— Нет, — угрюмо ответил Дилан.
— Бабушка заболела. Мне пришлось везти ее к врачу. Разве они тебе не сказали?
Дилан покачал головой.
— Я думал, ты забыла.
— Бог с тобой, как я могла забыть?!
— А как бабушка?
— Она поправится, — ответила Кили. — У нее просто… ей стало плохо от одного лекарства, которое она принимала. Неужели они тебе ничего не сказали?
— Нет, — пожал плечами Дилан. — Ты уверена, что она поправится?
— Да, конечно, — решительно подтвердила Кили. — Черт, я же их просила все тебе передать!
Дилан как будто не разделял ее возмущения.
— Ты привезла мои вещи? — равнодушно спросил он.
— То, что разрешили, — вздохнула Кили. — Гостинцы запрещены, радио тоже. Но я привезла тебе портативный плеер и диски.
— Спасибо, — сказал Дилан.
— Ты уже говорил с доктором? — спросила Кили.
— С доктором Стоувером? Да.
— Ну, и как все прошло?
— Нормально.
— Я хочу сама с ним поговорить, — сказала Кили. — Хотела прямо сегодня, но бабушка… Может, завтра.
— Когда я смогу вернуться домой?
Кили нахмурилась. Она уже успела рассказать Лукасу о визите социального работника, о ее враждебности, намеках и угрозах. Лукас заверил ее, что перевернет небо и землю, чтобы вернуть Дилана домой, но Кили вынесла из встречи с ним убеждение, что для этого потребуется чудо.
— Скоро, — ответила она уклончиво. — Я точно не знаю, когда именно. Узнаю точнее, когда переговорю с доктором.
Дилан уныло повесил голову.
— Родной мой, пойми, им необходимо какое-то время понаблюдать за тобой. Они хотят удостовериться, что ты не…
— Не повторю попытки? — напрямую брякнул Дилан.
Кили хотела отмахнуться от его слов, сделать вид, что она вовсе не то имела в виду, но вдруг сказала себе: «Кого ты дурачишь?»
— Все верно, — подтвердила она. — На этот раз нам просто повезло.
— Я больше не буду, — устало пообещал Дилан.
— Дело не только в тебе, Дилан. Они считают, что тут есть и моя вина… Я плохо заботилась о тебе.
— Это не твоя вина…
— Нет, это правда, Дилан. И мы оба это знаем. Я тебя не слушала. Я была так поглощена собственным горем, что не обращала на тебя внимания… и я могла тебя потерять. Это моя вина.
Дилан не стал с ней спорить. В комнате воцарилось мрачное молчание. На сердце у Кили лежал тяжелый камень. «Он винит меня, — подумала она. — Он больше никогда не будет мне доверять, что бы я ни делала. Он всегда будет помнить, что я его предала. Он будет знать, что на меня нельзя положиться…»
— Тебе удалось что-нибудь разузнать? — вдруг спросил Дилан, прервав поток ее горьких мыслей. — Про ворота?
Кили взглянула на сына, и волна благодарности затопила ее сердце — благодарности за неиссякаемую детскую веру.
— Я над этим работала целый день. Чем больше я об этом думаю, тем яснее понимаю, что эти ворота открыл кто-то посторонний. Марк не мог проявить такую небрежность. Не такой он был человек. Представляешь, сегодня я опять нашла их открытыми!
Дилан удивленно взглянул на нее.
— Кто же их открыл?
— Эвелин Коннелли. Она искала теннисный мячик и оставила воротца открытыми.
— Само собой. Старая кошелка! Может, и в тот раз это была она?
— Я думала об этом, — призналась Кили. — Она все отрицает.
— Ты никогда не узнаешь, — безнадежно вздохнул Дилан.
Кили схватила его за плечи.
— Не смей сдаваться! Я же не сдаюсь! И не сдамся. Никогда. Ни за что.
Дилан вяло кивнул, видимо, потеряв интерес к разговору.
— Как Эбби?
— С ней все в порядке, милый. Она скучает по своему братику.
— Да уж, конечно! — пробурчал он, но слабая улыбка осветила на миг его мрачное лицо.
— Сегодня за ней присматривает Николь Уорнер, потому что бабушка заболела.
— Николь Уорнер? — недоверчиво переспросил он.
— Ты ведь ее знаешь?
Дилан пожал плечами.
— Я знаю, кто она такая.
— По-моему, она очень славная девочка. Сама предложила присмотреть за Эбби. Она очень беспокоится о тебе.
— Она небось думает, что я псих в клетке.
— Это неправда!
— Нет, правда! Меня же пичкают лекарствами… для психов. Их тут называют «духоподъемники». Клево звучит? Влезаешь в подъемник, нажимаешь волшебную кнопку — и взлетаешь.
— Кто это прописал? Доктор Стоувер?
Дилан кивнул.
— Я все об этом разузнаю, — мрачно пообещала Кили.
Внезапно из коридора донесся душераздирающий вопль. Кили вздрогнула и повернула голову.
— Тут это обычное дело, — успокоил ее Дилан. Он провел здесь всего восемь часов, но уже чувствовал себя закаленным ветераном. — Дурдом как-никак!
— Мне сказали, что на этом этаже только дети, — возразила Кили.
— Ну да, дети. Придурки, — пояснил он. — В основном тут наркоманы да девчонки с анорексией. Ну, эти… которые голодом себя морят.
— Тебе здесь не место. Я вытащу тебя отсюда, милый. Клянусь тебе. — Она понятия не имела, как ей удастся это сделать, но все-таки поклялась. — Ты, главное, скорее поправляйся.
Раздался резкий стук в дверь.
— Всем посетителям покинуть помещение! — приказала надзирательница в зеленой униформе.
— И что ты собираешься делать сегодня вечером? — спросила Кили, подхватив сумку. — Будешь музыку слушать?
— Можно пойти в общую комнату, кино посмотреть. С другими психами.
— Не говори так, милый! — умоляюще попросила она.
— Да ладно, они не так уж плохи. Крикунов здесь не слишком много.
— Ну хорошо, родной. — Она ласково обняла его. — Я завтра вернусь.
— Как скажешь.
Как только Кили оказалась за порогом, бодрая улыбка сошла с ее лица. На сестринском посту она спросила, нет ли хоть какой-нибудь возможности повидать доктора Стоувера.
Дежурная медсестра подняла на нее равнодушный взгляд.
— Он уже ушел. На экстренный случай у нас есть дежурные врачи. Можете оставить ему сообщение на автоответчике. Доктор Стоувер или его секретарь с вами свяжется. Это неотложное дело?
Кили смотрела на медсестру, остро ощущая собственное бессилие перед этой бюрократической стеной. «Будь осторожней, — напомнила она себе. — Не делай резких движений. Неотложное ли это дело? Нет. Разве только для меня. Просто весь мой мир рушится у меня на глазах».
24
Проливной дождь и грохот грозы сопровождали Кили по дороге домой из института Бленхайма. Николь встретила ее приветливо и заверила, что Эбби вела себя как ангел. Кили поблагодарила девочку, заплатила ей вопреки протестам и настояла, чтобы Николь взяла ее зонтик — черный зонтик с нарисованным на подкладке голубым небом в белых облачках, — а не шла домой под дождем. Стоя в дверях, Кили провожала ее взглядом, пока Николь вприпрыжку бежала по подъездной аллее и ее светлые волосы, стянутые в «конский хвостик», мелькали из-под зонтика, вспыхивая золотом в темноте. Когда Николь скрылась из виду, Кили отнесла Эбби, уже переодетую в пижамку, в детскую и опустилась в кресло-качалку, держа девочку на руках. Через несколько минут до нее донесся прерывистый долгий вздох — верный признак того, что Эбби уснула. Кили осталась в кресле, наслаждаясь детским теплом и таким редким теперь ощущением покоя. Она откинулась на подголовник и закрыла глаза.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
