что ответственность на работе это важно, а вот ответственности как родителя как бы не существует. Сбросил яйцо в чужое гнездо и поминай как звали.
Беда человека, когда он бесталанен, но не хочет этого понять, а тем более принять. В таком случае это не только его беда, но и беда для всех окружающих, ибо он несет с собой негатив для них.
Подобная мысль более всего угнетала Хавина. Он прекрасно понимал рассуждения Надежды и осознавал, что, наверно, не обладает талантом быть хорошим спутником для женщин. А ему так хотелось отыскать в себе хотя бы крупицу этого дара, чтобы дать женщине счастье.
Павел надеялся, что теперь он предпримет все усилия, чтобы удержать Марину возле себя, он попытается стать для нее надежным. Ведь, по сути, он – неплохой человек. Уйдя в свои мысли, Хавин не расслышал голоса Надежды, а когда понял, что она что-то ему сказала, встряхнулся и приподнял брови. Надежда повторила:
– Когда же ты, Павел, остановишь наконец на ком-то свой выбор? Еще не поздно иметь собственных детей.
– Выбор должен быть обоюдным, – коротко ответил Хавин.
У Надежды были тонкие губы, и в улыбке они растянулись в еще более тонкую линию:
– Я слышала от Матвея, что сейчас ты живешь с какой-то Мариной, а совсем недавно я видела на фото тебя с другой девушкой.
– На каком фото? – удивленно посмотрел Павел.
– А ты не видел разве? – поразилась в свою очередь Надежда. – Фото с выставки, на которой был и Матвей. Он и принес. Снимок из-под полы, так как там делать фото не разрешалось. Но кто-то из твоих сотрудников все-таки ухитрился. – Надежда стала на ноги и прошествовала к небольшой витрине. Она была женщиной среднего роста. Проходя мимо Павла, посмотрела насмешливо, дескать, сколько можно копаться, пора и честь знать. Открыла дверцу, достала небольшой фотоальбом, вытащила фото и протянула Хавину.
Павел посмотрел на снимок, увидал на нем Матвея и себя под руку с Кристиной. У Хавина по коже пробежала дрожь отторжения. Сейчас ему неприятно было видеть себя рядом с Кристиной или, наоборот, Кристину рядом с собой. Впрочем, от перемены мест слагаемых сумма не менялась. Ему не понравилось, что вдруг ниоткуда появилось это фото.
Надежда заметила, как по его лицу пробежала короткая судорога недовольства и произнесла:
– Я, конечно, не видела Марину, о которой говорил мне Матвей, но эта девушка, по-моему, ничего.
– Это плохое фото! – сухо отозвался Павел.
– А мне кажется, очень хорошее, – не согласилась Надежда, прижимая к груди фотоальбом. – Девушка приятненькая, стройненькая, остроносенькая.
– Об этой девушке, Надежда, надо забыть! – все так же сухо, с ощутимым холодом в голосе, прервал Павел. – Она оказалась не той, какой я представлял ее себе.
– Да все мы не те, какими вы, мужики, представляете нас! – вдруг разозлилась Надежда, и на переносице у нее образовались морщинки. – Всех нас вы видите в розовом цвете, а мы живые люди из плоти и нервов. Вам хочется, чтобы мы вечно были пушистыми и безголосыми, а у нас есть колючки и голос. Вам хочется, чтобы мы всю жизнь ухаживали за вами, как за детьми, пылинки сдували, восторгались вами. А что вы, собственно, собой представляете без нас? Да ничего. Бьете себя в грудь, мол, вот каких успехов мы достигли на работе! А благодаря кому достигли, забываете. А кто вас кормит, поит, обглаживает, обстирывает, спать укладывает, а утром на работу собирает? Да нули вы, Павел, нули без нас. Ты и сейчас не хочешь согласиться со мной, забываешь, что вокруг тебя в квартире домработница топчется, а на работе около тебя прыгает секретарша. Но ведь не у всех есть домработницы и секретарши. Вот так-то, Паша. И знаю я твои представления о женщинах, Павел, хорошо знаю!
– Что ты так расшумелась, Надежда, я же ни одного слова не сказал против, – примирительно поморщился Хавин.
– Да я не расшумелась, Павел, – проговорила Надежда и положила альбом с фотографиями на место. – Видел бы ты, когда я начинаю шуметь по-настоящему. Все домашние от меня разбегаются в разные стороны. – Она повернулась к Павлу и улыбнулась, как будто ничего не произошло. – Просто бесит иногда несправедливость, которая происходит в жизни. Всю жизнь бьется женщина, как рыба об лед, живет не для себя, а для семьи, и в итоге устает быть заботливой и покладистой. У нее появляется желание пожить только для себя, не для мужа, не для детей, а для себя. Вот чтобы проснуться, когда хочется, а не когда нужно, делать то, что хочется, а не то, что требуется, не думать, что кто-то не накормлен, не обстиран, не обласкан, думать только о себе и справлять только свои потребности. Хоть одну недельку пожить так, как живут мужики. Вот представь себе среднестатистического мужика и среднестатистическую женщину. Приходит муж с работы. Он, видите ли, устал, ему отдохнуть надо. Он разваливается в кресле или ложится на диван, берет в руки книгу, журнал или включает телевизор и отдыхает. А женщина тоже пришла с работы, но как будто совсем не устала. Бежит на кухню, готовит пищу своему благоверному, потом его, уставшего, кормит, после чего тот основательно укладывается на диван и смотрит телевизор. Ему, конечно, надо посмотреть новости, спорт, концерт, фильм и даже рекламу. А женщине, так как она вовсе не уставшая, надо за ним убрать со стола, помыть посуду, потом проверить у детей уроки, потом навести порядок в квартире, может быть, помыть полы, постирать что-то, погладить мужу рубашку к завтрашнему дню. А затем, когда уже язык на плече, надо всех уложить спать, в том числе и мужика. И после всего этого, когда она уже совсем без задних ног, ей надо ублажить своего благоверного. В конце концов, когда уже мужик, отдохнувший, захрапит под боком, у нее появляется время подумать о себе. Но о чем в этот момент ей можно думать, когда собственного тела она уже не чувствует? А с утра опять, как заведенная, надо всех собрать, приготовить завтрак, накормить, отправить в школу и на работу, убрать за всеми, самой успеть привести себя в порядок, тоже, высунув язык, сбегать на работу, отработать день, чтобы затем вечером вернуться к идентичным заботам. И так до самой ночи. Барская жизнь у мужиков, Павел. Пахать на вас надо, как на хороших меринах. Ведь женщины по молодости обожествляют мужчин только за то, что они мужики, а когда понимают, что обожествлять-то нечего, тогда потерянного времени уже не вернешь. А хотелось бы. Недаром многие
