— Аллах великий… Ну какой я халиф! Я самый обыкновенный человек. Разве что судьба подарила мне чуть больше способностей, чем какому-либо другому юноше.
— Пусть будет так, юный творец. Однако на мой вопрос ты не ответил.
— Думаю, мудрый маг, что сегодня нам следует устремить свой взор на восход и украсить наш город пагодами. Ибо формы их столь же прекрасны, сколь и непохожи на все известное нам доселе. Я видел их в книге великих путешественников почти забытого прошлого. И вот теперь вспомнилась мне история Шведагона — памятника усердию человеческому. И пусть хотели строители пагоды воздать дань богу, но возвеличили себя и свое великолепное умение.
Чем выше становилась пагода Шведагон — а в конце концов она достигла высоты более чем трех сотен локтей над платформой и стала высочайшей пагодой в мире, — тем больше золота шло на ее покрытие. Сотни талантов драгоценного металла каждый год возлагались на сооружение во славу Будды.
Мераб показал рукой на восход.
— И вот теперь там, как в далеком Рангуне, возвысится пагода Шведагон и весь огромный парк пагод. От сего дня и навсегда то краснеющая на закате, то ослепительно желтая днем пагода воспарит над нашим прекрасным городом, видимая отовсюду.
Повинуясь словам Мераба, восстали из небытия и раскинулись на фарсахи монастыри, жилье для паломников, парки и сады, маленькие пагоды и непременный священный пруд.
Алим в который уж раз поразился всесилию юного своего друга. Он сделал шаг, потом другой и пошел вперед. И чем ближе он подходил к тому, что раньше было пустошью, тем шире распахивалось пространство, украшенное усилиями рук человеческих так, как под силу украсить лишь Богу.
…Вот у вымощенной камнем дороги, за невысокой изгородью, ярко-зеленый прямоугольник воды. Посредине на сваях небольшая белая пагодка. Поверхность пруда настолько гладкая и спокойная, что кажется, будто он не наполнен водой, а накрыт зеленым стеклом. В одном месте к воде ведут каменные ступени. Там стоит мальчишка в клетчатой юбке-лоунджи и перед ним корзина, полная шаров из кукурузных хлопьев.
Стоит кинуть в воду кукурузный шар, пруд мгновенно преображается: вода вскипает, и обнаруживается, что пруд совсем не так спокоен, каким казался на первый взгляд. Он буквально переполнен рыбой. Пядей двух длиной, похожие на маленьких сомиков темно-зеленые, покрытые слизью усатые рыбы переплетаются на поверхности пруда сплошной массой так, что не видно воды. Дерутся за кусок кукурузы, обкусывают шар, кажется, еще несколько секунд — и от него ничего не останется. Но в этот момент большая черная масса расталкивает рыб, из воды высовывается клюв, раскрывается — и обкусанный шар исчезает. И тут же пруд успокаивается. Но вот еще несколько шаров летит в воду, и вокруг каждого вновь вскипает вода, и почти наверняка там появится, распугивая рыб, черный клюв.
— Но что же это за черный клюв? — Любопытство охватило даже невозмутимую всегда Хаят.
— Смотри, красавица!
Мераб взял шар из кукурузы и положил его у самого края пруда. Вскоре у кромки воды показался и обладатель черного клюва — большая старая черепаха, более трех локтей в длину.
— Такие пруды, где можно сделать доброе дело, покормив бессловесных созданий, есть у каждой большой пагоды.
Мераб, продолжая говорить, уже шел вперед, туда, где раскинулась площадь. Там стояли сотни повозок, которые оставили любопытствующие (а в какой стране их нет) и желающие вознести молитву, ибо дальше путь к сказочным строениям можно было проделать только пешком. Расцвечена была площадь и множеством лавочек: здесь торговали цветами — непременным атрибутом каждого молящегося. Нашлось место и для тех, кто желал бы накормить любого, ибо нет ничего лучше, чем слегка перекусить перед путешествием.
Юный творец вместе с друзьями слился с процессией, что поднималась к пагоде. Мераб сейчас молчал, дабы не мешать Хаят и Алиму удивляться тому, сколь прекрасно его новое творение.
Маг качал головой, сокрушаясь, что нельзя, как в былые годы, в мгновение ока облететь все. Сейчас же он, как самый обыкновенный человек, смотрел то вправо, то влево, то всматривался вдаль, то опускал глаза под ноги, дабы что-то разглядеть.
Вот два льва-чинте, ростом около трех десятков локтей, стерегут лестницу, ведущую к пагоде. Львы белые, только морды их и когти раскрашены. Круглые глаза смотрят вдаль. Они охраняют пагоду не от людей — их глаза высматривают кого-то покрупнее. Может, ждут, когда пожалует настоящий дракон или злой великан. Тогда-то и придет их черед сбросить с себя каменные вериги.
Между львами — портал, от него ведет вверх длинная крутая лестница, по бокам которой расположены бесконечные торговые лавки. Здесь продают и книги, и безделушки, и цветы, привязанные к бамбуковым палочкам, чтобы ровнее держались в сверкающих медных кувшинах, стоящих у статуй будд, и зонтики из фольги — тоже дары Будде, и свечи.
Вот под навесом сидит хиромант. Он раскачивается над разложенными на коврике волшебными книгами, будто распевает про себя тягучую магическую песню…
А здесь — продавец талисманов и зелий. Над ним шатром растянуты рваные шкуры леопардов. Черепа оленей и диких буйволов целятся рогами в прохожих; связки корешков и сучьев похожи на вязанки дров; бусы, косточки и темные фигурки свалены грудой, ограждающей волшебника от простых смертных.
В углу спрятался татуировщик, разложив перед собой образцы рисунков. Он строг и серьезен. Среди стариков и старух, поднимающихся по лестнице к пагоде, многие татуированы, да так обильно, что за рисунками не видно тела ни на руках, ни на ногах — человек будто надел синюю расписную кружевную ткань.
Лестница вывела путников на площадку, залитую солнцем. По другую сторону площадки — навес, под которым мерцают позолоченные статуи. Почти закрывая небо, поднялся необъятный склон пагоды.
Мераб давно уже молчал, молчала и Хаят. О да, она не ошиблась — Избранный был воистину неутомим. И дело не в силе молодого мужчины, а в том, что молод и силен его разум, не только тело. Ему открыт весь мир, он творит, не останавливаясь, зачастую даже не осознавая, что делает.
Алим не думал сейчас ни о чем. Он просто смотрел вокруг, наслаждался виденным и все запоминал, дабы вечером рассказать своей Камиле и уговорить ее покинуть на время уютный дворик с ручейком и печью, чтобы прогуляться сюда, к творению халифа Медного города, которое от сего мига существует не только где-то там, в далеком восходном царстве, а и здесь, в какой-то тысяче шагов от дома.
Пагоду окружала четырехугольная платформа, вымощенная мраморными плитами и густо застроенная навесами, святилищами, маленькими храмами так, что вокруг нее осталась лишь дорожка, шириной не более тридцати локтей. То тропа для паломников. Одни сидят на плитах, размышляя о жизни, другие молятся, держа в руках цветы или свечи; некоторые укрылись в тени, дабы отдохнуть и перекусить. Шлепанье многочисленных босых ног по мраморным плитам, переливы негромких голосов, звон колокола вдали, шуршание бумажных цветов и зонтиков создавали для пагоды торжественный и необычный фон. Необычность и торжественность эта подчеркивалась обилием, многообразием и густотой красок, из которых создан этот мир, зеленью пальм, чьи высокие кроны подобрались почти вплотную к платформе и теперь заглядывали через барьер из немногочисленных деревьев, допущенных на саму платформу. Белизна и золото пагод, ало и сине выступающие крыши, всплески цветов, статуи, столбы, на которых стоят каменные фигуры охранителей пагод с мечами в руках… И над всем этим — великолепное сияние ушедшего в самое небо Шведагона…
