Кин согласно склонил голову.
Челн отчалил от берега.
Кин проводил его глазами и развернулся, чтобы идти к своему отряду.
– Ты не можешь уйти. Мы должны догнать его. Мы должны остановить реку и изловить чудовище. Не упусти его, – преградил ему дорогу бесноватый.
– Иди прочь! – грубо оттолкнул его Эк, и Кин молча прошел мимо.
– Я догоню его. Великое зло! Великое зло не хочешь пресечь ты! Боги покарают тебя, – завизжал оридонец. – Я видел, как река проглатывает его. Я задыхался… я не мог. – Он замер, захлебнувшись чувствами, и рухнул на колени. – Остаюсь и вижу дело рук своих… остаюсь и вижу дело рук своих!..
Неожиданно он достал два ножа-когтя и вонзил их в себя.
– Ярчайший, гляди на меня. Я остаюсь здесь… исполню последнее веление твое… ибо слово твое – это кровь моя. Когда бросаешь меня, кровь истекает из меня. – Руки оридонца продолжили терзать тело, разрывая его ножами.
Никто не обернулся, когда тело его рухнуло и заскользило к воде в потоке своей собственной крови.
– Проклятый Фод. Я говорил ему не трогать того отшельника… как его?
– Лиар
– Да. Он бы многое рассказал. Я видел, что он способен. Чтоб мне скособочиться, если то, что здесь произошло, не имеет какое-то грозное значение для Владии и для нас всех.
– Кин, мы всего лишь упустили пиратов. Вместе с ними пара отъявленных головорезов. Тот, за кем мы гнались, захлебнулся в реке. Это, может, много, но что они сделают нам, если только и делали, что бегали от нас?
Оридонец остановился и упер свой хмурый взгляд в брезда.
– Конклав не интересуется делами пиратов и головорезов. Тот, который утонул… ты говоришь, что утонул – ты это наверняка знаешь? Видел его труп? Нет? Цуру приказали выслать за этим людомаром целую энторию. Мою энторию. Ты думаешь, что меня взрастили для погонь за парочкой разбойников?! Или, думаешь, Цур сделал это от нечего делать? – Кин фыркнул. – Этому людомару, – продолжал он, – удалось без особых трудностей пройти из одного конца Владии в другой. Так словно это не есть оридонская земля. Чернолесье благоволит ему. Старые боги Владии благоволят ему. Об этом зле говорил Фод. Старые боги Владии вернулись во Владию. Это и есть то, чем взволнован Конклав. – Кин перевел дух. Его лицо приняло прежнее выражение.
– Что мы будем делать, привысокий? – спросил Эк.
– Я не знаю. Идти обратно мы не станем. Возвращаться в Эсдоларг я не хочу…
– Хы… мне там понравилось.
– Мы вернемся к Немой лощине. Мне нужно видеть Цура и говорить с ним. Грядут большие перемены.
***
В круглой зале по периметру которой стояли двадцать четыре странного вида статуи, изо ртов которых вырывалось пламя огня, сидели в круг на массивных тронах семь фигур. Никто бы не смог разглядеть их лиц, даже если бы и приблизил свое лицо к их лицам.
Холодный ветер крутил хоровод позади их тронов, играя с языками огня во ртах страшного вида статуй.
Немного позади семи тронов, там, где владычествовала ветряная круговерть, стояли фигурки существ, походившив на пирамиды. Руки существо были раскинуты в стороны против движения ветра, и на вершинах фигурок горели рочиропсы кипельно-белого цвета.
Неясный гул носил ветер вокруг тронов. Он завывал, просачиваясь между рук пирамидальных фигурок.
Внутри круга из тронов лежал труп девушки, заколотой небольшим кинжалом. Орудие смерти висело над ее телом.
– Это последняя из них, уту-нанш, – раздался голос с одного из тронов. – Мы нашли ее там, где указал провидец.
– Сколько еще они оставили после себя?
– Остались лишь два, уту-нанш. Но мы знаем, где они.
– Их будут хранить сильнее, чем прежних. Старцы соберут все силы.
– Да будет так! Мы явим им нашу силу, и они убоятся.
– Конклав донес мне, нанши, что Владия разродилась злом.
– Ты знаешь, кто из них?
– Да, тот, который опаснее другого.
– Пророчество сбылось на треть, уту-нанш. Не пора ли нам явить их?
– Да. Иди и собери их. Пусть плодятся во множестве.
Ледяная битва
Кучевые снежные облака беспорядочным потоком вливались в долину подле Меч-горы со стороны Великих вод. Они прижимались одно к другому своими мягкими боками, толкались и вызревали до туч – до тех пор, пока не наступало время им обрушиться густым снегопадом на подлежащие земли.
Облака были добродушными пушистыми и приветливыми. От них пахло свежестью и чем-то сладким. Они вели под руку своего лучшего дружка – ветер. Вместе они резвились на просторах Великих вод, вместе пугали богобоязненных мореходов, напрыгивая на их корабли и закидывая их охапками воды и тумана. Но здесь, в долине при Меч-горе ветер менялся вместе с облаками. Он превращался в свирепый холведей – буран, вихрями увивавшийся за любым путником, которому непосчастливилось оказаться в этот час на северной части Холведской гряды. Даже туман, извечный житель гор, и тот, разорванный в клочки свирепостью велиководских дружков, укрывался от их азарта по ущельям и трещинам в горах.
Ледяной замок возвышался поверх тяжелых снежно-сизых туч, заполонивших долины гряды. Стены из толстого льда возвышались над настом вечных снегов на высоту в тридцать локтей и были достаточно толсты, чтобы по ним прошли парадным строем с десяток пехотинцев.
Творец этого чуда, Кин, был быстро возведен жителями и гарнизоном Эсдоларга на пьедестал ненависти. На работах погибло около сотни строителей: замерзли насмерть, сорвались со склона и упали в пропасти, были съедены негтами, сошли с ума, повстречав топпи.
Кин нарушил свое же слово и вернулся в Эсдоларг. Неведомо, что притягивало его в эту крепость. Неведомо, что держало его здесь. Много раз порывался он объявить об отъезде, но всякий раз какое-то смутное чувство, похожее одновременно и на злость, и на надежду останавливало его. Оридонец понимал, что все, включая Пероша – бывшего головой крепости – ненавидели его. Ненавидели люто. Ненавидели так, как умеют ненавидеть те, кто смог свыкнуться с жизнью в тяжелых условиях. Их нелюбовь была бесхитростной, но зато сильной и однонаправленной. В глазах каждого из них оридонец видел мечту избавиться от него. Она горела в их зрачках, как нетленная надежда. Кин с улыбкой представлял иногда думы этих простых солдат. Его забавляло думать, что ненависть к нему согревает их души черным огнем.
Своим воинам он приказал быть настороже. Перед началом зимы до него дошло послание от Цура. Впервые за многие зимы оно было написано тайнописью. Лишь месяц спустя, прибыл гонец с шифром. Он передал его под видом дарственной шкатулки.
Кин Хмурый заперся у себя в покоях и потратил ночь, чтобы расшифровать послание. Он так и не уснул в тот день, просидев его остаток на скамье перед столом с разбросанными табличками. Его тяжелый непонимающий взгляд буравил стену перед собой; невидяще скользил оридонец глазами по искусной вышивке гобелена, свисавшего с потолка до самого пола.
«Ты, кто читает это сейчас, знай, что Мы порешили так, а не иначе. То есть воля богов наших. Владия стала источником опасности. В ней зародилось и разрастается зло. Мы приказываем тебе убить всех. Земли, что под твоей пятой должны стать пустыней. Земли, которые станут пустыней, должен ты покинуть. Уведя тело, да оставь глаза свои в них, ибо зло может быть не повержено. Выполняй»
Кин смотрел на гобелен, не замечая его сочных красок. Пред ним висел кусок материи, искусно превращенный руками мастера в осанну жизни, хвалу ее величию и торжественности. Оридонец лучше всех понимал, какая задача поставлена перед ним. Приказ был невыполним.
Его больше всего волновало не странное повеление, но что за ним сокрыто. Навряд ли проклятый старый Цур, невзлюбивший его, Кина, за ум и расторопность, отпустил бы к нему такое послание без злого умысла. Этот приказ предназначен вовсе не ему. Это приказ для Цура.
Зачем же он переправил его Кину? Этот вопрос больше всего волновал оридонца. Весь день и всю следующую ночь он не сомкнул глаз прежде, чем понял, что это не что иное, как крик о помощи. Цур не мог открыто попросить своего давнего злейшего врага, помоги мне, а потому неуклюже, насколько мог деликатно, делал это. Поняв помыслы Цура, Кин усмехнулся и встал с постели. Он подошел к большому окну и открыл огромные ставни. В комнату ворвался холодный ветер.
Ночь стояла ясная. Внизу замерли снежные тучи. Мириады звезд блистали на небосклоне.
Время пришло. Пора покинуть Эсдоларг.
***
Снежный наст с неохотой отдавал ветру снежинки, который сумели подняться на вершину перевала вместе с резвыми тучами, перемахнувшими через него. Ледяная крепость молчаливым белым титаном возвышалась над горой. Свет луны отражался от ее стен, делая строение горящим серебром. Это явление здесь в горах завораживало, делало крепость таинственной. Грирники первыми опустились перед ней на колени. Они поклонились ей, как своей праматери.
