Макданн само очарование.
— Да, миссис Соррел, искали, и приношу извинения за это вторжение, я взял на себя такую ответственность. Видите ли, мы проводим очень важное расследование, а предупреждение, которое мы получили, исходило из весьма надежного источника — в прошлом он нас не подводил. Так как дом был открыт, но, по всей видимости, пуст, а у нас были основания считать, что здесь совершено преступление, я решил, что правильно будет войти, но…
— Так вы его не нашли? — говорит Ивонна. — Вы ничего не нашли?
Внезапно она превращается в маленькую испуганную девочку. Я вижу, как она борется с этим, и люблю ее за это, хочу ее обнять, успокоить, убаюкать, но другая моя часть впадает в приступ мрачной, отчаянной ревности — ведь она так волнуется за Уильяма, а не за меня.
— Пока ничего, миссис Соррел, — говорит Макданн. — А чем он занимался, когда вы последний раз видели его?
Я вижу, как она сглатывает слюну, вижу, как она пытается взять себя в руки и от этого у нее на шее напрягаются жилы.
— Он был в гараже, — отвечает она. — Хотел вывести «хонду», мини-трактор, чтобы убрать листья в саду за домом.
Макданн кивает.
— Тогда мы, с вашего разрешения, поищем еще. — Он бросает взгляд на двух только что вошедших полицейских и останавливает их жестом: — Перчатки, ребята.
Полицейские кивают и направляются назад к парадной двери.
А все остальные, включая и меня, скопом идут в гараж через гостиную и кухню. Ноги у меня снова ватные, а в ушах опять этот непонятный рев. Я изо всех сил сдерживаю кашель.
Макданн останавливается в подсобке. Вид у него несколько смущенный.
— Миссис Соррел, могу я попросить вас поставить чайник? — с улыбкой говорит он.
Ивонна останавливается и смотрит на него — взгляд испытующий, подозрительный. Она разворачивается и идет туда, где стоит чайник.
Макданн открывает дверь в гараж, я вижу «мерседес» и думаю: в машине, в багажнике. Я вижу чемоданы; бог ты мой, и в них тоже.
Мне худо. Я начинаю кашлять. Макданн и остальные полицейские осматривают чемоданы, машину, они словно и не видят большого черного мусорного бака на колесиках. Я отхожу в сторону и прислоняюсь к стене, прислушиваюсь к их разговору, смотрю, как они открывают, поднимают, заглядывают, а этот большой черный бак стоит себе всеми забытый, этакая темная дура на фоне дневного света; легкий ветерок закручивает в воздухе листья и пыль, несколько листьев залетают внутрь и ложатся на выкрашенный белой краской гаражный пол. Макданн заглядывает под машину. Бюрал и еще один полицейский снимают верхние чемоданы и коробки у стены, чтобы заглянуть в нижние. Натягивая полиэтиленовые перчатки, по дорожке возвращаются двое полицейских из второй патрульной машины.
Все, я больше не могу ждать, отталкиваюсь от стены, и в это время в гараж входит Ивонна; я ковыляю к пузатому мусорному баку высотой метра полтора. Чувствую, как смотрят на меня остальные, чувствую у себя за спиной Ивонну. Кладу руку на гладкую поверхность пластиковой крышки бака и закашливаюсь. Поднимаю крышку.
В нос ударяет подозрительный запах гниения — слабоватый и смешанный с другими. Бак пуст.
Изумленно смотрю в бак; я потрясен, хотя потрясаться вроде и нечем. Отшатнувшись, роняю крышку на место.
Натыкаюсь на Ивонну, она поддерживает меня. Порыв ветра снова проникает внутрь через поднятые гаражные двери, одна из них, качнувшись, скрипит. Затем наверху раздается треск, и средняя секция дверей внезапно падает перед носом двух полицейских, идущих по дорожке; я отскакиваю назад, и в тот момент, когда сноп света снаружи исчезает, перекрытый дверными створками, поднявшими при ударе облачко пыли.
Ивонна издает резкий короткий крик, и я вижу Уильяма. Уильям в запястьях и коленях привязан к внутренним скобам двери веревками и лентой, на голове у него черный мешок для мусора, туго затянутый на горле такой же черной лентой. Тело его обмякло.
Я отворачиваюсь, складываюсь пополам и кашляю, кашляю, изо рта у меня вдруг начинает хлестать кровь, пятная красным белый гаражный пол, и в этот миг одиночества я сквозь слезы вижу, как Макданн подходит к Ивонне и кладет руку ей на плечо.
Она отворачивается от него, от Уильяма, от меня и прячет лицо в ладонях.
Глава двенадцатая
Дорога на Басру
Маленький скоростной катер огибает невысокий остров. Остров порос вереском и ежевикой, да еще на нем растут несколько малорослых деревьев — в основном ясени и серебристые березы. Сквозь кусты и деревья, торчащие среди пожелтевшего папоротника и выцветшей, усыпанной опавшими бурыми листьями травы, проглядывают серо-черные стены, руины с обвалившимися крышами, покосившиеся надгробия и памятники. Небо цвета вороненой стали повисло над самыми головами.
Лох-Брюс тут, среди низких голых гор вблизи моря, сужается до какой-нибудь сотни метров; эта излучина в проливе почти целиком занята маленьким островом-кладбищем.
Уильям давит на газ и сразу же отпускает педаль, и катер резко рвется вперед к маленькой пристани, косо спускающейся в спокойную темную воду. У камней пристани древний вид. Они разной величины — в основном довольно крупные, а из полированной глади верхних камней торчат тронутые временем железные кольца, установленные в круговых выемках. Мы отчалили от выложенного такими же камнями спуска, под углом примыкающего к дороге и проложенного между деревьями в поросшей кое-где тростником траве.
— Эйлеан-Дуб — черный остров, — объявляет Уильям; катер по инерции подплывает к пристани. — Земля, где покоятся кости предков… по линии моей матери. — Он обводит взглядом пологие холмы и горы покруче на севере. — Почти все это принадлежало нам.
— До огораживания[95] или после? — спрашиваю я.
— И до и после, — усмехается Уильям.
Энди прикладывается к плоской карманной фляге. Он предлагает виски мне, я не отказываюсь. Энди причмокивает губами и оглядывается — можно подумать, он пьет тишину.
— Милое местечко.
— Для кладбища, — говорит Ивонна.
Она сидит, нахмурившись и съежившись, хотя на ней теплый лыжный костюм: пуховик и большие перчатки.
— Йа, — говорю я с доморощенным американским акцентом. — Не слишком ли мрачно для кладбища, а, старина? Послушай, Билл, нельзя ли сюда что-нибудь веселенькое? Типа пары надгробий с неоновой подсветкой, говорящие голограммы усопших, и еще не забыть подставку для цветов, а на ней такие миленькие пластмассовые бутончики. Для молодежи поездка на поезде с призраками; некробургеры с настоящим мясом покойников в вакуумной упаковке в форме гробиков и прогулки с ветерком на похоронной гондоле из «А теперь не смотри».[96]
— Забавно, что тебе это пришло в голову, — говорит Уильям, откидывая назад прядь своих светлых волос и перевешиваясь за борт, чтобы рукой оттолкнуться от камней пристани. — Я когда-то устраивал лодочные поездки сюда из отеля.
Он закрепляет пару белых пластиковых кранцев[97] на борту катера и перепрыгивает на пристань с носовым концом в руках.
— И что, местные не возражают? — спрашивает Энди, вставая и подтягивая корму к пристани.
Уильям чешет затылок.
— Не так чтобы очень. — Он привязывает носовой конец к железному кольцу. — Однажды похоронная процессия появилась в тот день, когда тут одна компания устроила пикник; получился скандальчик.
— Ты хочешь сказать, здесь все еще хоронят? — говорит Ивонна, принимая руку Уильяма, который вытаскивает ее на пристань; она неодобрительно качает головой и отворачивается.
— Ну да, черт подери! — говорит Уильям, в это время вылезаем и мы с Энди.
По правде говоря, на ногах мы стоим не очень твердо, так как не успели толком протрезветь к утру, когда поднялись (около полудня) в доме родителей Уильяма в верхней части озера, к тому же мы время от времени прикладывались к фляжкам с виски — сначала к моей, а потом к его — во время двадцатикилометровой поездки по озеру.
— Понимаете, — говорит Уильям, потирая ладони, — именно поэтому я и решил свозить вас, ребятки, сюда — чтобы вы посмотрели, где я хочу быть похороненным. — Он блаженно улыбается жене. — И ты тоже, голубоглазая, если пожелаешь.
Ивонна в упор смотрит на него.
— Нас могли бы похоронить вместе, — счастливым голосом говорит Уильям.
Ивонна недовольно хмурится и проходит мимо нас, направляясь в глубь острова.
— А ты, конечно же, захочешь, как всегда, сверху.
Уильям хохочет, потом мы направляемся за Ивонной через траву к разрушенной часовне, и Уильям на мгновение напускает на себя удрученный вид.
— Я имел в виду — бок о бок, — жалобно говорит он.
Энди фыркает и заворачивает колпачок фляжки. Выглядит он похудевшим и ссутулившимся. Это была моя идея — съездить на западный берег. Я напросился с Энди на долгий уик-энд к Уильяму и Ивонне в родительском доме Уильяма на берегу озера вовсе не ради своего удовольствия (я начинаю ревновать Ивонну, когда они с Уильямом впадают в это воскресное настроение — «веселимся до упаду»), а потому что это была первая моя идея за долгое время, которую Энди не отмел с порога. Клер умерла полгода назад, и, если не считать месяца, который Энди провел в Лондоне, истощая свои карманы и здоровье в ночных клубах, после чего впал в еще более глубокую депрессию, он все это время проторчал в Стратспелде. Я испробовал десяток различных способов, чтобы вытащить его оттуда, — все бесполезно, и только на это предложение он отреагировал.
