Внезапно он очнулся. Гневом вспыхнуло лицо молодого половецкого хана. И тогда вспомнил он, до последнего слова вспомнил главную клятву в своей жизни. Страшный вопль раздался над рекой. Ужасен был этот крик. Застыла кровь в жилах у привыкших ко всему воинов, испуганно шарахнулись в сторону послушные половецкие кони. Вспомнил Кара-Кумуч как прошлый раз кричал над телом своей сестры, как обещал, что перережет глотку злобному черному Каму, что так и будет, что нет на свете нынче справедливости ни на земле, ни на небе… Пришло время исполнить свою клятву. Простер хан руку в сторону лежащего на песке Абаасы и повернул большой палец к верху. Тут же два воина подскочили и перевернули труп на спину, плеснули ему водой на лицо, смывая песок, и тогда увидел Кара-Кумуч ненавистный лик своего заклятого врага. Долго смотрел хан на мертвеца, затем, спешившись, наклонился над ним и коротким движением полоснул кинжалом по горлу черного кама. Хрустнул кадык, и кровь потекла из мертвого тела, окрашивая речной песок…
******
Близился конец приготовлений к похоронам. По древнему обычаю предков, тело покойной следовало предать огню. Только он один, всесильный владыка земли и небес, мог освободить и очистить человеческую душу от злых духов, которые в момент рождения вселяются в него с первым дыханием и находятся внутри него до последнего вздоха. Любой человек на земле должен уйти из этого мира таким же, как и пришел в него, чистым и непорочным.
Невыносимо больно было видеть Ата хану, как тело его единственной дочери станет пожирать огонь. Но что поделать, таков древний обычай, а, следовательно, так и должно быть. Пока готовили Ай-наазы в последний путь, за оградой ханского стана, на вершине высокого кургана, где так часто любил бывать мудрый хан, устанавливали высокий помост. Кроме умершей, туда же ляжет ее кобыла, несколько баранов и домашних птиц. Рядом с телом положат лучшую одежду, все девичьи украшения, которыми не успела налюбоваться Ай-наазы за свою недолгую жизнь. Снедь и одежда нужны для того, чтобы было с чем отправиться в заоблачный мир, что поесть, во что одеться. Души умерших предков ждут, и будут встречать усопшую. Для них предназначены жертвенные животные и птица. Под помостом до самого верха уложены просушенные на солнце дрова. Они лежат так, чтоб была хорошая тяга, чтобы сильней разгорелся костер, и его высокое пламя охватило разом помост с лежащим на нем телом Ай-наазы и всем тем, что отправится вместе с ней в потусторонний мир.
Едва успели рабы закончить свою работу, как толпа народу, провожающая в последний путь ханскую дочку, стала медленно подниматься по пологой стороне кургана. Впереди, на покрытых персидским ковром носилках, знатные воины рода, несли разукрашенное цветами тело покойной Ай-наазы. Вокруг помоста на цветастых коврах, лежали бурдюки с кумысом и разнообразная снедь. Все это должно быть съедено и выпито на многолюдной тризне. Проститься с Ай-наазы собрались не только ближайшие родственники, но и простой люд, который приехал по этому случаю из всех окрестных родовых кочевий и отдаленных пастбищ. Выразить соболезнование Ата хану приехали ханы других родов. В глубокой печали, склонив голову, шел за Кара-Кумучем и Мурта ханом Урус хан. Смерть Ай-наазы поразила людей своей необычностью и героизмом. Кто бы мог подумать, что в теле этой хрупкой девушки бьется сердце настоящего воина, что она явит миру такое мужество в борьбе за свою свободу, достоинство и честь! Отчаянная храбрость ханской дочери высоко вознесла ее в глазах всего народа.
Все было готово к началу тризны, ждали, что скажет Ата хан. Но он не мог выговорить ни слова. Сознание того, что он навсегда потерял горячо любимую дочь, свалило его с ног. Рыдания душили сурового половецкого хана, он в последний раз глядел на дочь с немой отчаянной мольбой, и слезы непрерывно катились по его лицу. В связи с тем, что убитый горем хан не мог править тризну, почтенный Овлур взял все в свои руки.
– Братья и сестры! – громко обратился он к людям. – Мы собрались здесь, чтобы почтить память нашей горячо любимой Ай-наазы. Она была прекрасной девушкой, веселым и добрым человеком и служила отрадой для своего отца. Пусть такой останется и память о ней в наших сердцах! Все съестное и хмельное, что разложено здесь на коврах, все для вас, для того, чтобы проводить Ай-наазы в последний путь и справить тризну. Так наполните чаши свои, братья, и просите усопшую, пусть при встречи просит Тэнгри и духов наших предков даровать нам помощь во всех наших начинаниях и пусть век наш на этой земле будет долгим! Пейте, прогоните печаль со своих лиц и от тела Ай-наазы!
Первую чашу кумыса вылили в огонь, для того, чтобы Ай-наазы не печалилась, покидая этот мир, вторую, наполненную до краев, поднесли Ата хану, а затем, Овлур, призвал всех присутствующих наполнить свои чаши. Раздались возгласы одобрения, полился из бурдюков хмельной кумыс, заходили по рукам наполненные чаши, веселыми огоньками заискрились глаза, отступила печаль, прояснились лица. Томительное молчание сменили разговоры, а затем зазвучала музыка. Подхваченная людьми, она заглушила беседы мужчин и болтовню женщин. Молодежь собралась в круг и затеяла пляску. Те, кто постарше, били в ладоши, подбадривая резвых девушек. Царившее веселье, танцы, музыка, крики, могли, казалось, разбудить не только все вокруг, но даже уснувшую вечным сном Ай-наазы.
Но были на тризне и такие, которых не радовало общее веселье, и даже веселящий душу кумыс не мог разогнать их тоску. Молчаливые и подавленные, стояли у окутанного дымом, помоста, Кара-Кумуч и Урус хан, не сводя c огня печальных глаз. Неожиданно налетел резвый ветерок, закружил, раздул пламя и вихрем вознесся вверх, словно забирая и унося навеки душу Ай-наазы. Треск дров, вой и рев огня, получившего неожиданную воздушную подпитку, плотные языки пламени взметнулись к небу, навсегда закрывая от людских глаз тело усопшей.
Ведя за собой связанного по рукам Агоя к Ата хану подошли четверо воинов.
– Хан, мы привели на суд предателя! – громко произнес один из них, тем самым, нарушая мрачное спокойствие.
Ата хан оторвался от созерцания разбушевавшегося огня, пожиравшего тело его дочери, и повернулся к пленнику.
– Зачем ты пошел с Абаасы? Почему ты помогал ему? Ты же мог ему помешать? Отвечай, Агой, ты же храбрый воин? – с болью в голосе, задал вопрос, убитый горем старый хан.
Пленник опустил голову, виновно упер взор в землю и тихо произнес:
– Прости, Ата хан, но я не мог перечить воли черного кама!
Разгневанный его ответом Кара-Кумуч попытался встать, но Урус хан удержал его за плечо:
– Успокойся, Кара-Кумуч, какой он изменник, он действовал, выполняя волю Абаасы.
– О Тэнгри! – раздраженно простонал тот. – Он трус и изменник! Какое мне дело до того, что он попал под влияние Абаасы, он член нашего рода и должен выполнять только волю своего хана. Моя сестра должна быть отомщена! – обезумив от гнева, прокричал Кара-Кумуч.
Со слезами на глазах взирал Ата хан на косвенного убийцу своей дочери. Чувствуя на себе его тяжелый взгляд, Агой поднял виновно голову и, наконец, тихо заговорил:
– Прости хан! Виновен я, что оставил ее одну в ту ночь. Кто мог знать, что такое может случиться. Когда я ускакал… – Агой замолчал, но, собравшись с мыслями, продолжил. – Испугался я…
– Ты же смелый и отважный воин, Агой?
– Поздно теперь мне каяться… Хочу искупить свою вину, хочу уйти вслед за ней и быть слугой ей в том мире!
– Ты хочешь уйти вслед за Ай-наазы в небытие? – бросил суровый взгляд Ата хан.
– Да хан! Только так я могу искупить свою вину.
Мудрый хан задумался. Никто не смел, мешать ему. Мрачные мысли вихрем кружились в голове.
– Ай-наазы не вернуть, она уже в верхнем мире в окружении наших предков. Там есть, кому о ней позаботиться. Вряд ли она хотела бы видеть рядом с собой такого слугу!
Ата хан очнулся. Сделав несколько шагов по направлению к Агою, он вынул из ножен кинжал и перерезал опутывающие руки веревки.
– Иди, ты свободен! – произнес он хриплым голосом.
По всей видимости, это усилие над собой далось ему не легко. Агой непонимающе глядел на него.
– Вон! Убирайся прочь! – прокричал хан.
Агой никак не мог поверить, что его сейчас не казнят, а просто изгоняют. В растерянности он удивленно озирался по сторонам, никак не осмеливаясь сделать первый шаг к свободе.
– Отец, зачем ты отпускаешь его? – глядя на того, умоляющим, полным слез и ярости взглядом, произнес Кара-Кумуч.
– Не мне судить его за трусость и измену. Пусть Великий Тэнгри решит, как поступить! – голосом, не терпящим возражений, произнес мудрый хан.
– Пусть будет по-твоему, отец. Гоните его в шею, что он тут стоит? – в раздражении крикнул он воинам охранявшим Агоя.
Собравшиеся на тризне и без того косо смотрели на Агоя, теперь, почувствовав волю, излили на того свое возмущение и гнев. Освобожденный пленник не мог поверить, что его просто изгоняют, и растерянно оглядывался по сторонам. Собравшаяся вокруг него молодежь, тем временем, стала пихать и толкать его. Пошатываясь под пинками, Агой, наконец, понял, что люди считают его виновным в гибели Ай-наазы. Он хотел что-то объяснить, но не смог, его никто не хотел слушать. Со стороны кто-то кинул в него камень. Затем прилетел второй и третий. Возмущенные люди толпой потянулись к нему и стали хватать и пихать его. Передние с ненавистью в глазах открыто плевали ему в лицо, наносили удары, выкрикивали проклятия. Задние ряды, бросали в него камни и палки подобранные с земли. Страшна в гневе захмелевшая толпа, Агой понял это:
