– Читай. По. Губам. Я ничего не делала! – закричала она, громко хлопнув дверью автомобиля, после чего направилась к стороне водителя.
– Я читаю по ним, но они мне лгут! А что насчет твоего отца, Одиль? – спросил я, и она замерла. – С тех пор как данное дело началось, твой отец находился в Нью-Йорке, верно?
– Да, – она успокоилась.
– Ты покрываешь его снова? – спросил я, встав между ней и водительской дверью, препятствуя ей уехать куда-либо.
– Что, прости…
– Я перейду к сути, поскольку ты, кажется, спешишь покинуть город. Ты покрываешь его сейчас, так же как покрывала его тогда, когда он убил твою мать…
– Он не…
– Так сколько раз он заставлял тебя повторять эту монотонную речь? – спросил я и обошел автомобиль. – Ты рассказала ему о романе, не так ли? Ты позвонила ему, пока ты и твоя мать были на Вудстокской ярмарке, и рассказала ему. Ты рассказала ему, что твоя мать была там с кем-то другим…
– Заткнись, Тристан! Ты понятия не имеешь, о чем говоришь!
– И когда он приехал туда, то убил ее. Ударил ее ножом…, что это было? Четырнадцать раз? На мой взгляд, это похоже на преступление на почве ревности.
– Нет, ты неправ…
– Кого еще ты стала бы покрывать? Зачем продолжать лгать ради него? Сегодня он попытался убить Леви. Твой отец – убийца Одиль, и ты позволяешь ему уйти от правосудия!
– Нет! Это был не он! Это был… – она замолчала, широко раскрыв глаза.
– Тогда кто это был?
Она обошла меня, направляясь к сыну, потому что он заплакал.
– Тристан, оставь это в покое. Пожалуйста, просто оставь все это в покое. Все было хорошо…
– Все не было хорошо! – заорал я в очередной раз.
Она вздрогнула, затем начала качать своего сына, поскольку его плач усилился от моей вспышки гнева.
Глубоко вздохнув, я попытался успокоиться. – Если ты боишься…
– Я не боюсь, – солгала она, покачав головой.
– Тогда скажи правду. С тобой не все в порядке. В этом бремени, поселившимся у тебя в голове и сердце, нет ничего хорошего. Твоя мать любила Бена Уолтона. Она не хотела бы этого. Ты лжешь всю свою жизнь каждому и себе, она не хотела бы этого.
– Тогда ей не стоило так позорить нас! – рявкнула она на меня. – Вот так в открытую она изменяла нашему отцу. Она хотела использовать меня в качестве своего прикрытия, чтобы у нее была возможность спать с ним! Это ее вина. Это все ее вина.
Это звучало так, словно она пыталась убедить саму себя.
Подождите.
– Опозорить вас. Твой отец. Ты говоришь о двух людях. Твой брат, ты позвонила своему брату. Коулу было сколько, восемнадцать? Девятнадцать? Ты не хотела рассказывать своему отцу, поэтому позвонила брату.
Все начинает вставать на свои места у меня в голове.
Она не отвечала.
– Что произошло той ночью в номере мотеля, Одиль?
Она покачала головой и вытерла слезы… – Это свершилось. Все закончилось. Зачем вам необходимо было все ворошить…
– Поскольку это не правильно. И ты знаешь это. Это чернит твою душу. Твоя улыбка раньше освещала комнаты, а теперь ты ходячая пропасть. Брат, которого ты думаешь, что защищаешь, медленно убивает тебя, и ты не единственная, кто пострадает. Этот ребенок в твоих руках, он будет страдать хуже, чем кто-либо, потому что твой сын никогда не поймет, почему ты такая, как есть. Ты спросишь, почему ты причинишь ему боль, потому что ты вредишь самой себе. Так что, пожалуйста, Одиль, расскажи мне, что произошло.
Она сглотнула, все еще пытаясь вытереть слезы и со сдавленным всхлипом начала говорить.
– Она повела меня на ту дурацкую ярмарку. И сказала, что это будут лишь наши выходные, только девочек. Но затем он приехал, и она думала, что я глупая, что она может вот так просто заставить меня подружиться с его дочерью, и я не замечу, что происходит. Я разозлилась на нее, и когда увидела тест на беременность в ванной той ночью, я просто не смогла больше терпеть это, поэтому позвонила Коулу. Я все рассказала ему, и он сказал мне оставаться на месте, поскольку скоро подъедет. Я взглянула на нее, и поняла, что ненавижу; я не могла больше выдержать ее присутствия, поэтому вышла и сидела на улице. Было холодно, и она продолжала убеждать меня зайти обратно, но я сказала ей оставить меня в покое. Наконец приехал Коул и сказал мне оставаться в автомобиле… я…
Она прикрыла рот рукой и наконец-то взглянула на меня. – Она крикнула один раз. Это было все, что я слышала, но Коулу потребовалось много времени, чтобы выйти, и когда он появился, то изменился. Он выбросил мусор и сел в автомобиль ко мне.
– Всю дорогу домой он говорил, что мы семья – мы Ван Аллены. Он назвал ее позором и сказал мне, что говорить. Но я не понимала, что он убил мать, пока ее не показали по новостям. Все произошло так быстро, и Коул сказал, что никто не собирался разговаривать со мной. Он сказал мне держаться от всего подальше, что я и сделала. Никто не приходил…
– Ты должна дать показания, Одиль.
Она покачала головой. – Я не могу. Я просто не могу. Они растерзают меня. Все развалится. Я не могу.
– Я помогу тебе. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить тебя. Но ты должна дать показания, поскольку услышать это от тебя лучше, чем прослушивание всего этого на записи.
Я засунул руку в свой передний карман и вытащил телефон.
И в этот момент она сломалась, я притянул Одиль и ее сына в свои объятья.
– Леви! – закричала Селена, побежав ко мне.
Я ведь только что позвонил ей, да? Как она приехала сюда так быстро?
Взглянув на часы, я понял, что каким-то образом пролетело уже четыре часа. Мне потребовалось какое-то время после…после того, как все случилось, чтобы позвонить ей. Но она единственный известный мне человеком, в котором Тея нуждается больше всего.
– Они что-нибудь сказали? Мы знаем что-либо? Мы не смогли сесть на ближайший рейс, и они продолжали говорить, что она находится в критическом состоянии. И…
– Дыши, – сказал подросток, приблизительно семнадцати или восемнадцати лет. У него темно-коричневая кожа и черные глаза. Он положил руку ей на спину и успокаивающе поглаживал. Я не замечал его до этого момента.
– Уверен, она в порядке…
– В нее стреляли! Она не в порядке! Я не соображаю! – закричал я.
Никогда за всю свою жизнь я не чувствовал себя таким бесполезным, как сегодня. Я подвел всех и вся.
– Я не получал еще никаких известий, – сказал ей, отчего она заплакала лишь еще сильнее.
За четыре прошедших часа я не получил никаких известий.
– Селена?
Она отстранилась, вытерев глаза, и повернулась лицом к взволнованной пожилой женщине, подходящей к нам с тростью. Она невысокого роста с седыми волосами и темной морщинистой кожей. Хотя она и была на два поколения старше, без всяких сомнений сходство на лицо. Это бабушка Каннинг.
– Пока никаких новостей, – сказала Селена и женщина посмотрела на меня. – Бабуля это – Леви Блэк. Он не просто адвокат папы…
– Селена, все нормально. Приятно наконец-то познакомиться с вами, мэм.
Я протянул руку ей, но она просто уставилась на нее и затем взглянула обратно на меня.
– Так ты тот, кто встречается с моей внучкой?
– Н… – начал я, но Селена толкнула меня локтем.
– Да. Да, это я.
Не могу отрицать, как хорошо это прозвучало, сказав это вслух.
Она кивнула, наконец, пожав мою руку и сев.
– Принести вам что-нибудь?
– Не старайся так сильно произвести впечатление на меня, сынок, просто сядь, – сказала она и глубоко вздохнула. – Ты все видел, да? Ты был там.
Я не хочу говорить об этом. Я пытаюсь блокировать эти воспоминания. И ничего не ответил.
– Ты взялся за это дело ради нее?
– Да, – ответил ей. Нет смысла врать прямо сейчас. – Но Тея заставила меня поверить.
Она улыбнулась. – Да. Она полна энтузиазма.
– Знаю.
– Ты берешься за дело ради нее? А она принимает пулю на себя ради тебя?
Я приподнялся, моргая, поскольку задумался об этом. Она на полу, пристально смотрящая на меня, пытающаяся заговорить, но прежде чем она сумела проронить хоть слово, ее глаза закрылись. Я думал, что она умерла. Прямо передо мной, с моей рукой на ее животе, пытающейся остановить кровотечение. Я думал, что она умерла, и хотел умереть рядом с ней.
Нет.
Всхлипывая, я вытер слезу в уголке глаза и откинулся на спинку своего стула.
– Я не хочу отчитывать тебя, Тея делает, что хочет. Это не твоя вина. Но когда она очнется, тебе лучше вразумить ее, – она замолчала и прижала руку ко рту, и я взял ее другую руку в свою. – Тебе лучше сказать ей, что она не может вот так просто прыгать ни перед какими пулями только потому, что в кого-то влюблена. Я накричала бы на нее сама, но знаю, что все сведется к тому, что я заплачу прямо посредине наставлений.
– Это заставит ее почувствовать себя хуже. Вам следует сделать это, – я нашел в себе силы усмехнуться. – Она будет в порядке.
