Волки всей стаей набросились на раненого товарища. Через пять минут от него остались только кости.
Жандармы воспользовались передышкой, чтобы добраться до дороги. Но случилось то, что предсказывал Тибо.
Внезапно словно ураган налетел. Это была волчья стая. Она быстро приближалась.
Лошади, бегущие рысью, отказались перейти на шаг, испуганные топотом, запахом и воем волков. Невзирая на все усилия всадников, они помчались галопом.
Жандарм, который держал Тибо, выпустил веревку, чтобы управлять лошадью.
Одни волки вскочили на круп, другие на холку лошадям, и те, как только почувствовали острые зубы своих врагов, начали бросаться из стороны в сторону.
– Ура, волки! Ура! – кричал Тибо.
Но хищники не нуждались в ободрении. Помимо двух-трех волков, которые держались возле Тибо, за каждой лошадью гналось еще шесть-семь. Кони и волки разбегались во все стороны, и вскоре слышались только замирающие вдали отчаянные крики людей, жалобное ржание лошадей и яростный вой волков.
Тибо был свободен.
Но он был связан по рукам и ногам. Сначала он попытался перегрызть веревки. Невозможно.
Он попытался, напрягая мышцы, разорвать их. Бесполезно.
Все усилия привели лишь к тому, что веревки впились ему в тело.
Пришел его черед выть от боли, тоски и злости.
Наконец, устав истязать связанные руки, он поднял к небу сжатые кулаки и взмолился:
– О черный волк, друг мой! Сними с меня веревки, которыми я связан. Ты прекрасно знаешь, что, чтобы творить зло, мои руки должны быть свободны.
В тот же миг разорванные веревки упали к ногам Тибо, который с радостным ревом принялся молотить руками в воздухе.
Глава 21
Дух зла
На следующий день около девяти часов вечера какой-то человек шел по дороге от Пюи-Саразэн к просеке Озьер.
Это был Тибо, которому хотелось в последний раз увидеть свою хижину и узнать, не уцелели ли после пожара хоть какие-нибудь вещички.
Место, где она стояла, можно было определить по куче дымящегося пепла.
Как если бы Тибо назначил им встречу здесь, волки сидели широким кругом у того, что совсем недавно было его жилищем, и созерцали его со свирепо-угрюмым выражением. Казалось, они понимают, что, разрушая бедную хижину, покушаются на того, кого договор с черным волком сделал их повелителем.
Когда Тибо вошел в круг, все волки одновременно завыли – протяжно, тоскливо, будто хотели дать понять, что готовы принять участие в мести.
Тибо сел на том месте, где был очаг. Оно угадывалось по нескольким почерневшим, но целым камням, и по золе, слой которой здесь был толще.
Он провел несколько минут, погруженный в горестное созерцание.
Он не думал о том, что уничтоженное жилище было следствием и наказанием за его всё возрастающие завистливые желания. Он не чувствовал ни раскаяния, ни сожаления. Удовлетворение оттого, что отныне он в силах воздавать людям злом за зло, гордость из-за того, что он благодаря своим страшным помощникам может бороться с теми, кто его преследует, вызывали в нем совсем другие чувства.
А поскольку волки жалобно выли, Тибо сказал:
– Друзья мои, ваш вой соответствует крику моего сердца. Люди разрушили мой дом, развеяли по ветру пепел от инструментов, которыми я зарабатывал на хлеб; их ненависть преследует меня, как и вас; я не жду от них ни жалости, ни милосердия. Мы – их враги, как и они – наши, и у меня нет к ним сострадания. Итак, идите и несите разорение всему: и хижине, и замку… как они поступили со мной.
И, как некогда предводитель кондотьеров в сопровождении наемников, вожак волков в сопровождении своей банды взялся за разбой и резню.
На этот раз преследованиям подвергались не олени, не лани, не косули и не пугливая дичь.
Под покровом ночи Тибо первым делом пришел к замку Вез, ибо именно там был его главный враг. При замке у барона было три фермы, конюшни с множеством лошадей, хлевы с коровами, загоны с овцами. Уже в первую ночь они подверглись нападению. В конюшнях были зарезаны две лошади, в хлеву – четыре коровы, в загонах – десять овец.
Барон некоторое время сомневался, что разбой учинили животные, с которыми он вел такую жестокую войну; все выглядело не грубым нападением стаи хищных зверей, а хорошо продуманной местью. Однако по следам зубов и отпечаткам лап на земле пришлось признать, что виновниками трагедии были обыкновенные волки.
На следующий день устроили засаду.
Но Тибо с волками были на противоположной стороне леса. На этот раз были опустошены конюшни, хлева и загоны в Суси и Вивьи.
Через день – в Бурсонне и Иворе.
Разбойные нападения, начавшись, становились все ожесточеннее.
Предводитель уже не отходил от волков: он спал в их логовищах, жил среди них, поощряя жажду крови и убийств.
Не один дроворуб, не один сборщик вереска, встретивший в чаще волка, был растерзан его острыми белыми зубами. Спаслись немногие – благодаря храбрости и острому ножу.
Направляемые человеческим разумом, волки по организации и дисциплине стали опаснее банды ландскнехтов, разбойничающих в завоеванной местности.
Все были в ужасе. Никто не осмеливался выходить за город или деревню безоружным, животных кормили в стойлах, а люди, собираясь куда-нибудь пойти, договаривались и отправлялись только компанией.
Суассонский епископ собирал прихожан на общие молитвы Господу об оттепели и таянии снегов: невиданную жестокость волков приписывали большому снегу, выпавшему в это время.
Говорили, что волками руководит – направляет и ведет их – человек; что он более неутомим, жесток и безжалостен, чем сами волки, и, подобно своим спутникам, питается трепещущей плотью и утоляет жажду кровью.
Люди называли имя Тибо.
Епископ издал эдикт об отлучении бывшего башмачника от церкви.
Что касается господина Жана, то он уверял, что без умело организованной травли церковные громы и молнии действия не возымеют.
Он был несколько огорчен, что пролито столько крови, несколько унижен, что его, обер-егермейстера, собственный скот особенно пострадал от зверья, которое ему согласно должности положено истреблять; но, вопреки всему, он не переставал втайне радоваться предстоящим победным крикам и известности, которую непременно приобретет среди знаменитых егерей. Его страсть к охоте, усиливающаяся в борьбе, которую противник, казалось, принял открыто, не знала границ; он не знал ни передышек, ни отдыха; он не спал; он ел, не покидая седла; ночами он скакал по полям в сопровождении весельчака Ангульвана, возведенного после женитьбы в ранг доезжачего; с рассветом он был уже в седле, травил волка и гнал его до тех пор, пока переставал различать в темноте собственных собак.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
