Командарм согласно кивнул и поспешно выскочил за дверь. В коридоре он быстро нагнал капитана и, тронув его за плечо, грозным тоном потребовал:
Экипаж с корабля не отпускать. Быть готовым по моей команде отплыть в любую секунду. Через час подать в каюту обед на двоих.
Хорошо, – совсем не по-военному ответил капитан. – Как вам будет угодно.
Командарм развернулся и зашагал в обратную сторону – разыскивать Джуровича.
Велько Джурович (вернее, Велимир. Велько – это так, для друзей) был командиром сербского батальона, приданного Царицынской ЧК. А до Царицына батальон под его командованием сумел неплохо зарекомендовать себя в Москве. В Царицыне же сербы показали всем, что такое настоящая революционная работа.
Местная ЧК, страдавшая до того нерешительностью и половинчатостью, после прибытия из Москвы продовольственного комиссара, ставшего впоследствии председателем военного совета фронта, просто-таки преобразилась. И сербы этому немало поспособствовали. Город от всякой там белогвардейщины, офицерья и прочего буржуазно-паразитического элемента был очищен в два счета. Уж и стреляли, и топили… В основном, конечно, топили. Боеприпасы следовало беречь. Со снабжением было не очень… В летнее наступление, предпринятое предвоенсовета с целью прорыва фронта, батальон оказался на передовой. Белоказаков тогда основательно отбросили от Царицына. В решающий момент, когда казалось – ткни пальцем, и фронт расползется, как ветхая, прогнившая тряпка, предвоенсовета бросил в бой свой последний резерв – личную гвардию, сербский батальон. Но то ли братушки за полгода службы карателями и палачами подрастеряли боевые навыки, подзабыв, что такое фронт, то ли командование недооценило казаков генерала Краснова, как бы то ни было, а фронт прорвать не удалось. Батальон тогда уполовинился в личном составе. Пришлось доукомплектовывать его русскими. Брали только проверенных бойцов, желательно из рабочих.
После этого прискорбного случая батальон на фронт больше не попадал, занимаясь своей прямой работой – охраной предвоенсовета и помощью ЧК.
Да, тогда летом удалось отодвинуть фронт на приличное расстояние от Царицына. А сегодня… Фронт огненной подковой охватил город. На севере бои шли за станцию Гумрак, на юге белые штурмовали Сарепту и Чапурники. Казалось, еще немного, и красные будут сброшены в Волгу. Командарм отдавал себе отчет в том, что продержаться они могут еще день, максимум два. В этих условиях ему удалось убедить председателя военного совета перебраться из салон-вагона на пароход «Св. Анна».
Очень удачно прибыл этот пароход. Во-первых, боеприпасы подвез, а во-вторых… Все суда из Царицына были заблаговременно отправлены, лишь только началось наступление генерала Краснова. Это, чтобы личный состав знал – удрать из города не удастся никому. Отстоять город или умереть. Другой возможности не дано. Но вчера в город пришла «Св. Анна». Весь вечер и всю ночь шла разгрузка. А утром…
Командарм вышел на палубу. Резкий холодный ветер гнал с севера пузатые, фиолетово-черные тучи, из которых то и дело, зарядами, сыпала снежная крупа. Волга, взъерошенная крупной рябью, потемнела так, что казалось, будто в ней вместо воды текут чернила, вязкие и черные. «Бодрит погодка-то», – подумал командарм, поеживаясь от холода.
Где-то, совсем рядом, разносился зычный бас Джуровича, который мешая русские и сербские слова, матерно лаял кого-то. Командарм посмотрел вправо и влево вдоль борта, потом бросил взгляд на берег. Караулы у трапа, на пристани и вдоль набережной были уже расставлены, а двухметровый комбат распекал двух парней, судя по всему, связистов. В руках они держали деревянный брус, на котором висела катушка с телефонным проводом.
Джурович! – крикнул командарм и поднял вверх руку.
Серб обернулся на голос. Дав знак связистам, он рысцой направился к начальству.
Товарищ командарм, есть телефон, – доложил он, поднявшись вместе со связистами на борт. – Вам не понравилась комната?
Мы на верхней палубе, Джурович. Пойдем со мной, покажу. В коридорах, на лестницах, у входа – везде выставишь часовых.
Так точно. Есть! – Взял под козырек серб.
Сосо, есть телефонная связь, – сообщил командарм, поднявшись к предвоенсовета. – Проходите, товарищи. – Он впустил в каюту связистов.
А, связь – это хорошо. – Предвоенсовета с удовольствием потянулся, не вставая с диванчика.
Связисты установили на стол аппарат, выбросили провод в окно и ушли. Через пару минут телефон, видимо, подключенный к сети, ожил, коротко тренькнув. И тут же раздался продолжительный, требовательный звонок.
Возьми… – Кивком головы Сосо указал на аппарат.
Командарм поднял трубку, хмуро, сосредоточенно выслушал говорившего. Сказал только одно слово:
Держитесь.
В следующие полчаса звонок раздавался за звонком, и всем звонившим командарм мог сказать только одно:
Держитесь.
Без него было спокойнее. А, Клим? – Предвоенсовета усмехнулся в свои пышные, черные усы. Он так и сидел, не раздеваясь (в каюте было холодно), в длинной, до пят, кавалерийской шинели и кожаной фуражке с пятиконечной пурпурной звездочкой. Правую руку он спрятал за полу шинели, а в левой держал короткую трубку.
Белые жмут изо всех сил. Теперь уже не только на флангах, но и в центре. Особенно тяжелое положение под Сарептой. Резервов у нас больше нет, а фронт белые могут прорвать в любую минуту, на любом участке, – выпалив эту паническую, но весьма близкую к истине фразу, Клим с напряжением ожидал ответа своего могущественного друга и покровителя. То, что он услышал, повергло его в шок.
Клим, сходи-ка за чаем. Замерз совсем на этом чертовом пароходе. – Сощурившись, Сосо хитро улыбался. – Послушал я тебя… Сидели бы сейчас у себя в вагоне. Угольку подбросишь – тепло-о…
А-а… Я-а… Я велел капитану обед… Через час… Сосо, ты не понял? Белые могут в любую минуту прорваться к Волге. Поставят орудия на прямую наводку и… Тогда не уйти.
Предвоенсовета перестал улыбаться. Он был абсолютно серьезен.
Удрать никогда не поздно, Клим. А как ты думаешь, что на это скажет председатель реввоенсовета республики, а? Твой любимый Левушка-Лейба, а? Скажет: «Это они виноваты. Это они сдали Царицын. Сосо виноват. Клим виноват. Это они меня не слушали, все по-своему делали. Какой из Клима командарм? Никакой не командарм. Да я ему свой сортир драить не доверю, не то, что армией командовать». Вот, что он скажет, дорогой Клим. Ничего, не расстраивайся, – успокоил он друга. – Иди, чаю принеси. Кипятку погорячее и побольше.
Ошарашенный Клим, пятясь, как рак, вывалился в коридор и аккуратно закрыл за собой дверь. Положив погасшую трубку на стол, Сосо засунул руки в рукава шинели, как в муфту, и привалился спиной к упругим подушкам дивана, пытаясь сохранить тепло. Фуражка съехала вперед и налезла ему на глаза. Он было хотел поправить ее, но кисти рук уже пригрелись в рукавах шинели. «Пусть так», – решил он и смежил веки.
Сосо вовсе не бравировал своей прирожденной храбростью перед трусоватым Климом. Он действительно верил в то, что удрать всегда успеет. Но пуще всего он верил в свою удачу. Что-то должно было произойти. Что-то, что нельзя учесть и предусмотреть ни в каких штабах. Что-то такое, что в один миг превращает уже свершившееся, казалось бы, поражение в безоговорочную победу.
Можно было, конечно, развернуть бурную деятельность, дергать людей, взывать к их революционной сознательности, стращать всевозможными карами… Но зачем? Народ весь – не единожды проверенный. Кому положено дело делать, делает. Кому положено над головой с палкой стоять, стоит. «Разве что, еще Клима отправить, – подумал Сосо. – Так здесь от него больше проку. Хоть за чаем можно послать». Так что, оставалось одно – ждать. А уж чему-чему, а этому жизнь Сосо научила.
Кхе, кхе… – Чье-то аккуратное покашливание вывело Сосо из раздумий. Он было подумал, что это Клим вернулся, но следующая фраза невидимого собеседника опровергла его предположение: – Гамарджобат, пативцемуло Сосо.
Предвоенсовета мгновенно выпрямился и, выпростав руку из рукава шинели, резким движением взбил фуражку кверху. Так и есть, это он. Как ни крепился Сосо, но скрыть своей радости ему не удалось. Губы его расплылись в широчайшей улыбке, а желтые глаза голодного тигра потеплели, полуприкрывшись веками, как у сытого, мурлыкающего от удовольствия кота.
Гамарджобат, батоно Пантелеймон. Давненько вас не было видно. Манкируете своими обязанностями, – шутливо пожурил его Сосо.
Пантелеймон всплеснул руками, одновременно состроив гримасу, долженствующую, наверное, означать: «Что ж поделаешь!»
У меня для вас есть новость, уважаемый Сосо. Э-э… Может быть… Не совсем приятного свойства. Тем не менее… Я обязан поставить вас в известность. Да-с. Обязан! – Он принялся нервно потирать руки. – Принято решение сместить Старика с поста избранника…
