– У меня та же история, – доверительно признался Фентон.
– Я прошел курс лечения. Групповая психотерапия. У меня не было денег на индивидуальные сеансы. Лечение мне помогло. Мы с Салли поженились. Она немного прихрамывает, и у нее остался шрам, но в остальном у нее все в порядке. – Он посмотрел прямо в глаза Фентону. – И у меня тоже, я думаю.
– Вы закончили практику в другой школе, – сказал Фентон. – В Кортесе, как я понимаю.
– Тоже не райские кущи, – заметил Симмонс.
– Я специально выбрал трудную школу, – сказал Джим. – Даже поменялся с другим студентом.
– Ваш методист и научный руководитель поставили вам по пятерке, – напомнил Фентон.
– Да.
– А средний балл за четыре года составил 3,88. Выше редко бывает.
– Мне нравилось в колледже.
Фентон с Симмонсом переглянулись и встали. Джим последовал их примеру.
– Мы вас известим о принятом решении, мистер Норман, – сказал Фентон. – У нас есть еще несколько кандидатов на это место…
– Да, я все понимаю…
– …но на меня лично произвели впечатление ваши академические успехи и ваша искренность и откровенность.
– Спасибо на добром слове.
– Сим, мистер Норман, наверное, не откажется выпить кофе, перед тем как уйти.
Они пожали друг другу руки.
Уже в коридоре Симмонс сказал:
– Я думаю, можно считать, вы приняты. Если, конечно, не передумаете. Разумеется, это строго между нами. Как говорится, не для протокола.
Джим кивнул. Он и сам очень многого им не сказал, потому что это было явно не для протокола.
Средняя школа Харольда Дэвиса располагалась в уродливом старом здании времен Второй мировой войны, отремонтированном и обновленном по современным стандартам. На обустройство одного только научного корпуса в прошлом году было потрачено полтора миллиона долларов. В классных комнатах, еще помнивших послевоенных детишек – первых учеников школы, – стояли новенькие современные парты и висели доски с антибликовым покрытием. Учились там дети из обеспеченных семей: хорошо одетые, аккуратные, жизнерадостные. У шестерых из десяти старшеклассников были собственные машины. В общем, хорошая школа. Мечта любого учителя из «безумных семидесятых». По сравнению со школой Дэвиса профтехучилище на Центральной казалось дикими, дремучими джунглями. Но после уроков, когда ученики уходили домой, в пустых коридорах и классах сгущалась тягостная тишина, в которой как будто ворочался и вздыхал неповоротливый злобный зверь – некое темное, древнее существо, неуловимое для взгляда. Порой, когда Джим проходил по коридору четвертого корпуса к выходу на стоянку, ему казалось, что он почти слышит дыхание этого невидимого зверя.
В конце октября Джиму снова приснился тот самый сон – и на этот раз он закричал. Проснувшись в холодном поту, он увидел, что Салли сидит на постели и держит его за плечо. Сердце бешено колотилось в груди.
– Господи, – выдохнул Джим и провел рукой по лицу.
– Что с тобой?
– Все нормально. Я кричал во сне?
– Да, кричал. Кошмар приснился?
– Ага.
– Те мальчишки, которые разбили гитару?
– Нет, – отказался он. – Это давняя история. Просто это иногда возвращается, вот и все. Но ты не волнуйся. Все хорошо.
– Точно?
– Ага.
– Тебе принести молока? – Она встревоженно хмурилась.
Он поцеловал ее в плечо:
– Нет, не надо. Давай спать.
Салли погасила свет, а Джим еще долго лежал без сна, вглядываясь в темноту.
Обычно новых учителей загружают по полной программе, но Джиму составили на удивление хорошее расписание. Первый урок – свободный. Второй и третий – литература в девятых классах: один класс заурядный, скучноватый, второй – очень даже забавный. Четвертый урок, его самый любимый – американская литература для выпускников, поступающих в колледж. Ребята подобрались смышленые, дерзкие, не признающие никаких авторитетов – таким только дай поиздеваться над общепризнанными мастерами слова. Пятый урок, «час консультаций», отводился для индивидуальных занятий с учениками, у которых имелись какие-то личные трудности или проблемы с учебой. Но подобных проблем не было практически ни у кого (или просто никто не хотел обсуждать их с новым учителем), так что пятый урок тоже, как правило, получался свободным, и Джим проводил этот час наедине с интересной книгой. Шестой урок был самым скучным во всем расписании – английская грамматика, предмет сам по себе не особенно занимательный.
В общем, все было бы просто отлично, если бы не самый последний, седьмой урок, проходивший в тесной каморке на третьем этаже. В начале осени там было жарко, а с приходом зимы стало по-настоящему холодно. Предмет назывался «Литература и жизнь», а в классе собрали тех учеников, которых в школьных регистрационных журналах деликатно обозначают как «малоспособных».
Таких «малоспособных» в классе у Джима набралось двадцать семь человек. В основном – парни, спортсмены из школьной команды. Литература была им до лампочки. В лучшем случае они со скучающим видом отсиживали урок, проявляя полное отсутствие любого присутствия, а кое-кто держался откровенно враждебно. Как-то раз Джим вошел в класс и увидел на доске совершенно похабную, притом мастерски нарисованную карикатуру на себя самого с совершенно излишней подписью: «Мистер Норман». Он молча стер гадкий рисунок и как ни в чем не бывало начал урок, несмотря на приглушенные смешки.
Он пытался как-то расшевелить этих учеников. Выбирал интересные темы, использовал аудио– и видеоматериалы, заказал несколько увлекательных, умных и содержательных учебников – но все без толку. Настроение в классе менялось лишь в двух направлениях: это было либо неуправляемое «стояние на ушах», либо непробиваемое угрюмое молчание. На одном из уроков в начале ноября, когда проходили «О мышах и людях» Стейнбека, двое мальчишек подрались, и Джим отправил обоих к директору. Когда он потом открыл книгу, чтобы продолжить урок, в глаза бросилась фраза: «Что, съел?!»
Он обсудил эту проблему с Симмонсом, но тот лишь пожал плечами и раскурил свою трубку.
– Я не знаю, как вам помочь, Джим. Последний урок – это всегда тяжело. А тут еще класс подобрался такой… специфический. Сплошные футболисты и баскетболисты. Для большинства этих ребят плохие оценки по вашему предмету означают запрет на тренировки. Литература им как-то без надобности, так что понятно, отчего они бесятся.
– Я тоже скоро взбешусь, – угрюмо заметил Джим.
Симмонс кивнул:
– С ними надо пожестче. Покажите, что с вами особенно не забалуешь, и они присмиреют и начнут заниматься. Хотя бы ради своих тренировок.
Но последний, седьмой урок продолжал оставаться для Джима занозой в известном месте.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
