А зачем, собственно говоря, понадобилось применять кодированное обозначение, чтобы сообщить о начале величайшей трагедии в истории человечества? О том, что горят города и льется кровь мирного населения Польши? Очень просто.
Чтобы создать «алиби» для английских министров, якобы еще не ведавших о наступлении момента выполнить торжественно принятое на себя обязательство оказать немедленную помощь Польше, дать им возможность дискутировать, «сомневаться» и «предполагать».
В 8.30 утра поступила информация от британского посла в Варшаве Кеннарда, в 10.45 – из Берлина. «Насколько я понимаю, – сообщал Гендерсон, – поляки взорвали мост в Диршау и возникли столкновения с жителями Данцига. Получив эти сведения, г-н Гитлер дал приказ отбросить поляков за линию границы и распорядился, чтобы фельдмаршал Геринг уничтожил польские воздушные силы в пограничной зоне. Эта информация получена непосредственно от фельдмаршала Геринга».
Телеграмма была передана в Лондон по телефону, и гитлеровцы, очевидно, имели возможность удостовериться, что Гендерсон был исполнительным: сообщил в Лондон то, что они хотели. Польский посол в Лондоне Рачинский не был информирован англичанами. Поскольку связь с Варшавой была прервана, он оставался в неведении о происходивших событиях до тех пор, пока ему не позвонил из Парижа Лукасевич. Тогда, не дожидаясь указаний Бека, он около 10 часов утра отправился к Галифаксу и заявил, что обстановка требует выполнения Англией обязательств по договору.
– Мне представляется, – ответил Галифакс, – что если факты таковы, то мы будем того же мнения.
Ответ несколько успокаивал и в то же время ни к чему не обязывал. Изощренный в тонкостях дипломатии, достопочтенный лорд отшлифовал его задолго до начала событий.
Затем Галифакс пригласил германского поверенного в делах Т. Кордта и поставил его в известность относительно демарша Рачинского.
– Эта информация создает очень серьезную обстановку, – заметил при этом британский министр.
– А в каких конкретно пунктах германские войска, по вашим сведениям, перешли польскую границу? – спросил Кордт, прикидываясь наивным.
В ответ Галифакс только развел руками. Вернувшись в посольство, Кордт через некоторое время позвонил Галифаксу.
– Сведения о бомбардировках Варшавы и других польских городов не соответствуют действительности, – заявил он. – Поляки обстреливают германскую территорию, а части вермахта отстреливаются…
Располагая с 6 часов утра информацией от Интеллидженс сервис, Галифакс не подал виду, что ему ясна тактика германской дипломатии. Она устраивала его.
В 11.30 состоялось экстренное заседание британского кабинета. Министры пришли к единому мнению, что «слухи» о налетах германской авиации на польскую столицу являются «преждевременными». Галифакс предложил не предпринимать каких-либо «непоправимых» действий, пока не поступит более подробная информация.
В тот день радиостанции передали первую сводку польского военного командования – и мир вдруг увидел страшный лик войны: внезапное разбойничье нападение. Кровь и пожары в мирных городах и селениях, огромное число жертв среди гражданского населения. В Кутно, пикируя на эшелон с эвакуируемыми людьми, фашистские летчики расстреливали их из пулеметов… Глубокая тревога охватила народы Европы. В Англии и Франции широкие слои населения, включая определенную часть буржуазии, потребовали немедленной поддержки Польши.
Элементарный здравый смысл подсказывал, что потеря союзника на востоке усилит опасность для самих западных держав. Но в рамки здравого смысла не укладывались антисоветские замыслы, на протяжении многих лет вынашивавшиеся в правящих сферах «западных демократий», и они продолжали действовать ему вопреки. Поздно вечером 1 сентября английский и французский послы в Берлине вручили Риббентропу идентичные ноты. Констатируя факт вторжения германских войск на польскую территорию, правительства обеих стран заявляли: им «кажется», что создавшиеся условия требуют выполнения ими взятых в отношении Польши обязательств. Если германское правительство не представит «удовлетворительных заверений» в том, что прекратило агрессию, Англия и Франция окажут помощь полякам.
По смыслу ноты являлись ультиматумом. Однако это был самый странный в дипломатической практике ультиматум: в нем не указывался срок выполнения Германией выдвинутых условий.
– Если на ноту не последует ответа, – заявил британский премьер в палате общин вечером 1 сентября, – то у посла правительства его величества есть указание… потребовать свой паспорт! Затребовать паспорт – это значит пригрозить разрывом дипломатических отношений. Разве в такой помощи нуждалась Польша!
Не менее циничной была позиция и французского правительства.
– Вот уже на протяжении пяти часов Германия ведет военные действия против Польши, – заявил польский посол Лукасевич французскому министру иностранных дел утром 1 сентября. – Что вы намерены предпринять?
– Сегодня будет объявлена всеобщая мобилизация, – ответил Бонне.
– Когда вы начнете военные операции?
– Наша конституция запрещает предпринимать какие-либо военные акции или предъявлять ультиматум без предварительного обсуждения в парламенте. Его созыв назначен на завтра, в полдень.
– Но ведь это страшно долго! Польша истекает кровью!
– Депутаты и сенаторы находятся в отпуске. Им нужны сутки, чтобы прибыть в Париж…
Лондон, 2 сентября. Гендерсон сообщает Галифаксу добытые английским военным атташе в Берлине сведения. Неожиданное упорное сопротивление поляков сорвало германо-фашистское расписание операций. Тяжелые потери с обеих сторон. Впредь до разгрома Польши Гитлер намерен придерживаться на западе строго оборонительной тактики. Германский генеральный штаб рассчитывает осуществить запланированный разгром Польши в течение трех недель.
Обращения польского правительства к Англии и Франции с каждым часом становятся все более настоятельными. Срочно требуется обещанная по соглашениям помощь со стороны авиации союзников. Пользуясь своим полным господством в воздухе (большая часть польских самолетов была уничтожена на аэродромах в первые же часы войны) в результате вероломного нападения, германские воздушные силы препятствовали завершению мобилизации польской армии и доставке войск к линии фронта. Беззаветный героизм и мужество польских летчиков не могли противостоять численному и техническому превосходству гитлеровской авиации. Появление над рейхом хотя бы нескольких воздушных подразделений союзных стран могло бы коренным образом изменить обстановку, сократить громадные жертвы, которые несло польское население.
Утром Лукасевич с нетерпением ожидает Бонне. А тот вел в Елисейском дворце переговоры с французским премьером.
– Установлен ли срок для Германии во вчерашней ноте? – спросил посол.
– Нет, парламент еще не заседал. Соберется после полудня.
– И какой срок будет установлен для ультиматума?
– Я полагаю, – ответил Бонне, – сорок восемь часов.
– Это слишком долго! Польша уже тридцать шесть часов отражает агрессию! Наше население несет огромные потери!.. Где же молниеносный контрудар, который Гамелен обещал Касприцкому?
Потеряв самообладание и перейдя на крик, посол обвиняет Францию в постыдном предательстве. Бонне, чтобы избавиться от нежелательного визитера, рекомендует ему обратиться к Даладье…
А что делает Гамелен, начальник штаба и главнокомандующий вооруженными силами Франции, на котором прежде всего лежит ответственность за ее безопасность и выполнение взятых ею военных обязательств? У него два лика, и, совмещенные, они создают стереоскопический портрет: упорный антисоветчик и капитулянт. Все остальное – лишь доведенные до редкой для человека в мундире степени навыки искусного ведения политической интриги, умение ловко использовать разного рода доводы для оправдания пораженческой позиции. Свой послужной список генерал-капитулянт ведет еще с весны 1936 г., когда совершенно сознательно дал возможность гитлеровцам ликвидировать рейнскую демилитаризованную зону. Наиболее важным «достижением» генерала, однако, было активное участие в срыве англо-франко-советских переговоров о пакте взаимопомощи в 1939 г. Следующим шагом стало его предательство Польши.
После начала операций на польском фронте Гамелен вместе со своим штабом – чтобы не мешали политики! – сразу же перебрался в Венсенский замок близ Парижа, где массивные средневековые башни и стены сложены из темно-красного кирпича. Кабинет генерала расположен в подвальной части. Через узкое окно – вполне достаточное для кругозора Гамелена – виден земляной откос глубокого рва, опоясывающего замок. В этом рву некогда по приказу Наполеона был расстрелян герцог Энгиенский… Размышляя о былом величии Франции, генерал тайно подготавливает ее поражение.
