Естественно, что производственные анклавы механизмов не приветствовали мародёров, — став свидетелями двух ожесточённых схваток между разными формами «одичавших» машин, два человека и сопровождавший их андроид смогли воочию убедиться, что у механизмов по-прежнему чётко прослеживалась специализация — одни добывали руду, другие трудились в цехах, третьи охраняли производства от набегов кочующих механоформ.
Иногда среди сюрреалистического пространства возникали знакомые очертания сегментов «Европы». Все они в той или иной степени пострадали от агрессивных условий внешней среды и непрекращающейся ни на минуту конкуренции между разнообразными анклавами машин.
Борьба… Извечная борьба начинается там, где появляются хотя бы малые частицы жизни, способные воспроизводить себе подобных.
От картин, что прорисовывали сканеры в серой мгле на фоне бесконечной ирреальной метели, бросало в озноб.
Что знали мы о планете, которую наивно считали своей, взирая на далёкие пустыни с вершин зелёных холмов?
Мари не пугал вид вулканов, стихии виделись ей опасными, но понятными, а вот серебристые заросли и снующие среди отвалов переработанной породы механизмы казались чем-то пугающим, несущим в себе неизвестное начало.
Мы должны найти способ обуздать их. Иначе, рано или поздно, они заполонят всю планету…
«А может, так и должно случиться? — промелькнула в сознании шальная мысль. — Разве не из такой примитивной, жестокой, не признающей правил борьбы за существование на Земле появились первые растения, животные и, наконец, люди?»
«Нелепые аналогии…» — подумала Мари, отгоняя жутковатое видение. Вокруг и так с избытком хватало впечатлений, чтобы держать в напряжении не только её и Яна, даже Дрейк чувствовал себя неуютно, хотя именно его пояснения относительно окружающего фрагмента реальности звучали наиболее полно и убедительно, внося долю успокоения в души людей.
Вот и сейчас, закончив работать со сканерами, он поднялся из кресла, прошёл по узкому проходу, мельком взглянул на контрольные мониторы боевых систем, введённых в полуавтоматический режим, и, не заметив ничего тревожного в показаниях датчиков, заглянул в водительский отсек:
— Ян, Мари, кто-нибудь желает кофе?
— Я не откажусь, — не поворачиваясь, ответил Ковальский, занятый управлением машиной.
Мари просто кивнула. Она уже давно не замечала, что относится к Энтони, как к человеку.
А вот он замечал.
Чувство вины перед людьми за время многомесячных скитаний постепенно притупилось, и, как ни парадоксально, на его место пришла привязанность. Не привычка, не программное веление служить, а искренняя привязанность.
Поначалу Дрейк опасался осознанного чувства, пытался найти какой-то программный подвох, подталкивающий его сознание к повиновению, но нет, тревога была напрасной. Он не терял ни чувства собственного достоинства, ни моральной свободы, скорее наоборот — честные отношения, открытая приязнь делали его сильнее, словно внутри накапливался некий потенциал энергии, которую не обнаружишь ни одним сканером.
Уверенность. Люди называли это уверенностью в завтрашнем дне. Энтони постепенно начал чувствовать, что Мари и Ян не предадут его, не прогонят прочь, не посмотрят косо без причины.
Ничего подобного он не испытывал ранее.
Даже дружеские взаимоотношения с Оулом, заново переосмысленные на досуге, сохранили в памяти чувство постоянной настороженности.
С Яном и Мари всё происходило иначе.
Он научился понимать людей, не делать скоропалительных выводов из эмоций, направленных не на него лично. Например, осунувшееся, настороженное лицо Яна не соответствовало внутреннему миру Ковальского. Да, он мог прикрикнуть, даже отпустить нелестное замечание по поводу какой-нибудь явной оплошности Дрейка, но проходила минута, и колючий взгляд оттаивал, в нём вновь читалась усмешка, и, проходя мимо андроида, Ян запросто мог присесть на корточки или протянуть ладонь со словами:
— Ну что, Энтони, проехали? Извини, погорячился.
Они были честны друг перед другом, вот откуда в сознании Дрейка постепенно росло и крепло чувство уверенности.
Он понимал, что Ян и Мари — это ещё не человечество, но они научили его главному: открытости, своим примером день ото дня убеждая, что жить без страха, без фальши и натянутости намного проще, и от этого становишься лишь сильнее…
Достаточно необычные мысли для андроида, но от них никуда не спрячешься, перед Энтони открывалась новая реальность, в которой, кроме пугающей враждебности тысяч разнообразнейших механоформ, существовали они — Мари и Ян, воспринимавшие его как равного, нуждавшиеся в помощи Дрейка так же, как и он нуждался в них.
…Вернувшись в водительский отсек с двумя кружками крепкого кофе, Энтони сел в свободное кресло, за вспомогательной навигационной панелью, и, взглянув на приборы, предложил:
— Ян, ты мог бы временно включить автопилот. Зона сканирования относительно спокойна.
— Да, пожалуй… — Ковальский сделал переключение на пульте управления вездеходом и потянулся, разминая затёкшие мышцы. — Никогда не думал, что своими глазами увижу подобное, — произнёс он, повернувшись вместе с креслом к откидному столику, куда Энтони поставил кофе.
— Ты о машинах?
— Да обо всём. — Ян взял кружку, сделал небольшой глоток и добавил: — Видели заросли четверть часа назад? Когда вездеход поднимался по оползню?
Мари кивнула. Зрелище действительно не для слабонервных. Густые сплетения металлизированных растений каким-то образом воспринимали продвигавшуюся мимо машину, они издавали явственный звук скребущегося металла, когда вдруг начинали поворачиваться, нацеливая в сторону вездехода имевшиеся на некоторых «ветвях» шишкообразные наросты. Не прошло и секунды, как несколько таких утолщений вдруг взорвались, выпустив в медленно передвигавшуюся машину струи серебристой взвеси.
— Колонии микромашин неопасны, — неожиданно заявил Дрейк. — Я постоянно сканирую заросли, изучая их структуру.
— И к каким выводам ты пришёл?
— Они не паразиты, как предполагалось раньше. Структура отдельно взятой частицы достаточно проста, но, объединяясь в колонии, они могут образовывать разнообразные, сложные системы.
— Мне непонятно, почему они стремятся прижиться на живых существах или механизмах? — с нотками неприязни произнёс Ян.
— Это их предназначение, — ответил ему Дрейк. — Микромашины созданы гениальным конструктором. В них заложена функция симбиоза. Они — идеальные защитные механизмы, одинаково подходящие как для биологических, так и для механических форм. Я не вполне разобрался в тонкостях их избирательности, то есть ещё не понимаю, каким образом они отличают повреждённый механизм от полностью исправного или зону ранения от здорового участка кожи, к примеру.
— Симбиоз предполагает обоюдную выгоду, — заметила Мари. — Ну, я-то её чувствую, — она выразительно согнула локоть, — а в чём их жизненный интерес? Или это всё-таки запрограммированная функция?
— Не представляю себе столь гибкой программы, — ответил Дрейк. — Скорее в них заложен механизм выживания, который толкает микромашины на поиск источника энергии. Тепло твоего тела, Мари, является надёжным бесперебойным источником питания. Так же, как энергетические цепи любого механизма. Как только я смогу выделить систему их «избирательности», позволяющую микромашинам правильно определять объект внедрения, анализировать повреждённую структуру и восстанавливать её, становясь незаменимым компонентом организма или механоформы, то смогу обоснованно утверждать, что они не только безопасны, но и полезны в плане выживания.
— Ты прав, — согласился Ян. — Серебристую субстанцию сдуло с брони вездехода, небольшие пятна остались лишь там, где были выщербины.
— Думаю, единственное, чего следует опасаться, — это их бесконтрольного размножения, — продолжил свою мысль Дрейк. — Не зря автоматика медицинского модуля обработала искусственно воссозданный сустав Мари, констатировав, что «колония микромашин стабилизирована». Хотя… — он сделал неопределённый жест, — здесь ещё непочатый край исследований…
Их разговор был прерван тревожным сигналом автопилота.
Ян залпом допил кофе, мигом обернувшись к приборной панели.
— Сегмент! — через некоторое время сообщил он. — Дрейк, посмотри, что у нас по карте? Мари, попробуй определить, читаются ли маркеры?
Действительно, впереди, прямо по курсу вездехода, возвышался покатый, похожий на огромную, наполовину погруженную в податливый туф дольку апельсина, автономный сегмент «Европы».
— Магнитные маркеры не читаются, — сообщила Мари.
