все более и более выразительными и оскорбительными, Эренбурга все чаще стали упрекать (а вскоре и обвинять) в том, что он воспитывал в читателях ненависть к немецкому народу, а не к нацизму[400]. Пришла пора посвятить себя борьбе с другими врагами, используя другие виды риторического оружия.
Глава 4
«Палата пансиона для нервнобольных»: поздний сталинизм, ранняя холодная война и карикатура[401]
Если однажды им [русским] удастся в чем-то проявить свой настоящий талант, то окажется, к удивлению света, что это талант карикатуры.
Астольф де Кюстин. Россия в 1839 году
Советская культура времен холодной войны нуждалась в жанре, одновременно доступном для самых широких слоев населения и соответствовавшем манихейской картине мира. Карикатура, сочетавшая сардонический смех (ключевой элемент культуры ресентимента) с прямолинейностью и неприхотливостью солдатского юмора, оказалась идеально подходящей для советского политико-эстетического пейзажа эпохи холодной войны.
В этой главе речь пойдет о послевоенном десятилетии. Сравнивая этот период с предшествовавшими эпохами, можно сказать, что именно в нем обозначились «драматические и кардинальные перемены» в конструировании советской пропагандой образа врага[402]. Теперь враг был по большей части не внутренним, а внешним. Эти же годы были и первыми годами холодной войны, и архетип идеологического и военного соперника, установившийся тогда, остался неизменным на протяжении последующих десятилетий[403]. То, что эти годы завершали собой одну эпоху и открывали другую, важно для понимания советской сатиры вообще и политической карикатуры в частности. Кам Шапиро, анализируя политическую теорию Карла Шмитта, замечает, что Шмитт связывал бинарную структуру «враг — друг» со «сложным смещением» самой сущности врага по отношению к гармоничному устройству мира:
…политическая идентификация врага оторвана не только от нормативных принципов, но и от габитуса. Прерывается действие… не только идеологических систем (категорий легитимности, законности, религии, сочетаний нормативных принципов), но «образа жизни»[404].
Вряд ли существует жанр, более подходящий для иллюстрации подобных «смещений» и «прерывания действия», чем политическая карикатура, в которой не только допускается, но и предполагается преувеличение и искажение. Поэтому не удивительно, что начало холодной войны принесло с собой «масштабную координацию тем политической карикатуры с пропагандистскими усилиями новостных разделов газет»[405].
Политическая карикатура занимала ключевое место в формировании мировоззрения советских граждан в первые десятилетия существования государства. Ведущий советский карикатурист Борис Ефимов был прав, когда писал, что
зарубежная пресса была определенно озадачена активностью советской сатиры, когда «Правда» — газета мирового масштаба, а вслед за ней «Известия» и другие советские газеты придали карикатуре значение важного и ответственного политического материала[406].
В мемуарах Ефимов вспоминал, что Сталин не только заказывал у него карикатуры для иллюстрации различных инцидентов на международной политической арене, но иногда принимал непосредственное участие в выполнении собственных заказов, включая редактирование подписей к рисункам[407]. Антизападные карикатуры производились в СССР в промышленных количествах. Всего через несколько лет после окончания войны, в 1949 году, в американском издательстве вышел сборник антиамериканских карикатур из «Крокодила», где они были представлены поделенными на разделы в соответствии с рубриками, в которых они обычно печатались в советских газетах[408]. По словам Стивена Норриса,
исключительно последовательное изображение Ефимовым Запада в качестве врага не просто означает, что его рисунки — важный элемент советского социализма. В определенной степени они были советским социализмом (курсив мой. — Н. Дж.−С.)[409].
К этому можно добавить, что рисунки эти были именно тем инструментом, который помог советскому социализму самоопределиться, противопоставив себя внешним врагам.
Большая часть примеров, которые мы анализируем в этой главе, взяты из «Литературной газеты», хотя в некоторых случаях мы ссылаемся и на карикатуры, опубликованные в других центральных изданиях. Решение сосредоточиться на органе Союза писателей СССР связано с тем, что именно это издание занимало как бы промежуточную позицию между рупорами официальной пропаганды («Правда», «Известия») и главным сатирическим журналом страны «Крокодил». Статус «литературной» газеты позволял если не вольности и отклонения от строгой партийной линии, то хотя бы некоторое разнообразие в жанрах комментариев и обсуждаемых темах. Как мы увидим, это было немаловажно.
Враг в рисунках: О типическом
Количество карикатур на иностранных политических деятелей в советских газетах намного превышало количество их фотографий, и потому логично предположить, что, подобно политическим плакатам в первые годы советской власти, карикатуры на политические темы часто служили энциклопедией вражеской реальности[410]. Таким образом, у читателей (и тех, кто действительно читал, и тех, кто лишь мельком бросал взгляд на иллюстрации) вырабатывались стойкие ассоциации с именами Уинстона Черчилля, Эрнеста Бевина, Марио Шелба, Альчиде Де Гаспери, Шарля де Голля, Джорджа Маршалла, Дуайта Эйзенхауэра, Трюгве Ли (рис. 1; см. также рис. 2, сатирически изображающий членов итальянского парламента, чьи головы приколочены к американскому военному джипу, за рулем которого лениво развалился офицер армии США). По этой же причине подписчики на советские газеты были гораздо лучше знакомы с аллегорическими репрезентациями основных категорий деления мира на два лагеря. Читатели газет знали, как «они» выглядят и что означает «их конституция» (рис. 3), чем действительно занимается американская армия (рис. 4), для чего существуют «их законы» (рис. 5). Не случайно после войны «Правда» выпустила, среди прочих хроник великой войны, трехтомное издание сатирических стихотворений Маршака и карикатур Кукрыниксов[411]. Примечательно и то, что центральные советские газеты делегировали на Нюрнбергский процесс в ноябре-декабре 1946 года именно ведущих карикатуристов, которым было поручено рисовать портреты нацистских преступников «с натуры» в процессе судебных заседаний[412].
1
2
3
4
5
6. Рис. 1–6. Карикатуры Бориса Ефимова. «Литературная газета» (1. 1 мая 1951; 2. 5 апреля 1950; 3. 4 декабря 1948; 4. 30 января 1951; 5. 4 августа 1951; 6. 26 ноября 1947)
Среди самых распространенных приемов и методов карикатуристов — приравнивание объекта изображения к животному. Примеров тому среди советских карикатур западных политических лидеров немало. Борис Ефимов предсказуемо использует именно эти метафоры, описывая собственные иллюстрации Нюрнбергского процесса:
Бальдурр фон Ширах подоб[ен] хорьку… плешив[ая] крыс[а] … Заукель; прилизанн[ый] седо[й] фон Папен, помесь лисы и павиана; буйволообразн[ый] министр строительства Шпеер; огромн[ый] костляв[ый] стервятни[к] Кальтенбруннер… носат[ый] геббельсовск[ий] попуга[й] Фриче[413].
Страницы советских газет украшало
