Гро Гуттормсен нарочно повысил голос, чтобы лежащему в телеге сержанту было лучше слышно. Его разбудили, как только остановились на стоянку, но сержант придя в себя, не произнес ни слова, – Организовать столь масштабную преступную торговлю одному лейтенанту было не под силу. Я более чем уверен – у него остались сообщники за стеной. Кто-то помогал ему финансово и на чью-то помощь он рассчитывал, когда собирался сбежать с деньгами и ценностями, прикончив предварительно своих незадачливых подчиненных.
– Нет у него никаких сообщников, – внезапно ответил сержант. Голос его звучал устало и безразлично. – И оговаривать себя я не буду. Если вы, конечно, не пообещаете кое-что.
– И что же вы хотите, доблестный стражник, – саркастически поинтересовался гро Гуттормсен. – Отпустить вас мы не можем, уж извините. Да и улик вполне достаточно, чтобы следствие сочло вас виновным.
– Согласен. Только для того, чтобы меня обвинили, эти улики нужно собрать. А вы почему-то очень торопитесь. И я не прошу, чтобы меня отпустили. Мне нужно, чтобы мою дочь вылечили. Ради нее я согласился на все это. Я видел, вы обыскали лейтенанта и всех остальных. Должно быть, вы нашли достаточно денег. Лейтенант всегда носил с собой много денег – на всякий случай. Просто пообещайте мне, что эти деньги вы передадите моей семье, и тогда я все расскажу полиции.
Охотник посмотрел на Акселя и Кару. Оба пожали плечами, предоставляя ему решать самостоятельно. Немного подумав, сержант согласился.
– Хорошо. Обещаю, что ваша дочь не останется без лечения. Начните рассказывать это самое «все» прямо сейчас. Меня интересует, сколько людей вы переправили в Пепелище.
– Три, может быть четыре, дюжины. Я не знаю точно, потому что участвовал не во всех сделках.
– Для чего здешним жителям понадобилось такое количество рабов? Их же нужно чем-то кормить. Насколько мне известно, тут не очень легко прокормить даже тех, кто попал сюда, так сказать, естественным путем.
– Я не знаю. Лейтенант говорил, что их заставляют искать древности, чтобы потом продать. Сам я в это не верю. То есть действительно, количество антиквариата, которое мы переправляли наружу, немного увеличилось, но не так уж сильно. И они платят за пленников золотом – довольно щедро. Сомневаюсь, что выгода покрывает расходы.
Гро Гуттормсен подвел итог:
– Получается, в плену сейчас находятся около четырех дюжин горожан. Что с ними делают, нам не известно. Боюсь, нам придется разделиться.
– Дайте догадаюсь, – протянула Кара. – Вы сейчас отправите нас с Акселем сопровождать сержанта, а сам отправитесь сражаться со злобными разбойниками, чтобы спасти несчастных пленников, правильно?
– Не понимаю вашего сарказма, юная барышня, – обиделся гро Гуттормсен. – По-вашему нужно оставить все, как есть? То есть я, конечно, безумно рад, что Иду теперь оправдают, но там неизвестно сколько разумных и непонятно, что с ними делают. Тем более, завтра утром эти господа будут в курсе, что мы остались живы и сбежали, и, значит, могут сообразить, что вскоре здесь будет не протолкнуться от стражи, солдат и полиции.
– Мне вот просто любопытно, вы не видите причин моего сарказма или действительно не можете сообразить? И если так, то я начинаю подозревать, что степное молоко необратимо повредило что-то у вас в голове. Вы до сих пор шатаетесь из стороны в сторону, когда идете, а на ноги поднимаетесь с третьей попытки. Два дня назад у вас снова открылась рана – вон, посмотрите, вся повязка в засохшей крови. Вы, вероятно, не замечаете, но вы даже не можете сдержать стон, когда случайно двигаете рукой. И как же вы собираетесь воевать с бандитами, старый упрямец? К тому же мы с Акселем понятия не имеем, как отсюда добраться до ближайших ворот наружу.
Гро Гуттормсен смущенно опустил глаза – он действительно не обращал внимания на собственное состояние, а оно было отвратительным.
– Я не собираюсь с ними воевать, как вы выразились. Просто хочу разведать обстановку и подождать подмогу, которую вы, надеюсь, вызовете.
– Ерунда. Разведать обстановку можем и мы с Акселем – раз уж я так глубоко влезла в это дело, придется помогать вам до конца. И не надо тут рассуждать о неопытных учениках – Аксель, между прочим, ухитрился сбежать, проследить, куда нас везут, поучаствовать в драке между лейтенантом и здешними жителями, спасти нам жизнь и еще добыл свидетеля. Я тоже не беспомощная барышня – вспомните хотя бы о моей профессии. Может, нам не хватает охотничьего опыта, но вам зато не хватает сил и здоровья.
Охотник замолчал и глубоко задумался.
– Вы правы, барышня, – признался он. – И дело даже не в ранах и усталости, просто я стар и мне давно пора на покой. Последние несколько лет я не ездил на заказы и занимался только теми одержимыми, которые появлялись в моем районе. И я это прекрасно осознаю. Просто мне невыносима мысль о том, чтобы оставить вас здесь и отправить разбираться с проблемой, которой должна заниматься полиция в тандеме со стражей. И в то же время мне не хочется оставлять на произвол судьбы невинных разумных.
– Ничего, гро Гуттормсен. – Аксель решил тоже подать голос. – Кара правильно сказала, мы не беспомощные дети. И никуда вы нас не отправляете, мы сами можем принимать решение. Конечно, мне бы тоже было намного спокойнее, если бы Кара сопровождала вас – но я не могу решать за нее. А вы не можете решать за нас.
Утром, после того как повозка и гро Гуттормсен скрылись из виду, Кара, усмехнувшись, заметила:
– Интересно, излишний пафос – это черта всех охотников, или только вы с Гуттормсеном такие? «Я не могу решать за нее, а вы не можете решать за нас…» Я чувствовала себя, как будто играю в любительской театральной постановке.
– Я тоже, – вздохнул Аксель. – Но по-другому до него, похоже, не доходит. Пришлось на ходу придумывать. И, по-моему, получилось достаточно убедительно.
– Согласна. И, кстати, беру свои слова обратно – это я про любительскую постановку. Мне показалось, что ты был убийственно серьезен.
На самом деле, Аксель сам не очень понимал, почему он так настаивал на том, чтобы поучаствовать в спасении пленников. За последние дни он сильно изменился и теперь не был уверен, к лучшему ли изменения, с ним произошедшие. Еще несколько дней назад он в подобной ситуации не задумываясь отправился бы освобождать рабов, просто потому, что так было бы правильно. Даже зная, что один он ничего сделать не сможет. Аксель никогда не хотел быть героем, тем более – мертвым героем, но не попытаться означало бы, что он мог помочь, хотя бы теоретически, но не захотел, струсил. Оставил невинных людей без помощи. За последние дни он очень разочаровался в невинных людях. То, с какой готовностью они принялись поливать грязью охотников, заставило юношу пересмотреть свое отношение. Вопрос – стоят ли они того, чтобы их спасать, больше не имел однозначного ответа, и это было неприятно. Собственный цинизм был неприятен. Аксель честно признался себе, что согласился участвовать в этом рискованном предприятии только из-за Кары и гро Гуттормсена. Кара, похоже, хотела отомстить или слишком близко к сердцу приняла положение несчастных пленников, потому что сама с трудом избежала подобной участи, а охотник… Охотник руководствовался теми самыми благородными мотивами, которые больше не имели значения для Акселя. За недолгое время общения юноша проникся огромным уважением к чопорному и немного наивному старику и еще завидовал его уверенности. Аксель остался в Пепелище ради этих двоих, а вовсе не ради тех четырех дюжин.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
