распродаже в епархиальном архиве Ярославля. Происхождение драгоценностей Ташлин объяснял их покупкой у частных лиц, собирателями не являвшимися, назвав по каждому предмету имя продавца, день покупки и уплаченную им цену.
Чтение допросного листа Ташлина быстро убедило меня в том, что на вопрос к Ташлину, почему он не заявлял о пропаже ценностей, я возлагал надежды напрасно — Крамниц-то Ташлина спросил, не пропало ли что из них с отъездом жены, Ташлин же ответил, что ничего не пропадало. Понятно, что почти наверняка врал, но как легко и изящно выкрутился!
По поводу ярославской истории Ташлин утверждал, что да, мол, купил рукопись, к которой Чернов приценивался, купил задёшево, потому как дороговизне там взяться неоткуда, а если Чернов говорил, что рукопись, дескать, ценная, и даже украсть её пытался, то ошибиться никому не зазорно, даже такому знатоку, каким был покойный Феофан Данилович, да простит ему Господь все прегрешения, вольные и невольные. Крамниц напомнил Ташлину, что Чернов говорил о пергаменте, Ташлин на это ответил, что речь, стало быть, идёт о какой-то другой рукописи, поскольку те, что купил он сам, обе были на бумаге.
Раз уж Ташлин сам вспомнил Чернова, Крамниц тут же спросил, где же на самом деле был приказной советник в ночь, когда Чернов забрался к нему в дом. Ташлин отнекивался, пытался кормить пристава отговорками, но в конце концов признал, что три дня и две ночи, в том числе и ту самую, провёл у баронессы фон Альштетт. Крамниц, разумеется, немедленно поинтересовался, почему Ташлин раньше о том не говорил, как и не признавал свою связь с баронессой, Ташлин ожидаемо ответил, что теперь скрывать эту связь не имеет смысла. Вспомнилось, как ещё при нашем знакомстве Крамниц обозначил Ташлина как человека неприятного и скользкого. Да уж, и то правда, изворачивается Ташлин старательно и, надо признать, довольно ловко.
Пристав, однако, на том не успокоился, и поинтересовался, а как вообще Ташлин собирался продолжать свои отношения с баронессой при живой-то жене. Ташлин ответил, что раз уж его супруга знала о Маргарите и потом сама завела себе любовника, то каких-то сложностей он тут не видел и даже сам был рад, что оно так обернулось. Крамница, однако, на кривой козе не объедешь — Иван Адамович, услышав такое, напомнил Ташлину о его же показаниях относительно ссоры с женой, после которой она и уехала якобы в имение, и о том, что именно невнимание мужа было причиной и иных их ссор. Попытка Ташлина показать, что и он не лыком шит, даже на бумаге выглядела не особо убедительно, потому как приказной советник не придумал ничего лучше, как объяснить эти ссоры исключительно скверным характером покойной жены.
Хм-хм-хм… Насколько я себе представляю официальное отношение к нравственности у нас в Царстве Русском, Ташлин, мягко говоря, заблуждался, не видя сложностей в своих отношениях с Маргаритой фон Альштетт. Его связь с любовницей при живой супруге рано или поздно стала бы известной, и не позже чем на следующий день ему бы предложили выбор — порвать с баронессой или оставить службу в Палате государева двора. Так что не нужна была Ташлину супруга живою, никак не нужна. Об этом я и сказал Крамницу, закончив чтение допросного листа.
— Соглашусь, Алексей Филиппович, — пристав не стал спорить с очевидностью. — Было бы, конечно, интересно знать мнение на сей счёт самой Антонины Ташлиной, но увы…
— Мне больше интересно, где застрелили Данилевича и куда он на самом деле уехал, сказав Силаеву, что едет на вокзал, — вздохнул я.
— Мне это тоже интересно, — улыбнулся Крамниц. — И за два месяца вашего отсутствия мои люди опросили всех московских извозчиков. Почти всех, — тут же уточнил он, — остальных опрашиваем по мере их возвращения в Москву.
— По мере возвращения? — не понял я. — Какого возвращения?
— Видите ли, Алексей Филиппович, — должно быть, вид у меня был ну очень растерянный, уж больно мягким голосом пристав начал объяснять, — почти половина московских извозчиков живёт не в Москве, а в сёлах и деревнях земли Московской. Те, что поближе живут, так каждый день в Москву и ездят с утра, а к ночи домой. А те, что подальше, седмицу-другую в Москве углы снимают, а потом какое-то время отдыхают дома, когда дня три-четыре, а когда и седмицу-другую. Если вдруг придётся ночью на извозчике ехать, имейте в виду, он, скорее всего, издалёка. Они предпочитают по ночам ездить, так заработать можно больше, чтобы не сильно терять, отъезжая домой. Да и углы они снимают по двое-трое, спят по очереди. Пока никто из опрошенных Данилевича не возил, вот и проходим по извозчикам снова и снова, чтобы уж точно все нам попались.
Ну да, профессионал, он и есть профессионал. Я-то над такими вопросами и не задумывался никогда, для меня извозчик и есть извозчик, а оно вот как обстоит. Что ж, буду знать, может, когда и пригодится. О, кстати о профессионализме…
— Иван Адамович, а как вы тогда догадались, что Ташлин дома не ночевал в ночь, когда Чернова застрелили? — спросил я.
— Так я же весь дом осмотрел, — усмехнулся Крамниц. — Все бритвенные принадлежности были совершенно сухими, а Ташлин пришёл свежевыбритым. Бритву и тазик, конечно, он мог и протереть, но вот помазок высохнуть никак бы не успел, побрейся Ташлин дома.
М-да, век живи, век учись. В качестве ответной любезности я поделился с Крамницем своими соображениями относительно проверки приходования Палатой государева двора предметов старины по прибытии Ташлина в Москву после той самой поездки в Ярославль. Крамниц со мной согласился, но теперь это нужно было делать через Палату государева надзора. Впрочем, пристав уверил меня, что ответ ему передадут быстро, потому что чиновник оттуда уже сидит у них в управе. Да, быстро у нас выполняют царские поручения…
Вопрос относительно того, почему Ташлин сразу решил, что Чернова застрелил любовник Антонины Георгиевны, а не кто-то другой, я Крамницу тоже подарил, и Иван Адамович сказал, что обязательно Ташлина о том спросит.
И на фоне столь благостного единства и согласия в наших с Крамницем делах я сначала рассказал Ивану Адамовичу о с трудом поддающихся объяснению странностях в поведении баронессы Маргариты фон Альштетт, а потом и попросил устроить мне личное знакомство с оной баронессой. Странностям этим пристав и сам удивился, пообещал пригласить меня на первый
