Эта мысль заставила Ариадну содрогнуться. И отрезвила.
Лучше поскорее выбросить из головы Колина Лорда и романтические воспоминания. Не важно, как сильно ее влечет к нему, не важно, какое место он занял в ее мыслях, сердце, душе. Он ей не ровня, а значит, о браке с ним не может быть и речи. И даже если бы… даже если бы она решилась бросить вызов светским условностям, не побоялась остракизма и отказалась от графа ради простолюдина, останется Максвелл и опасность, которую он представляет.
Максвелл так просто не отступится, он отомстит, подумала Ариадна, вспомнив непроницаемые черные глаза, взгляд которых тем не менее пронизывал насквозь. Неужели когда-то она могла находить эти глаза красивыми?
Что сделает Максвелл, если она потеряет голову настолько, чтобы разорвать помолвку? Прежде всего никогда не вернет Газель. Это значит, у Шареба не будет пары. Наследие отца пойдет прахом.
Все очень просто. Она должна, обязана выйти замуж за Максвелла ради папы.
На глаза навернулись слезы и покатились по щекам.
Ариадна гневно смахнула их. За невеселыми раздумьями она проехала мимо пруда и только теперь вспомнила, что в какой-то момент взгляд упал на посеребренную луной поверхность воды и стену камыша.
«Будь благоразумной! Что толку плакать из-за Колина, если у вас нет ни шанса?»
Девушка вернулась к пруду. Он был безлюден под яркой луной, и только пара гусей, вспугнутых ее приближением, да стайка уток поспешно скользили прочь, чтобы укрыться в зарослях. Присмотревшись, Ариадна поняла, что пруд почти полностью зарос ряской. Это был скорее прудок, углубление по колено воробью, но где-то рядом журчала вода. Ручей?
Может быть, он ведет к настоящему пруду? Колин никак не мог иметь в виду эту канаву!
Девушка направила Шареба на звук. Там и впрямь бежал ручей. Она снова предоставила жеребцу полную свободу, и он не спеша двинулся вниз по течению. Скоро впереди показалась обширная водная гладь, в которой отражались луна и скользящие мимо облака. Шареб наклонился, чтобы напиться, Ариадна огляделась. Ветерок перебирал высокую траву, чуть поодаль начинались все те же холмы, местами поросшие лесом. Кроме журчания ручья и треска цикад, не было слышно ни звука.
Вдалеке замычала корова, оставленная на выпас. Ариадна сильно вздрогнула от неожиданности. Шареб поднял голову от воды и тихонько, успокаивающе фыркнул.
— Колин! — окликнула девушка громким шепотом.
Ответа не последовало.
Может быть, и это не тот пруд? Тогда надо вернуться на дорогу и проехать еще немного — вдруг найдется другой?
Но Колин ничего не говорил о том, что прудов может быть несколько. Где же он сам? Схвачен преследователями? Остановился по дороге, чтобы вымыть наконец голову? Старая кляча пала под ним во время бегства? Последнее было вполне возможно, поскольку Гром был в годах и к тому же запален. Чем дальше Ариадна размышляла, тем очевиднее казалась причина задержки ветеринара. Все дело в Громе, думала она с кривой усмешкой. Даже если он осилит дорогу, все равно прибудет на место встречи через сутки после назначенного времени.
Ноги и спину ломило от долгого пребывания верхом без седла. Девушка спешилась и едва удержалась от стона. Господи, чего бы она ни дала сейчас за чашку горячего чая! И за ванну! Грязь засохла на одежде, сделав ее местами корявой, волосы повисли, было омерзительно ощущать их такими грязными. Пруд безмятежно поблескивал под луной и, казалось, манил к себе…
Закусив губу, девушка посмотрела в сторону дороги, скрытой за взгорком, поросшим некошеной травой. Потом снова на пруд. Нет, невозможно было противиться этому могучему и естественному желанию. Словно влекомая некой силой, она прошла к самой воде, раздвигая заросли кипрея и таволги.
Все кругом дремало в лунном свете, вода выглядела черной, бездонной, от нее поднималась свежесть. Ариадна сбросила сапожки, прислушалась. Только потревоженная лягушка квакнула на берегу. Коснувшись ногой воды, она тотчас ее отдернула, снова ощутив себя одинокой и беззащитной.
— Шареб… ты посторожишь?
Жеребец поднял голову с полупрожеванным пучком травы, свисающим с морды, и вопросительно посмотрел на хозяйку. Потом вернулся к своему занятию. Хорош сторож!
Но другого, увы, не было.
«А чего я, собственно говоря, так боюсь? Рано или поздно Колин будет здесь. Никакой опасности нет. Никакой абсолютно».
Оставив Шареба поглощать его вегетарианский ужин и стараясь не думать о пустоте в собственном желудке, Ариадна разделась и спустилась в воду. Пруд, казалось, был ничуть не обрадован вторжением. Под теплой водой залегали целые пласты ила, жадно всосавшие ноги. Девушка подумала о насекомых, живущих в нем, о пиявках и тому подобной нечисти — и содрогнулась. Но вымыться было просто необходимо, поэтому она подавила чувство брезгливости и присела в воде, погрузившись по шею, не забывая прислушиваться.
Только бы Колин появился, прямо сейчас… она бы не постеснялась подняться во весь рост хотя бы для того, чтобы увидеть восхищение в его глазах…
Но кругом раздавались только обычные ночные звуки.
Что-то одинокое и безотрадное было в них и даже в шорохе листьев под ветерком.
Ариадна поспешно ополоснулась, вымыла голову, насколько это было возможно без мыла, и поспешно выбралась на берег. Ночь сразу показалась зябкой, а ветер холодным. Не имея возможности высушить волосы и тело, она быстро оделась, передернувшись от прикосновения грязной и помятой одежды. Как хотелось привычного комфорта, общества других людей!
Теперь оставалось только ждать. Девушка улеглась на траву и заложила руки за голову, глядя в бездонное небо, полное звезд. Громкий шорох в траве заставил ее резко повернуть голову. Что-то подползало к локтю, неразличимое в темноте. С возгласом отвращения Ариадна вскочила и отодвинулась на несколько шагов. Теперь она не решалась лечь и только на пару секунд прижала ухо к земле в надежде услышать отдаленный стук копыт. Ничего. Она уселась, обхватив колени, уговаривая себя быть терпеливой.
Темная гладь пруда. Лунный свет. Журчание ручья и треск цикад. Одиночество.
Ариадна подумала о Тристане, павшем настолько низко, чтобы гнать ее, как зверя на охоте. Подумала о Максвелле и удивилась внезапному дурному предчувствию, от которого холодок прошел по спине. Подумала о Колине, занявшем в ее сердце такое место, как никто и никогда. И наконец, она вспомнила о своем отце, дорогом и любимом, и о чудесных лошадках, еще совсем недавно бродивших по пастбищам Бернем-Торпа. И отец, и лошади были прошлым — недавним, но невозвратным.
Слезы тихой печали покатились по щекам, нисколько не облегчая тяжести на душе.
