3.
Наконец-то всё закончилось, и пары стали разбредаться: Репа под ручку с Олей, Зельцер с Толей, Алёша с Максимой…
«Аппаратуру таскать, да ещё непонятно дадут ли выжрать…» — мямлил Максим, который уходить не очень-то и хотел, и мог… Я тащил его, а он пытался вырваться и пуститься — за Гробом, Репой, Зельцером — всё равно. «УМЕД» — (потом будет «четыре», см. ниже) — магические слова приковали его ко мне. Я также сразу ему сообщил, что в таком виде, да ещё когда сейчас ещё подопью, ни к каким родственникам поехать не могу. И даже друзьям. И даже если б не пил!..
Друзья враги
родственники
любовники
супруги
а на самом деле
человек одинок.
…В домике, в каждом доме, домовой, Бездомный — э-э… знакомая фамелия… квартирный вопрос подпортил даже меня! Я чувствую себя полным изгоем. Я порчу эстетику общества. Моё место — на заблёванном асфальте у зловонной мусорки или в лучшем случае на лавочке в парке… Макс сказал, что ему похую, лишь бы выпить, можно на вокзал вот пойти…
…В час заведение закрылось и мы, сцепившись, пошатываясь и вяло пытаясь петь «ГО», двинулись — с полбатлом в руках — по ул. Интернациональная (своеобразный аналог Тверской). Почин Максима состоял в том, чтобы «подрулить к сутенёрам и тёлкам — прицениться». Несмотря на моё вялое сопротивление, оное мы и проделали — вернее, он — весьма развязно подозвал довольно-таки «нормального» бычка и ещё более развязно осведомился о расценках. Тот с неожиданной почтительностью и тщательностью описал нам, шатающимся и поочерёдно отхлёбывающим из горла, типовое меню. «А с животными у вас ничего нет?» — мне показалось, что он всё же спросил это (как и в кафе требовал поставить рокабилли или на худой конец сайкобилли!), и что ему вполне сдержанно ответили: «Вегетарьянского не держим»… «Во-он ту, чёрненькую! — неожиданно заорал Максим, широким жестом долбанув в бетон допитую бутылку. — Шепелёв, давай деньги!» Девушки теперь и вовсе вытаращились на нас. Я подхватил «ведущего» под руку и, оттащив метров на пятнадцать, сказал, что никаких денег у меня нет — даже на сигареты. Он громко возмущался. Подозвал опять «официанта» и попросил ещё раз пожалуйста огласить весь список — что тот и проделал, причём не менее почтительно и нисколько не раздражаясь тем, что наянный Максим перебивал, переспрашивал, искренне возмущался, кивая на девок на лавочке, разводя руками… Таким макаром они доторговались аж до 400 и Максимка вытеребил себе ещё массу всяких льгот и бонусов, но под конец всё испортил, заключив нижеследующим: «Да вы знаете, кто это такой?! Это О. Шепелёв — великий русский писатель!!»
Я схватил алкоголика и супротив его волеизъявления поволок его в сторону ночлега, намереваясь за такую игру на моих нервах сыграть на его рёбрах.
Вот тебе то, Киса, вот тебе сё — этого уже не потребовалось, так как мой беспокойный бесшабашный компаньон уже засунул голову в ларёк и, долго возмущаясь и теребя в руках мелочь, опять принялся за своё: «Шепелёв, давай деньги!» и «Девушка, это вот ОШ, гениальный поэт, только что приехал из Москвы…» — мне оставалось только лыбиться и раздувать щёки. «Ну девушка, — не унимался Макс, — ну, я живу вон в том вон блатном доме — ну, двенадцатиэтажный, жолтый — ну, выгляните, посмотрите, девушка!..»
…Вальяжно раскуривая «Приму», мы широчайше вышли к роскошным фонтанам и шикарным фронтонам вокзала, где и примостились на комфортабельнейших лавках из натурального соснового дерева. Максим тут же окорешил каких-то чуваков, и мы примкнули к ним, выпивая их перцовку. Я пил, но чувствовал себя несколько неуютно — крепкие ребята, явно не отягощённые интеллектом, в спортивных костюмах, а он распинается им о «ГО», ноет о своих «проблемах с девушкой», и уже начал переходить на третью и заключительную свою излюбленную тему: как бы вот снять порнушку, да на животных?..
Укладывались почивати — рядом весьма, так сказать, многолюдно: бомжи и алкаши на нашей лавочке-бордюре, а за ней на земле под ёлками — так называемые беженцы — целыми выводками. Масксимка сразу захрапел, а мои мучения только начались…
К утру сделалось невыносмо холодно, а кроме того приехали менты и на своём «козёльчике» встали над душой: включили фары и высматривают, кого бы забрать. Я растолкал товарища и предложил проследовать в сам вокзал, потому что заберут как пить взять нас — как новичков.
Мы брели по пустым утренним улицам и Максимка наш, встречая редких прохожих, начал мало-помалу от довольно замысловатых, чуть не поэтичных вопросов о точном времени и сигаретах переходить на неприкрытую прозу: «Девушка (женщина), у вас не будет двух рублей?.. Ну хотя бы руболь… Ну хоть пятьдесят копеек!» И подаяния, к моему удивлению, сопутствовали нам — как вы поняли, он жёстко локализовал группу и, наглядно выставив себя и меня, — «вроде бы нормальных чуваков в приличной одежде» — нагловато принимал подаяния в два, три, а то и пять рублей с неизменным напутствием от «женщин чуть после 30» (верхний предел): «Больше не пейте, ребята» и весёлым сочувствием или молчаливым равнодушием от их более младых соплеменниц.
Так, набрав уже что называется на пузырь, мы подошли к университету — как раз к началу занятий. Тут студент 4-го курса («Рыжкин, вы пропахли сортиром!» — отзыв преподавателей) с новым энтузиазмом принялся набрасываться на прохожих, особенно на своих знакомых. Мне уже становилось не по себе — тут слишком людно, все на нас так и таращатся, а я ведь выгляжу как… аспирант?..
Вскоре поток студентов иссяк, Максим погнался наперерез к опоздавшим, а я, сидя на лавочке, подсчитывал доходы — 58 руб. 30 коп. плюс 16 сигарет! — о други, так и вовсе можно не работать! Пока не было Максима, я сунулся в ближайший ларёк и сказал: «Один хатдог и банку «Ярпива ор…» Каково же было моё удивление, когда меня грубо послали — как не стыдно! вы, говорят, заставляете его работать! уйдите отсюда! Со стороны всё-это выглядит так, как будто это я его засылаю — увидев жертву, он кивает мне, я киваю, и он отрывается от меня, выступает наперёд со своим незамысловатым номером, семенит за ней — или перед ней — до самого входа в «крольчатник», где обычно и получает подачку… Сам он тоже не смог доказать, что я его не эксплуатирую, но когда осознал что я хочу приобрести, взял да и прям публично как, блять, взвыл о своей горьчайшей судьбине!.. Народ начал толпиться — все поддакивают и ещё дают «бедненькому» денежку!.. Короче, еле-еле ноги успели унести от милиции!
Когда мы добежали до ГУМа, Максимуса осенила гениальная, по его мнению, идея посетить отдел интимных товаров, который, согласно телерекламе, недавно открылся в этом магазине. Меня он схватил за руку и потащил. Я второй схватил его за кадык. Осознав, что мы уже у входа и опасаясь, что в таком хитросцеплении нас точно примут за пидоров, я согласился следовать добровольно, взяв с бредящего зоо-порнушкой обет вести себя «хоть мало-мальски пристойно»… Понятие сие как вы, дорогие мои, догадываетесь, немного, так сказать, расплывчато — и я уж приготовился расстаться со своим добрым именем…
Слава Господу! — отдел был закрыт! Но Максимка с необычайной прытью устремился в другие — с ужасом я понял, что фетишизм его не совсем товарный — оказывается, его привлекли манекены… Ничуть не стыдясь своего небольшенького роста, герой наш как-то обвил своими колченожками длинные пластиковые уть-утивые ножищи, и мгновенно вскарабкавшись по ним, впился своим перегарным ртом в широчайший ярко-блядский рот мод’ели — все аж охуели! Он также теребил оное за лиф и совсем уж непристойно извивался…
Когда его отняли, герой наш с крайне независимым видом подошёл к соседнему отделу и с ещё более независимым видом принялся рассматривать товары — всякую экзотическую побардень. Его внимание привлекла самая большая и самая дорогая безделушка с подписью на ценнике: «МЕЧ — 900-00». «Девушка, это у вас меч готический?!» — с претензией на претензию спросил фетишист. Естественно, ответом ему было нечто невразумительное. Но он начал интересоваться более настойчиво — вцепившись в занавеску, чтоб я его не оттащил. «А почему у вас на всех написано — «меч славянский», «кинжал восточный», «меч самурайский», а это просто «МЕЧ»?! Я не понял: это готический, или как?!» Продавщица пыталась игнорировать, отвернувшись к какой-то дохлой черепахе. Но он знал магические словеса: «Шепелёв, деньги давай!» — громко провозгласил он, и она сразу ожила: «Будете брать?» — «Если готический, то будем — да, пап? А если просто — то елдак вам в рот — да, пап? Потрудитесь, пожалуйста, посмотреть» Чтобы не смотреть в этот момент на продавщицу, я присел и сделал вид, что завязываю шнурок, а сам, загнувшись, беззвучно удыхал. Продавщица с невозмутимым видом рылась-рылась в каких-то бумажках и наконец с ещё более невозмутимым видом объявила: «МЕЧ» — так и написано — «МЕЧ — 900 рублей» Я чуть не рыдал. «А ведь явно готический!» — не отставал Макс-сынишка, явно аппелируя ко мне. Я посмотрел: и действительно — явно. «НЕТ, — отрезал я однозначно-родительским тоном (только что разогнувшись и боясь загнуться опять), — это не готический — пойди сюда щас же!» И взяв вундернедоумка за руку, увёл.
