При активном участии Милютина Комитет фактически свел на нет попытку наместника сосредоточить в своих руках все нити кадровой политики. Сановный Петербург отверг обвинения ми–лютинских креатур в непригодности. «Вызванные в Царство русские деятели, — говорилось в журнале Комитета, — преодолевая все окружающие их препятствия, ведут дело с замечательным успехом и в короткое время достигли таких результатов, которые… свидетельствуют о нравственных достоинствах и способностях исполнителей». Действия же самого Берга говорят о малой продуктивности руководства кадровой политикой из Варшавы. Так, большинство юристов, приглашенных наместником для реформирования судебной части, ответили отказом, а некоторые из числа давших согласие не вполне благонадежны. Высший комитет не только не видел необходимости менять процедуру приискания кадров для крестьянских учреждений, но находил целесообразным использовать ее также для обновления судебного и, с определенными оговорками, учебного ведомств. «Бергу и его клевретам наклеены сильные носы», — резюмировал Милютин в письме Я. А. Соловьеву 74.
Одновременно с Царством Польским производился вызов чиновников в губернии Западного края. Уведомления о вакансиях распространялись в циркулярах губернаторов или печатались в губернских официозах. Центральные губернии (Костромская, например), страдавшие от «многолюдства чиновников», часть которых периодически оказывалась за штатом, охотно откликались на подобные предложения. Желающих отправиться «на Запад», как и в случае с Царством Польским, бывало больше, чем свободных мест. Судя по документации типичной в этом отношении Гродненской губернии, ее администрация проявляла разборчивость и осмотрительность, запрашивая сведения о «служебной деятельности, нравственных качествах и благонадежности» соискателей и отклоняя тех из них, кто раньше имел взыскания. Не исключался вариант с обменом чиновников–поляков на русских 75. М. Н.Муравьев особенно отмечал непригодность людей, командированных Министерством внутренних дел и практиковал возврат неподошедших 76. «Чиновники, присылаемые из России для замены чиновников польского происхождения, — доносили Валуеву в марте 1864 г., — вовсе не отвечают цели своего назначения, многие из них оказываются корыстными и нетрезвого поведения»77. Надо сказать, что министр акции вовсе не сочувствовал и, подбирая контраргументы, в 1865 г. специально интересовался национальным составом чиновников Западного края 78.
Час Берга наступил в 1866 г., когда в атмосфере победившей в стране реакции жандармским властям Царства Польского удалось бросить тень на очень многих русских чиновников. Для каждой из губерний составлялось три кондуита с характеристиками неблагонадежных служащих гражданской, военно–полицейской и крестьянской администрации. По первому списку проходили почти исключительно поляки, изобличавшиеся как в поддержке восстания, так и в служебных злоупотреблениях. У военно–полицейских чинов, значительный процент которых составляли лица непольского происхождения, основные нарекания вызывала «нравственность». Многим крестьянским комиссарам также инкриминировались леность, склонность к горячительным напиткам и азартным играм, незаконные связи с женщинами. Выдвигаемые в их адрес политические обвинения были двоякого рода. Одним комиссарам ставилось в вину сближение с польскими помещиками, влекущее за собой утрату к ним доверия крестьян. Не менее часто служащие крестьянских учреждений попадали в разряд неблагонадежных из–за своих левых взглядов. Характеристики буквально пестрели такими небезобидными по тем временам аттестациями, как «нигилист», «либерал», «атеист», «вольного образа мыслей и вредных идей»79.
Подобные определения требуют предельно осторожного отношения историков. «Вся сущность либерализма их, — вспоминал Н. К.Полевой своих коллег–комиссаров, — была очень наивная, односторонняя и состояла в решении каждого спорного дела между помещиками и крестьянами, во что бы то ни стало, в пользу крестьян, а в споре поляка с русским поляк должен быть всегда виноват. Все эти добродушные люди были ярыми монархистами, безусловными верноподданными, добрыми христианами, все православные, ненавистники католицизма». «Мнимыми «социалистами»» называл мировых посредников Могилевской губернии И. Н.Захарьин. Близкие оценки встречаем в воспоминаниях М. Н.Муравьева, которого трудно заподозрить в сочувствии «разрушительным идеям»80. Впрочем, среди крестьянских деятелей встречались лица весьма радикальных взглядов или с давней репутацией неблагонадежных. Таковым мемуаристы рисуют шереметьевского вольноотпущенника А К Разина, «отчасти наследника знаменитого соименника XVII века по убеждениям»81. К преобразованиям в Царстве Польском привлекались член Кирилло — Мефодиевского общества П. А. Кулиш и корреспондент Герцена С. С.Громека.
Широкая кампания по дискредитации русских чиновников достигла своей цели. Современники отметили холодность монарха на встрече в Варшаве с председателями крестьянских комиссий летом 1867 г.82. Нелюбовь Берга к крестьянским комиссарам унаследовал сменивший его П. Е.Коцебу. Встречаясь однажды с сотрудниками крестьянских учреждений, тот, как гласит предание, не удержался и бросил в сторону: «всю сволочь с собой привезли»83.
Еще раньше начал меняться политический климат вокруг западных губерний. По данным С. С.Татищева, принимая отставку Муравьева в 1865 г., царь весьма критически отозвался о проводившейся им кадровой политике 84. Н. К.Полевой (и это не единичный случай) прибыл в 1866 г. в Царство Польское из Минской губернии, «разочарованный в возможности вести там дело в русском духе»85. Впрочем, в том же 1866 г. ряд служивших в Царстве по крестьянскому ведомству лиц обратились к Милютину с просьбой о продаже ям на льготных условиях имений в Западном крае. «Меры, принимаемые правительством для обрусения Западного края, — мотивировал свое ходатайство один из них, — возбудили во мне надежду, что и по окончании крестьянского дела в Царстве Польском мне можно будет сделать употребление из приобретенной опытности». Другой ссылался на «желание быть полезным орудием правительства в деле обрусения Западного края»86.
Применительно к Северо — Западному краю решительный поворот в политике традиция связывает с именем А. Л.Потапова. «Но вот наступил 1868 г., — много лет спустя писал о назначении его виленским генерал–губернатором И. А. Никотин, — под давлением главной местной власти русское дело, так блистательно совершавшееся, приостановилось в дальнейшем своем развитии; лучшие русские деятели вынуждены были удалиться из края»87. Современники же пребывали в полном замешательстве в связи с переменой правительственного курса. «Говорят, что чиновники в Северо — Западном крае, подвергнутые Потаповым остракизму, были невыносимо дурны, — писал А. В.Никитенко. — Другие считают их чуть не безгрешными и во всяком случае людьми, наиболее способными для деятельности в этом крае. Как тут добраться до правды?»88. Бесспорно, однако, что с уходом Н. А.Милютина из политики в 1867 г. и назначением А. Л.Потапова резко снизилось значение морального стимула, удерживавшего на службе вдали от дома немалое количество русских.
Привлечение русских сил зависело также от стимула материального. В 1867 г. в правительственных сферах развернулась большая дискуссия о привилегиях русских чиновников в Царстве Польском. Поводом для нее послужили предложения Берга и составленный в их развитие проект Д. Н.Набокова — преемника Милютина на посту главы польской канцелярии Александра И. Характерно, что и без того достаточно высокие запросы наместника канцелярия сочла необходимым скорректировать в сторону еще большего увеличения затрат. Сверх льгот, положенных чиновникам западных губерний, русские чиновники Царства Польского получали ряд дополнительных. Беспрецедентные щедроты Берга и Набокова в отношении порядка чинопроизводства, размера жалования, условий выслуги пенсий, обзаведения земельной собственностью и воспитания детей за казенный счет встретили резкое неприятие глав центральных финансовых ведомств — министра финансов М. Х.Рейтерна и государственного контролера В. А. Татаринова.
Выражая сомнение в обоснованности прогрессивного роста жалования по мере выслуги лет, Рейтерн напоминал о том, что речь идет об «огромном числе должностей в разных управлениях Царства, открытых наплыву чиновников из Империи». К тому же данная мера «привлечет в Царство весьма много лиц с посредственными способностями, которые… к делу… будут равнодушны». Недоумение министра вызвала готовность раздавать чиновникам имения, предназначенные к продаже для обеспечения ликвидационной операции. «Было бы осторожнее, — рекомендовал Рейтерн, — не возбуждать вовсе вопроса о награждении… землями в Царстве и об оказании–каких–либо льгот или пособий для приобретения там казенных имений покупкою»89.
