— И как тебе?
— Занятно. Особенно когда ты трех парней в одиночку сделала. — Тесалов усмехнулся: — Я-то грешным делом до сих пор считал, что это всё подстроено. Не просветишь?
Я вздохнула:
— Касательно «подстроено»? Отчасти, — пожала я плечами. — В том смысле, что организаторы просили не калечить пацанов, а там — как масть пойдет. — Я мельком посмотрела на Тесалова: — Я, кстати, не шучу.
— Теперь охотно верю. — Тесалов снова выразительно поморщился. — А почему ты в состязаниях тогда не выступала? Я имею в виду собственно турнир.
— А сколько можно побеждать за явным преимуществом? Я вообще к тому моменту со спортом завязала. Так, разок вне конкурса тряхнула стариной.
— А кстати, почему? В смысле — почему ты завязала? Ты же была лучшей в своем роде, разве нет?
Потому, пардон, и завязала. Правду, что ли, для разнообразия сказать? А почему бы нет:
— Да, была. Но именно в своем.
Тесалов недопонял:
— Как?
— В женском роде, — пояснила я. — А в русском языке, если ты не обращал внимания, существительное, знаешь ли, «боец» в женском роде не употребляется.
— Но есть же профессиональный спорт…
Угу. Женские бои в грязи. Шоу «За стеклом», часть «Янка обтекает».
Я покачала головой:
— Женщина из карате профессию не сделает. Да и не хотелось лично мне становиться только каратекой. В жизни слишком много интересного — та же медицина, например.
— Лечить, согласен, лучше, чем мочить. — Тесалов ухмыльнулся: — Но, извините, доктор, а как же слово «врач» — разве есть такое слово в вашем роде? Нелегко быть женщиной…
— Да как-то я привыкла, — в тон сообщила я.
Тесалов рассмеялся:
— Ты всегда такая ядовитая?
— Должна же я за трепку отыграться, — сварливо отозвалась я. — Не убивать же тебя в самом деле было. Опять же — люди не поймут… — Но пришлось признать для-ради справедливости: — Ты, кстати, был неплох. Чем занимался?
— В юности — дзюдо, кое-какие душегубские приемчики усвоил в армии. Ну и уголовка — тоже не дом отдыха, — пожал плечами капитан. — Короче, всякого поднахватался, в общем-то, но в целом — по верхам.
Последнему позвольте не поверить.
— С изяществом меня ты подловил.
— Логика. — Тесалов пояснил: — Я на твои врачебные рефлексы понадеялся: клятва Гиппократа, то да сё… Как видишь, не ошибся.
Сукин сын.
— Не даем мы клятву Гиппократа, — проворчала я, — присягу мы даем — врача Российской Федерации. А клятва Гиппократа знаешь как звучит? — Я привела по памяти зачин: — «Клянусь Аполлоном, врачом Асклепием, Гигеей и Панакеей, богами и богинями…» Или дальше там: «К какому бы больному не пришел, буду я далек от всяческого злого и неправедного, в особенности от любовных дел с чадами его и домочадцами, женщинами и мужчинами, рабами и свободными». Немного м-м… старомодно, как ты думаешь?
Он только очеса возвел горе:
— Ехидна ты!
— И помесь с крокодилом, — невозмутимо согласилась я. — Не я — Шекспир сказал. Читайте классику.
— Спасибо за совет. Куда уж нам, ментам, с вами, лекаря́ми, тягаться ерундицией.
Не срезал, но сразил. Это чтобы не сказать, что не сразил, но срезал. Н-да… нетипичный мне попался мент. А впрочем, много я других, типичных, видела? Вот то-то и оно-то, доктор Кейн. Не суди о людях по профессии.
Путь нам перегородила речка. Судя по отвесным полутораметровым берегам, прогрызанным в песчанике, в половодье по весне течение бывало здесь серьезное. В остальное время русло можно было перейти по бревнам и камням — и притом, замечу, очень запросто.
Перебравшись первым, капитан галантно протянул мне руку.
А я ее зачем-то приняла:
— Спасибо.
К чему бы это, а?
— А кстати, Яна… — Я чуть взвинтила темп, ему пришлось подстроиться: — Раз у нас о медицине речь зашла. Тебе не приходилось сожалеть о выборе профессии? Работа трудная, зарплата — смех один, люди медиков порой едва не матом кроют. Иногда за дело, между прочим. Разве нет?
— Всё реже, чем ментов, — пожала я плечами. — Лично мне с людьми работать нравится.
— Это я заметил, — он снова выразительно поморщился: — Умеешь ты с людьми работать, доктор Кейн.
— В самом деле? — Уж не знаю, что за бес попал мне на язык, заставляя эпатировать Тесалова: — А знаешь, я сама, бывало, замечала. Особенно перед критическими днями, капитан.
— Брэк! Раунд за тобой. — Тесалов улыбнулся: — Ладно, медицина — это да, это я охотно понимаю. Но почему простая «неотложная»? Почему бы не травматология, не спорт, не карьера, например, в солидной клинике? Опять-таки — престиж.
Ну он спросил, блин.
Впрочем, я ответила:
— Знаешь, если речь зашла о простоте… Во-первых, мне моя работа просто нравится. Этого уже достаточно, не правда ли? Во-вторых, простая «неотложная» совсем не так проста, как иным мерещится, прихватит — сам поймешь. А в-третьих, график: лично я не так чтобы ленива, но таскаться на работу каждый день мне как-то скучновато. — Я прикинула, не стоит ли добавить, и решила, что не повредит: — А престиж с карьерой — всё оно еще и грязновато: партнеров я предпочитаю выбирать по кайфу, а не по нужде. Престижа ради с нужниками спать — это, знаешь ли…
— Не знаю, но готов поверить на слово, — поспешил ввернуть Тесалов. — Значит, в медицине тоже так?
— А где-нибудь иначе? Женские карьеры все по-своему одинаковы — если ты, конечно, не страшна как смертный грех. Исключения лишь подтверждают правило.
Положим, я загнула, но не слишком.
Тесалов сообщил:
— Циники вы, медики.
— Серьезно? Мысль свежая, доселе не встречала, — я не могла чуток не поехидничать: — Ты, Тесалов, хоть и капитан, но иногда наивный весь такой! Прям как та медичка-первокурсница на практическом занятии по анатомии. Знаешь, как оно проистекает? Для начала ставится на секционный стол цинковый поддон с органокомплексами, то бишь с человечьей требухой, и притом отнюдь не первой свежести. Преподаватель выбирает из этой мешанины некий орган. «Что это такое?» — у студентки спрашивает. Она не знает. «Ну как же так? — анатом удивляется. — Неужели вы не узнаете? Это — пенис, а по-русски — член!» Это чтобы не сказать еще короче. А студентка в натуральном ужасе: «Как! Неужели он настолько страшный?!!»
Тесалов рассмеялся:
— А что преподаватель?
— Он густо покраснел. А немного погодя они с ней поженились. Правда, очень скоро развелись: видно, он ей и в натуре не понравился.
— Бывает. Это анекдот?
— Ни в коем случае, доподлинная быль. Сама была свидетельницей. — Кстати, о допросах: — Послушай, я, конечно, понимаю, что профессиональная деформация есть штука неизбежная, сама грешна. Но ты же вроде не при исполнении?
— Это ты к тому, что я тебя вопросами достал?
— Вот именно. Давай ролями поменяемся.
— А запросто.
А то. Раз уж мы заговорили о профессиях:
— Для начала расскажи, как ты в милицию попал. Работа скотская, зарплата — несмешно, опять же — люди через слово матом кроют. И ведь что характерно — все ж кому не лень, в большинстве — за дело, что существенно. Как же тебя, Юра, угораздило?
— Вот и я о том же говорю — ехидина ты вкупе с крокодилицей. Спросила ты…
— А ты? Будь проще, капитан. Соври чего-нибудь.
— Не хочется. Я даже возражать тебе не буду — почти всё так и есть. Просто… видишь ли, когда я начинал работать в органах, моя профессия, — он явно выбирал и взвешивал слова, — она… она имела смысл. Смешно поверить, но когда-то честь и совесть что-то значили. Другие люди, другие времена, другие представления. У меня к тому же и отец служил. А мама, кстати говоря, как ты — врачом была. Военным, правда.
— Была?
— Родители погибли. Афган, под самый занавес.
— Извини.
— Нормально. Жизнь есть жизнь.
А смерть есть смерть. И жизнь… а впрочем же, довольно. Просто жизнь.
А вообще Тесалов оказался далеко не худшим собеседником. Отнюдь не глуп, с занятным чувством юмора, без явных комплексов, раскован, но не нагл… ну, в меру разве что. Занятно, что тогда, в первый раз, в милиции, он мне показался никаким, вервием простым, и при этом же — ментом вполне типическим. Нормальное лицо, пожалуй, выразительное даже: если приглядеться, чем-то он на молодого Высоцкого похож (был такой артист по совместительству, а по существу — большой поэт; несогласных попросила бы остаться при своем, договорились?). Ладненько, посмотрим, капитан; может быть, и мент на что-нибудь полезен…
