Попытался поддеть пальцем. Но к его удивлению этого не произошло. Напротив, он ощутил ее как часть себя. Почувствовал прикосновение самой чешуйкой.
– И что теперь? – устало, вздохнул Иван.
– Вот кабы я знала, – развела она руками. – Что оно вообще такое?
– Юра, расскажи. Мне трудно. Почему так горло болит?
– Да ты так кричал, когда тебя шарахнуло, что аж я в себя пришла.
Парень наскоро, без всяких прикрас, поведал старушке историю о земляном монстре. Она слушала, охала да качала головой, но не перебивала. И когда быстрый пересказ был окончен, посмотрела на мастера.
– Она сорвала с себя эту чешуйку, бросив ее мне, тем самым обнажила сердце и дала себя упокоить, – добавил Иван. – С тех пор я носил эту чешуйку на груди как талисман.
– Сердце материнское значит, – задумчиво произнесла бабуля, проведя поверх рубахи по чешуе. – То–то от нее силищей такой веет. Ты прав Иван. Это очень мощный талисман. Ты даже сам не знаешь, сколько он раз тебе жизнь спасал. И в этот раз он принял удар на себя, только поэтому ты жив и остался. – Она задумалась. – Теперь и ума не приложу, вырезать его аль нет. К худу иль к добру он с тобой сросся.
– Жанна, не дала мне сгинуть в пустоте, – сглотнув ком в горле, просипел Иван. – Она за руку вывела меня с того света. И я знаю, это был не сон и не галлюцинация. И еще она мне показала, что дорогой мне человек в опасности. Поэтому я срочно должен его спасти. Можете не верить. А я верю.
– Я тебе верю сынок, – тихо ответила старушка и с почтением снова погладила чешуйку. – Пусть остается в тебе. Не буду вырезать. Только не пущу я тебя никуда. Ты уж прости меня ведьму старую.
Иван не успел понять, что случилось. Грубый толчок в шею, и вот он снова провалился в темноту. На этот раз это была не та гибельная пустота, что была за гранью. Это был просто глубокий сон без сновидений.
Он куда–то рвался, продирался сквозь темные клочья, вытаскивал свое тело из вязкого, невидимого болота. Снова и снова Иван толкал свое тело вперед. И вырвался, наконец, к свету.
– Батюшки! Да как же это? – опешила знахарка, заметив, как Иван открыл глаза и зло посмотрел на нее. – Да так быстро! Хорошо спеленать успели.
Юра как раз крепко затянул последний узел.
– Отвяжите, – зло сказал Иван.
– Нет, – отрезала бабуля. – И вообще я тебя не слушаю. И ты его не слушай. – Обратилась она к парню. – Можешь меня, потом пристукнуть, мастер, но и не надейся, пока не оклемаешься, не отвяжу.
– Юра, я по–хорошему прошу. Отвяжи, – обратился он к парню.
–Нет, – ответил подмастерье, присел на стул и отвернул лицо.
– Юра, я от тебя отрекусь, если не развяжешь.
– Я готов это принять наставник, – дрогнувшим голосом ответил Юра, не поворачивая лица. – Главное, чтобы ты был жив, здоров, а я не пропаду. Выздоровеешь, тогда твоя воля.
– Да что ж вы за люди, мать вашу! Блин! – крича мастер, напрягся, рванулся, затрещали простыни, но не поддались. – Там человек гибнет. А вы… – подвывая от рвущей тело боли сипел он. – Юра, ты ведь знаешь, ты моя единственная родня. Я тебя как сына люблю. Но если Марья погибнет, я тебе этого никогда не прощу! Ты слышишь? Юра!
Парень не поворачивая лица, тихо всхлипнул, ничего не ответил, вскочил и исчез из поля зрения. Оставшись наедине с собой, Иван материл всех и вся. Еще никогда он не был в таком отчаянии как сейчас.
Когда подмастерье, вместе со старушкой, опять появился в поле зрения, то мастер тихо завывал от бессилья. Она горестно вздохнула и переглянулась с мрачным парнем.
– Аки волк на цепи. Развязывай его, Юра. Так он скорей себя угробит, полоумный. Иди, спасай свою волчицу, дурень! – Пока парень отвязывал все узлы она внимательно смотрела на притихшего мастера. – Ты понимаешь, что далеко не укостыляешь? Еще час назад ты был мертвяк мертвяком. И сейчас не лучше.
– Я в трезвом уме и твердой памяти. Ну не могу я так. Зная, что она гибнет. Я жить так не смогу. Не прощу себя никогда.
– Эх! Где ж ты был мастер, когда мне было двадцать годков? – грустно улыбнулась старушка и подмигнула Ивану. – Не было, тогда таких. Все о себе да, о себе кажный думал. Да пустое это. Сейчас мне надобно подумать кое, о чем.
Подмастерье помог приподняться, а после и сесть. Мастер зажмурился, заскрипел зубами, сдерживая крик. Боль слегка отступила, он открыл слезящиеся глаза и посмотрел на встревоженного парня.
– Не дрейфь Юрка, – попытался улыбнуться Иван. – И с поломанными ребрами, и с легким пробитым бегал. Не впервой. Как там голова моя, цела хоть?
– Целая. Регенерировала. Да вот только права бабушка. Ты едва живой. И куда ты вообще собрался Вань?
– Веришь, сам не знаю. Потому дай мне бумаги и чем рисовать.
Юра, не отходя достал из кармана старый засаленный блокнот и огрызок свинцового карандаша. Мастер с трудом начал, что–то чертить.
– Так, – решил взять на себя инициативу парень. – За рулем ты сидеть не сможешь. Поедешь в люльке. Я поведу.
– Нет, – сухо ответил Иван. – Я могу не вернуться. Там смерть на каждом шагу. Я не хочу, чтобы ты погиб из–за меня и моей женщины. Если я не вернусь, все заберешь себе. Пластиковый пакет в моем рюкзаке возьми. В нем рекомендации для вступления в Братство. Ты поедешь в Обитель и станешь мастером. Понял?
– Я тебя не спрашиваю, – грубо повысил голос Юра. – Понял? Или я еду с тобой, или сейчас вырублю нахрен, свяжу обратно, и кляп в рот заткну. Потом отрекайся, бей, что хочешь, делай. Понял?
– Понял, – ошарашенно ответил Иван, глядя на полного решимости парня, что уже крепко сжал кулак.
– Оружие хоть удержишь? – таким тоном, будто не он, а Иван его подмастерье, спросил Юра. – И куда ехать? Хотя бы примерно.
– Удержу. А ехать нам в город, в котором я никогда не был. Но там есть здание на площади с такой вот необычной крышей, – протянул он наполнившейся режущей болью рукой, блокнот.
Глядя на рисунок Юра, сосредоточился, почесал маковку. Что–то знакомое. Вертится где–то в сознании, а зацепить мысль не удается.
– Я сейчас пойду, поспрашиваю у людей, может, кто знает, где это. А ты сидишь и не дергаешься до моего прихода. И не смотри так на меня. Сейчас ты не в том положении.
– Да знаю я, – улыбнулся Иван. – Спасибо тебе, родной!
