Он так сильно стискивает зубы от возмущения, что, кажется, слышит их яростный треск. Зубы его понимают. У них тоже много запретов: не ешь то, не ешь это, даже не пробуй… Исстари так повелось, заповедано, духи рассердятся… Может, и вправду рассердятся, а ему всё же кажется, что возрадуются. Настоящей любви и неистовой духи радуются – как может быть иначе? Разве у львов есть запреты? Сделают немного шагов в сторону – и опять. Упадут, поднимутся – и опять. Без конца, днями и ночами напролёт. А носороги? Кажется, солнце успеет оббежать полнеба, а они всё ещё взгромождены друг на дружку. И никого не стесняются. Никаких духов. Никаких душ. У душ ведь другие заботы, что им любовь?.. Что волку рога…
Пробежал ветерок по воде, поднял рябь, взбаламутил. Лебеди прижались к самому берегу, к низким тростникам. Там, наверное, и заночуют.
Но не думают ещё лебеди о ночлеге. Опрокидываются в воду, погружают длинные шеи, достают клювами тину со дна. Кормятся. А над ними нависли ивы и плещут светлыми листьями, а ещё выше, в верхушках деревьев, полощется ветер. И бегут алые облака к ночному водопою. «Прекрасная жизнь», – думает Режущий Бивень. Вернее, он даже так и не думает, это думается само – и без слов. Одними улыбками. Одной непрерывной улыбкой. Очарование.
Но что-то ещё происходит в его голове. Он что-то слышит такое… от духа?.. кто-то отчетливо произносит: «Оргий не будет». Режущий Бивень от неожиданности озирается по сторонам: кто же так мог сказать? Неужели Кривой Хребет так бесшумно подкрался?. Нет, конечно же, нет. Тот, кто это сказал, тот невидим. И, наверное, просто почудилось. Однако он согласен. Оргиям не место в этом очаровании. Режущий Бивень уже успокоился, но… Но опять кто-то так говорит прямо в самое ухо или вовсе внутри головы, у её основания. Нехорошее теперь говорит. Что-то про смерть. Не воскреснешь, пока не умрёшь. Мир тоже воскреснет. Оргий больше не будет. Звери станут послушными. И даже растения… Ничего не понятно. Режущий Бивень в смятении и опять озирается по сторонам. Но там нет ничего. Ничего, никого. Ничего он не видит. Но всё ещё слышит: «Оргий не будет». Должно быть, не выспался он. Должно быть, устал.
А на пологую, наклонившуюся над водой иву неслышно взобралась лиса. Плутовка бесшумно прошла по суку – и вдруг свалилась с небес на беспечную троицу. Рыжий снег на белую голову. Режущий Бивень опешил, поначалу даже не понял, что за яркий комок вдруг мелькнул, и почему птицы так всполошились, загоготали, и почему лебедь, она, вдруг пригнула шею к самой воде, распластала, а поверх этой шеи навис воротник. Лебедь, он, растерялся, первым делом прикрыл детёныша, не бросился сразу же на подмогу Белянке – и вместо него бросился Режущий Бивень. Возмущённо вскочил, вбежал в воду, махая руками – всех разогнал. Лиса поплыла от берега, и двое лебедей тоже, в разные стороны, но третья птица, самая белая, уже не могла поднять над водой перекушенной шеи. Режущий Бивень не верит, всё ещё машет руками, всё ещё говорит, что-то там говорит или шепчет. Без толку. Красные пятна крови прибило к берегу, прямо к ногам охотника, водные духи отдают добычу ему… А он всё ещё видит белую лебедь. Он ведь думал, что это – знак, он так решил для себя и… ошибся. Ошибся.
Лиса в отдалении выбралась из реки и затаилась, словно чувствуя, что добыча всё-таки от неё не уйдёт. Но появился другой охотник, раздетый Кривой Хребет – заявился на шум и обрадовался:
– Хорошую добычу заполучил Режущий Бивень, ловко расправился.
Режущий Бивень медленно, как в полусне, повернул голову. Кривой Хребет радуется. Чему?
– Лисья это добыча. Режущему Бивню она не нужна.
Кривой Хребет взглянул недоумённо, но долго думать не стал. Вошёл в воду, забрал тяжёлую птицу, ещё бьющую перепончатыми лапами в предсмертной агонии, вынес на берег и довершил лисье дело, свернул окончательно шею.
Нет больше лебеди. Только мясо.
«Всё-таки это знак», – думает Режущий Бивень. Так и на оргиях какой-нибудь лис прыгнет на его лебедь… а он… что он сделает? Что сможет сделать? Разведёт руки в стороны и уступит… Кривому Хребту!..
Надо бы ему ополоснуться в воде, он ведь за этим первоначально пришёл, но теперь как? Теперь в воде плавает кровь, он и без того замочил ноги.
Солнце село. Пора возвращаться. Впереди ещё много работы.
****
Ночь – это время Пятнистого Демона. Весь день она с небольшой свитой шла по пятам самонадеянного льва, вместо того чтобы спокойно спать в уютной норе. Весь день её желудок был пуст. А после заката лев вернулся к своим жёнам, у львов ведь главенствует лев, не как у гиен, у которых самцы не смеют и рявкнуть. У гиен женского пола даже имеется длинный кичливый отросток промеж задних лап, точно такой же, как у жалких самцов, украшение. Украшения ведь подобают сильнейшим. А самцы – это вынужденная ошибка природы, такая же, как и все львы, удручающая необходимость.
Полыхают костры вокруг становища двуногих, насквозь пропахшего мясом, ослепляют чуткие холодные глаза. Чует нос, да зуб неймёт, ходят по кругу двуногие с острыми палками и пылающими ветками в руках, не подберёшься к желанной еде, как бы ни был пуст твой желудок. Острые палки не подпустят.
Пятнистый Демон лежит в сухой траве, затаилась, как и вся её стая. Когда-нибудь надоест двуногим носиться, улягутся спать, ослабят бдительность – тогда и рванутся гиены со всех сторон тёмными призраками, и ни что не сможет их удержать, повелительниц ночи.
Пятнистый Демон всегда была вожаком, от рождения. Потому что её мать была вожаком, и она унаследовала её силу и дерзость. Их родилось двое в глубокой норе, но её робкий братец осквернял эту землю своей щенячьей слюнявостью. Едва зубы немного окрепли, как Пятнистый Демон пустила их в дело. Не всё же сосать молоко. Она с недетской яростью набрасывалась на брата, оттачивая свежие клыки о его жёсткую шкуру. Тот беззубо скулил, недоносок, лишь распаляя ярость. Наверное, он был рождён для тренировок сестры. И однажды её клыки нащупали место смерти. Место смерти щенка находилось на его морде, нужно только сжать её своей пастью и не отпускать. Убить братца оказалось полегче, чем съесть. Пасть забилась дурной шерстью, шкуру было не разодрать. Но она научилась и этому, и с тех пор распарывать трупы для неё куда лучше, чем убивать.
Костёр шипит и щёлкает всего в нескольких коротких прыжках от Пятнистого Демона. Вокруг огня сидят двуногие. Бывалый охотник рассказывает молодым, как загнать лошадь. Двуногим нужно бежать равномерно, позволяя четвероногой дёргаться и петлять, останавливаться и оглядываться, сбивая дыхание. И когда, наконец, морда лошади покроется обильной пеной, когда с её лоснящихся боков повалит пар, тогда двуногим следует затаиться. Пусть горячая лошадь уляжется и остынет. Тогда её ноги задеревенеют – и двуногие резко набросятся на неё, забивая дубинками по голове, чтобы не портить хорошую шкуру.
