— Да на тебя только посмотришь, сразу ясно, для кого эти правила писаны.
— Да иди ты!
Мужчины засмеялись. Усевшись поудобнее, Матахатиро принялся заваривать чай, а Хосоя достал из-за пазухи табак.
— Сакэ нельзя, женщин нельзя… прямо монастырь какой-то, а не усадьба, — проворчал он, попыхивая трубкой. — Впрочем, чего жаловаться. Деньги мы со старика получили, теперь хоть жене и детям будет малость полегче.
— Это точно…
Матахатиро налил чай Хосое, потом себе и вдруг озабоченно произнес:
— Выходит, они все-таки ждут нападения ронинов Асано. По крайней мере Симидзу в этом, похоже, нисколько не сомневается…
Хосоя ничего не ответил. Не прикасаясь к чаю, он мрачно смотрел на струйку табачного дыма.
5
Большинство самураев жили в доме со своими семьями, поэтому прислуга разносила пищу только таким, как Матахатиро и Хосоя, нанятым ронинам. Вассалы, не обремененные домашним хозяйством, в урочный час уходили в главную усадьбу, где их, видимо, и кормили. Помимо риса, который можно было есть до отвала, им приносили сложенные друг на друга деревянные коробки с жареной рыбой, соевым творогом тофу в соусе мисо, маринованные стебли дудника и другие заботливо приготовленные угощения. За сакэ можно было послать служек, только больше трех го[82] им приносить не дозволялось.
Хосоя не сильно ошибся, когда в первый день службы сказал, что он чувствует себя так, будто пришел в гости. В усадьбе Киры с ними обращались и впрямь как с дорогими гостями.
В этом доме служанки были закреплены за определенными комнатами, поэтому еду для Матахатиро и Хосои каждый раз приносила одна и та же девочка по имени Саэ.
Ей было лет четырнадцать-пятнадцать. Она находилась в таком возрасте, когда до превращения в молодую девушку остается один шаг. У Саэ было смуглое личико, худенькие ручки и ножки. Работала она проворно, а по характеру была добродушной и общительной. Через каких-то три дня она уже по-свойски болтала с ронинами.
Хосое она очень нравилась. Когда Саэ приходила, чтобы забрать грязную посуду, он не упускал случая с ней позаигрывать.
— Кто оставил столько закуски, — возмущалась Саэ. — Жалко ведь…
— Это я, — отвечал ей Хосоя. — Думы о девочке Саэ не дают мне покоя… Это из-за нее я потерял и сон, и аппетит.
— Фу, какие противные слова вы говорите!
Послушав их болтовню, Матахатиро поднялся и вышел из комнаты. Он медленно пошел мимо длинного барака в направлении главных ворот.
«Как же быть», — думал Матахатиро. Последнее время он снова и снова размышлял о том, что будет делать, когда наступит решающий час.
Когда он, мучимый голодом, дрался на мечах с Собэ, он, признаться, и вправду думал, что ему нет никакого дела до ронинов Асано. Но после нескольких дней, проведенных в тепле и сытости, Матахатиро снова стал понимать, что вскоре ему предстоит сражение не с кем-нибудь, а именно с этими знаменитыми воинами, и от этого на душе становилось очень тяжело.
Хосое, несмотря на его шутки и заигрывания со служанкой, было не легче. Никто не пожелал бы оказаться в ситуации, когда твоим противником, вопреки твоей воле, становится бывший соратник. Хосоя сам не заговаривал об этом, но по тому, как он с каждым днем становился все более немногословным и утрачивал интерес к еде, можно было понять, что его одолевают те же мысли.
Небо над головой Матахатиро еще сохраняло голубой цвет, но во дворе усадьбы уже начинало темнеть. Пройдя чуть дальше, он заметил, что в гостиной и в кабинете главного здания, расположенного по ту сторону сада, уже ярко горят огоньки бумажных фонариков.
Матахатиро подошел к главному входу и увидел возле него двух самураев — Итигаку Симидзу и Симпати Ямагити. Ямагити был командирован в усадьбу к Кире из клана Енэдзава. В усадьбе он занимал должность тюгосё[83] при Ёситика Сахёэ — приемном сыне Кодзукэноскэ.
Сахёэ был вторым сыном главы клана Енэдзава, Цунанори Уэсуги. Приемный отец Сахёэ, Ёсинака Кодзукэноскэ Кира, был кровным отцом Цунанори, поэтому неудивительно, что клан Енэдзава так заботился о доме Киры.
Огромным ростом и бородой Ямагити напоминал Хосою. Время от времени Матахатиро в паре с Симидзу или с прибывшим из того же клана Енэдзава самураем по имени Яситиро Синкай совершал обходы усадьбы, поэтому о том, кто этот бородач, он узнал уже через несколько дней службы.
По всей видимости, Симидзу и Ямагити вели какую-то тайную беседу, поскольку оба говорили вполголоса, а, завидев приближающегося Матахатиро, и вовсе замолчали, настороженно глядя в его сторону. Матахатиро поприветствовал их взглядом и прошел мимо. Отойдя на несколько шагов, он услышал, как Ямагити сказал: «По мне было бы спокойней, если бы он вообще никуда не выезжал с подворья», — а Симидзу ответил: «Это понятно, но я не могу приказать ему отменить чайную церемонию…» Похоже, что они говорили о Кодзукэноскэ. Обходя усадьбу с тыльной стороны, Матахатиро вновь вернулся к недавним размышлениям. «Теперь отсюда так просто не уйдешь», — подумал он. Заявить о своем уходе без объяснения причин означало навлечь на себя множество тяжких подозрений.
Усадьба Киры была надежно укрыта от посторонних глаз, так что даже нанятые ронины, однажды попав сюда, уже не имели возможности выйти за ее пределы. Неизвестно еще, отпустили бы так просто человека, который видел внутреннее устройство усадьбы. Матахатиро вдруг осознал, что его, пусть даже с соблюдением всех приличий, попросту заперли за высокими стенами усадьбы, и теперь кормят и поят, словно животное в зверинце.
Подходя к амбару, расположенному на задворках главного здания, Матахатиро вдруг увидел, как из черного хода кухни выбежала женщина и мелкими семенящими шажками поспешила к амбару. В наступивших сумерках ее лицо и одежду рассмотреть было трудно, но, судя по движениям, она была еще совсем молода. Матахатиро показалось, что перед ним промелькнул прекрасный призрак.
Матахатиро остановился и прижался к стене дома. Как настоящий телохранитель, он не мог не узнать, что будет дальше.
Долго ждать ему не пришлось. Через некоторое время со стороны задних ворот появился молодой самурай, и как ни в чем не бывало, направился к амбару.
«Влюбленные голубки», — с усмешкой подумал Матахатиро и хотел было идти дальше, как вдруг сзади раздался тихий голос:
— Нет, ну ты это видел, а?
Обернувшись, Матахатиро увидел худого, долговязого мужчину. Тот подошел к нему поближе и негромко засмеялся. Матахатиро почувствовал, что от него сильно разит перегаром. Это был Самон Куроки, ронин, нанятый со стороны. Матахатиро не раз встречал его на подворье усадьбы, но Куроки никогда толком не отвечал на его приветствия, и потому производил не слишком приятное впечатление.
— Девчонку зовут Киё, она прислуживает на кухне, — сказал Куроки. — Не слишком знатная работенка, зато красотой заткнет за пояс любую из служанок Кодзукэноскэ и Сахёэ.
— А ты все это откуда знаешь?
— Ты видел, кто к ней пошел?
— Вроде бы, Синкай…
— Он самый, — засмеялся Куроки. Выпил он, похоже, немало, потому что во время разговора его сильно покачивало. — Ну, не стыдно ли? Нам твердят, что распутство в усадьбе под запретом, а сами…
Куроки внезапно замолчал, и его худое, осунувшееся лицо исказилось бешеной злостью. Похоже, у него были какие-то свои счеты или к Синкаю, или к девушке по имени Киё.
— А пойду-ка я их побеспокою, — прорычал он.
— Не вздумай! — прикрикнул на него Матахатиро и простодушно добавил: — Разве можно мешать влюбленным?
В усадьбе проживало более сотни человек. Что плохого, думал Матахатиро, если кто-то из них будет тайком встречаться друг с другом?
Однако Куроки отреагировал на его невинное замечание весьма странным образом. Отойдя назад, он чуть согнул ноги, приняв оборонительную позу, и мрачно промолвил:
— Как тебя там… Аоэ? Ты мне еще с первой встречи не понравился. Думаешь, ты мне будешь диктовать, что делать, а что нет?
— Эй, угомонись! — сказал Матахатиро, тоже делая шаг назад. Он видел, что его противник настроен серьезно.
Злобно взирая друг на друга, они вдруг услышали тихий стук гэта.[84] Кто-то прошел в направлении кухни. Даже не глядя в ту сторону, можно было догадаться, что это Киё возвращается со своего мимолетного любовного свидания.
Дверь, ведущая в кухню, осторожно отъехала в сторону и так же тихо вернулась на место. В этот момент на лице Куроки внезапно появилась усталость.
— Вот сволочь, — негромко выругался он, сплюнул на землю, повернулся к Матахатиро спиной и направился к первому бараку, в котором была его комната.
6
