даже мысли в голове скукоживаются и усыхают. За последние десять дней он уже не раз приходил к Сагамии, но у того не было никакой, даже самой завалящей работы. Обычно под конец года спрос на работников, готовых трудиться за небольшую поденную плату, увеличивался, но только к конторе Сагамии это не имело никакого отношения — там, как ни зайдешь, царило такое затишье, будто на календаре было третье число первой новогодней луны.
Каждый раз, когда Матахатиро приходилось обувать стоптанные варадзи и таскать корзины с землей, он думал, что это и есть самое дно, ниже которого не упасть. Но сейчас, когда работы вообще не стало, даже бытность свою носильщиком он вспоминал с какой-то теплотой.
«Нет, надо что-то делать», — теперь уже вслух повторил Матахатиро и, отбросив одеяло, встал. Он натянул старые дырявые таби, прицепил на пояс меч и предстал порядком пообносившимся, полунищим ронином.
Заглянув на кухню, он отпил из черпака воды и ощутил, как ледяная влага прокатывается через горло прямо в желудок. Затем он подошел к кадке для риса, что стояла в углу кухни, и поводил рукой по дну, собирая разбросанные зерна.
«Пожалуй, еще раза на два хватит», — прикинул он про себя. В его случае это означало еще две порции жидкой рисовой каши. Положение становилось угрожающим. Наполнявший комнату морозный воздух только усиливал ощущение безысходности.
Можно было, конечно, взять рису взаймы у соседей. Они уважали Матахатиро и вполне доверяли, но, во-первых, он старался их доверием не злоупотреблять, а во-вторых, он мог брать что-то взаймы, лишь твердо зная, когда и как он будет это отдавать. Матахатиро считал, что просить в долг, не будучи уверенным, что отдашь, сродни мошенничеству, и такие поступки не красят человека, к которому все соседи почтительно обращаются не иначе как «сударь».
