озера, отражаясь в его водах. Звон била раздавался по всей округе, призывая к службе. Старожилы до сих пор вспоминают о красоте богослужения и богатом убранстве моленной. Здесь было редкое собрание старопечатных и рукописных книг, а также писаных и меднолитых икон. В 1914 г. Пружинскую общину беспоповцев федосеевского согласия возглавлял наставник Иван Спиридонович Спиридонов, живший в деревне Петраши. Моленная просуществовала до 1950-х гг., когда была разорена властями. Вся ценная утварь была увезена на грузовике, по-видимому, в областной центр, а старинные книги и иконы погибли в пламени костра. Сама деревянная моленная была разобрана и увезена то ли в Пустошку, то ли в Новосокольники, где ее приспособили для административных нужд. Местные староверы продолжали молиться в деревне Петраши в доме последнего наставника Пружинской общины Якова Андреевича Кожурина (1895—1971), а после его смерти – в доме его дочери, Агафьи Яковлевны Уликовой (1929—1998), до последних своих дней исполнявшей обязанности духовного наставника. Сюда приезжали староверы из самых разных мест. Агафья Яковлевна крестила, принимала на исповедь, провожала покойников в последний путь. В 1914 г. в Невельском уезде, кроме Пружинской, были еще две официально зарегистрированные старообрядческие общины: Сафоновская (село Несница, Алексеевской волости, станция Палибино; наставник – Петр Григорьевич Смирнов) и Невеле-Репищанская община поморского согласия (деревня Репище, Плосковской волости, станция Новохованск; наставник – Никита Афанасьевич Сатков). В Великолукском уезде значилась еще Овсянниковская старообрядческая Христово-Рождественская община поморского согласия (село Овсянниково, станция Горицк). Наставником Овсянниковской общины в 1912 г. был Иван Федорович Богданов, а председателем совета общины – Василий Иванович Богданов. Кроме того, в нескольких деревнях имелись и незарегистрированные общины.
Сейчас в этих местах, тесно связанных с именем Феодосия Васильева, староверская моленная существует только в самом Невеле. Однако несколько лет назад неподалеку от Невеля в деревне Подмолодье каждый год стал проводиться международный летний лагерь молодежи Древлеправославной Поморской Церкви, созданный благодаря усилиям и трудам отца Иллариона Михайловича Петрова (Санкт-Петербург), предки которого некогда жили в этих достопамятных местах.
Что касается Ряпинской обители, то она (несмотря на ложность доноса) в 1722 г. была уничтожена, колокола, иконы и старинные книги были отвезены в Юрьевскую Успенскую церковь, а сама моленная обращена в лютеранскую кирху. Удивительная история! Веротерпимость в Российской империи распространялась на все религии, включая магометанство и язычество. Одни лишь староверы, коренные русские люди, должны были терпеть всевозможные притеснения и гонения за свою приверженность вере своих предков – древлеправославию.
«Всеобщественный християнский ходатай»
«Илья Алексеевич Ковылин муж был даровитый, смелый, предприимчивый и примерной ревности благочестия, не раз торжественно поражавший лжемудрие никониянизма… Он был общий покровитель всех церквей староверства от владык мира и насилия иерархии его, тщательный строитель великолепного здания в Москве на Преображенском кладбище и пожертвовавший оному своим имуществом до трехсот тысяч рублей. Он был редкий собиратель священных предметов древности и предков своих, творений соборов и мышлений догматизма и обычаев. Отличная его слава за доблести гремела по всей Москве, и раздавался звук ея в Петрополе, Риге, Астрахани, Нижнем и в прочих странах благочестия. Он жил в мире не для себя, а для Церкви и ближних… Разительное его красноречие, живая память, ясный и приятный его тон в убеждении истин пленяли каждого в его послушание и обращали на него глубокое внимание».
Павел Любопытный
Традиции Невельского общежительства и Ряпинской обители впоследствии были продолжены известным на всю Россию Преображенским кладбищем в Москве. Видный старообрядческий писатель В. Г. Сенатов справедливо назвал основанные в 1771 г. в Москве Преображенское и Рогожское кладбища «старообрядческими кремлями», едва не затмившими славы и блеска единого общерусского московского Кремля. Один из этих кремлей – Рогожское кладбище – стал духовным центром старообрядцев-поповцев, другой – Преображенское кладбище – «превратился в культурный, экономический и религиозный оплот… беспоповской половины старообрядчества. Благодаря отсутствию иерархии при внутренней ее „ненужности“, здесь образовалась своя иерархия, и кладбище сделалось „Сионом“, то есть для огромной народной массы приобрело такое значение, какого не имел даже исторический московский Кремль. Преображенское кладбище для старообрядцев-беспоповцев было то же, чем Иерусалим для иудеев и христиан; его главный наставник, в особенности Семен Кузьмич, пользовался в своих народных массах таким высоким авторитетом и уважением, какого не имели ни Платон, ни Филарет синодальной церкви. Его называли „патриархом“, к его воле относились как к Божией воле, его благословение превратилось в самую сущность святости»[142].
Преображенское кладбище в Москве было основано выдающимся деятелем староверия, человеком уникальнейшей судьбы Ильей Алексеевичем Ковылиным (Кавылиным). Ковылин родился 20 июля 1731 г. в селе Писцове Нерехотского уезда Костромской губернии в семье оброчных крестьян князя А. Б. Голицына (по другим сведениям, в Писцове родился только его дед, Григорий Михайлович, переехавший в Москву в 1724 г., а сам он родился уже в первопрестольной). Хотя Ковылин и не получил в детстве какого-либо образования («человек я не ученый, книжные премудрости не научен, учению школьному не искусен, простец есмь», – говорил он о себе скромно), однако же благодаря своим природным дарованиям, ловкости и деловитости, сумел выбиться в люди, купить себе вольную и стать купцом 1-й гильдии, владельцем мануфактурных фабрик и заводов. В Москве Ковылину принадлежали большие кирпичные заводы на Введенских горах между Семеновской и Преображенской заставами. Здесь-то он и познакомился с московскими староверами-федосеевцами, тайно собиравшимися на берегу Хапиловки. Их община была небольшая – всего человек 20. Принадлежа от рождения к господствующей церкви, Ковылин в результате бесед со староверами пришел к осознанию истинности древлеправославия. Немалую роль сыграло и личное знакомство с настоятелем московской федосеевской общины, уроженцем Ярославля отцом Илией Ивановичем, человеком глубоко верующим и благочестивым. Историк Павел Любопытный так отзывался об этом человеке: «Илья Иванович, главный пастырь и учитель феодосианской церкви в Москве, ревностный защитник своей церкве и строгий блюститель ея преданий, тщателен в созидании церковном и любитель ея благолепия, вел строгую жизнь, и украшал ея нищелюбием, кротостию, незлобием, и чистотою своего сердца. По ревности своей веры и сим отношениям был в Москве своей паствы образ благочестия и нравственности, любимец своей церкве, славим был в Выгорецыи, Астрахане, Саратове и прочих странах за его правоверие»[143].
В январе 1768 г. Ковылин принял федосеевское крещение в Хапиловском пруду и получил при крещении имя Василий. Вместе с ним принял крещение еще один московский купец – Федор Зенков, также владевший около Преображенского усадьбой и заводами. Не бросив занятия торговыми делами, Ковылин много времени теперь начал уделять нуждам общины и благотворительной деятельности. Община собиралась сначала у Зенкова, который устроил в своем доме общественную моленную, а затем у Ковылина.
Наступил роковой для жителей Москвы 1771 год. В городе и его окрестностях внезапно разразилась эпидемия чумы – «моровой язвы». Ежедневно умирали сотни людей. Подвоз продуктов прекратился, наступил голод. Среди всеобщей паники московский губернатор до того растерялся, что запросил правительство о помощи. Городские власти были не в силах не только бороться с болезнью, но даже убирать умерших, а тем более лечить больных. Москвичи, боясь заразиться, бросали свои дома и имущество и разбегались, кто куда мог. Необходимо было устроить вокруг Москвы карантины, чтобы эпидемия не распространилась на всю Россию…
Здесь пришли на помощь московские купцы-старообрядцы, всегда отличавшиеся своей благотворительностью. Они предложили устроить карантины на свои средства. Власти, прежде гнавшие староверов и не упускавшие случая содрать с них «три шкуры» (кроме пресловутого «двойного» налога, староверам часто приходилось платить чиновникам огромные взятки), теперь охотно приняли предложение, хватаясь за него, как утопающий за соломинку.
Вместе с другими старообрядцами федосеевского согласия предложил свою помощь и Илья Алексеевич Ковылин. Он явился к московскому генерал-губернатору и испросил разрешения на устройство карантина в Преображенском на Земляном валу «на свой кошт». Разрешение было дано, а с просителей взяли такую расписку: «Мы, нижеподписавшиеся, в означенном от нас против Преображенского в земляном валу месте для содержания больных, больницу построим с тем, чтобы как для караула и смотрения за больными, так равно и вывозу в оную заболевших из домов людей
